— Если ты не возражаешь, могу я остаться здесь с тобой еще немного?

Я улыбаюсь, придвигаюсь к нему и лоду его к себе на колени. Мгновение я забываю, что боялась показать ему свои чувства. Забываю обо всем, словно весь мир сузился до этой маленькой точки соприкосновения между нами, и нет никакого будущего или чего-то, что могло бы нас разделить.

— М-м-м… что ты делаешь?

— Позволяю тебе лежать у меня на коленях.

— Но… почему?

— Не знаю. Это то, что делают люди. А что? Тебе это не нравится?

— Я этого не говорил.

Он играет в краями моей юбки, а я откидываю назад его волосы, стараясь не слишком много думать об ощущении теплого атласа под кончиками ппльцев, когда они касаются его кожи. Он расслабляется, все сильнее ощущаясь на моих коленях.

— Хм, — бормочет он, — это приятно.

— Да.

— Сефи?

— Да?

— Спасибо.

— За что?

— За то, что не ненавидишь меня. Я так переживал… что ты возненавидишь меня… ты должна была возненавидеть меня…

Он кивает, но я не делаю ни малейшего движения, чтобы отстраниться. Я остаюсь там, под ним, совершенно и необъяснимо привязанная к месту, гадая, кто из нас — корабль в шторм, а кто — якорь.

Как он мог подумать, что я возненавижу его? Что кто-нибудь, узнав получше, возненавидит его?

— Аид? — шепчу я, но он не отвечает. Он ускользнул в какой-то мягкий, слабый сон, его рука калачиком свернулась на моих юбках. Я провожу рукой под этими длинными, идеальными пальцами, элегантными, нежными и сильными. — Не думаю, что когда-нибудь смогу влзненааидеть тебя.

Я знаю, что не могу остаться на этом диване на всю ночь. Здесь не хватает места для нас двоих. Это очень быстро станет неудобно.

Но я остаюсь под ним, пока сама почти не засыпаю, а после высвобождаюсь и накидываю на него одеяло. Я касаюсь его щеки, приглаживаю волосы и на долю секунды думаю о том, чтобы поцеловать его.

Возможно, будет не так страшно, если я сделаю это, когда он спит, если не смогу увидеть его реакцию, если он никогда не узнает…

Сефи, это нереально страшно. Отступи.

Вероятно, он не стал бы возражать.

Что со мной не так?

Я не могу позволить себе влюбиться в него. Не могу отказаться от всякой логики и здравого смысла. Если сделаю это, уже не смогу вернуть их обратно. И Ирма была права: это плохо кончится. Впереди ожидает разбитое сердце, а я не могу так рисковать. Даже ради него. Особенно ради него. Если заползу с ним в эту пещеру, не уверена, что вернусь. Я проведу остаток своей смертной жизни, тоскуя по этим месяцам во тьме. А он…

Он не сможет думать обо мне вечно, но я также думаю, что ему будет еще больнее, когда я уйду, если отношения между нами накалятся еще сильнее, чем уже есть. А я не хочу причинять ему боли. Не могу.

Но я также не уверена, что смогу остановить то, что уже началось, и я чувствую все бессилие моряка в шторм, умоляющего море не топить их.

Аид продолжает ухмыляться мне за завтраком, словно может читать мои мысли. Это жутко отвлекает. И раздражает. Я почти радуюсь, когда он уходит.

Почти.

Я пеку буханку шоколадно-бананового хлеба. Возвращаюсь в сад и беру ростки трав. Начинаю экспериментировать с приготовлением зелий из найденной книги, хоть и не уверена в своих способностях.

Я создаю невероятный беспорядок, но чувствую, что учусь, так что это не напрасные усилия.

Интересно, могу ли я добавить волшебные травы в свою стряпню…

В поисках вдохновения я смотрю некоторые дневные кулинарные шоу, и день проходит достаточно быстро.

Аид не возвращается к ужину. Я стараюсь не позволять себе слишком разочаровываться. Оставляю немного для него, радуюсь, что это не может длиться вечно, хотя мне все меньше и меньше нравится чувство расставания.

Я начинаю привыкать к тому, что папы здесь нет, и к отсутствию настоящего солнечного света. Я привыкаю ко многим вещам, если не обращать внимания на то, что чувствую к Аиду.

Что я и должна делать, если надеюсь остаться в здравом уме.

Час спустя его все еще нет.

Я стараюсь не волноваться, но это первый раз, когда он так задерживается.

Решив, что сделать что-то — лучше, чем не делать ничего, я выхожу за дверь, надеясь увидеть его на пути. Я твердо решила не заходить дальше моста, оставаясь в пределах легкой досягаемости дверей.

И действительно, вскоре я вижу, как он пикирует по небу, немного более неуклюже, чем обычно. Он падает на мост, поднимается на ноги и спотыкается. Я мчусь вперед, останавливаясь прямо перед ним. Он весь исцарапан, взъерошен.

— Дай угадаю, — говорю я, пытаясь скрыть панику в своем голосе, чтобы звучать задорно, а не обеспокоенно, — бывало и хуже?

Он прислоняется к перилам.

— Я… не уверен…

Я медленно придвигаюсь вперед.

— Аид?

В свете реки я впервые замечаю, насколько бледно его лицо, как блестит его кожа. Он заваливается вперед, как раз в тот момент, когда я кидаюсь к нему.

— Думаю, она отравлена, — хрипло шепчет он. И расстегивает свой камзол, обнажая липкую рану под ним. Я подавляю вздох. — Пожалуйста, не дай мне умереть.