По моим щекам катятся слезы. Его броня ослабевает, и он подходит ближе. Обдумав свои слова, Бэррон качает головой.

— Не плачь.

Бэррон шепчет эти слова, как будто мысль о том, что я плачу, причиняет ему боль.

— Я чувствую себя гребаной задницей, — всхлипываю я в ладони.

— Ты вроде как ей и являешься, — фыркает Бэррон, но потом смеется.

Я опускаю руки и смотрю на него.

— Ты только что назвал меня задницей?

— Да, — Бэррон подносит к моим губам бутылку. — Это поможет.

Я беру бутылку, делаю несколько глотков, а потом смотрю на него. Он прав. Это действительно поможет.

— Ты уверен, что хочешь, чтобы я осталась? Я могу уехать. Я пойму, если ты больше никогда не захочешь меня видеть.

Бэррон прикасается ко мне, его рука скользит по моей щеке.

— Знаешь, что больше всего взбесило меня в ее появлении?

Мне до смерти хочется узнать, о чем они говорили, но я решаю, что это их дело. Я также не могу игнорировать защитную позицию, которую он занял, когда девочки находились рядом с Тарой. Бэррон буквально загораживал их собой.

— То, что она увиделась с девочками?

— Да, — кивает он, проведя рукой по волосам. — Но Тара вела себя так, будто ты недостаточно хороша.

Мои губы дрожат, потому что впервые в жизни кто-то увидел меня настоящую. Девушку, которая всегда рада повеселиться, которая живет на вечеринке и легко смеется над собой, потому, что по-другому нельзя. Я не хочу никого обременять своей печалью, скрытой глубоко внутри. Я прячусь за юмором, потому что где-то на этом пути мне постоянно твердили: «Кейси, ты недостаточно хороша. Недостаточно худая. У тебя не идеальные губы. Слишком тонкие волосы. Слишком пышные формы. Кривые зубы.» Все то, за что меня критиковала мама. Мне хотелось, чтобы мой голос был громче, чем у нее.

У меня перехватывает дыхание, когда он на меня смотрит. Ждет. Мой пульс учащается, на щеках появляется румянец, и я инстинктивно смотрю вниз, не в силах выдержать его взгляд. Бэррон знаком со мной, в лучшем случае, около месяца, но знает обо мне больше, чем члены моей семьи.

Бэррон приподнимает мой подбородок, и у меня внутри зарождается нехорошее чувство.

— Ты достаточно хороша, — уверяет меня он. — Любой, кто этого не видит, — чертов идиот.

Прежде чем я успеваю осмыслить его слова, его губы прижимаются к моим. Один раз.

— Прости, — спешу снова сказать я, потому что считаю это необходимым, но не отстраняюсь от него. Я жажду подтверждений. Все еще. Всегда.

Бэррон обхватывает руками мое лицо и качает головой.

— Больше не говори это.

В его тоне все еще есть намек на гнев, и я не знаю точно, из-за меня или из-за Тары, но независимо от этого, я оставляю свои извинения при себе.

Бэррон опускает руки, и я чувствую, как с него спадает напряжение. Мне хочется его утешить, потому что тут, черт возьми, только что ни с того ни с сего объявилась его жена, и я знаю, что ему приходится нелегко. Не только из-за того, что происходит между нами.

— Чего она хотела?

— Чтобы я подписал бумаги о разводе.

— Почему ты их до сих пор не подписал?

Бэррон тяжело вздыхает, и это не вздох облегчения.

— Потому что она хотела совместной опеки над девочками, а я ни за что на свете не позволю этой дряни иметь хоть какое-то отношение к моим детям, — он делает еще один вдох. — Ты о них знала?

— Я знала, но только потому, что она сказала мне, что у нее есть дети от парня из Техаса. Примерно через год она попросила меня отправить тебе документы о разводе. Она заставила меня подписать соглашение о неразглашении того, что у нее есть дети.

Встретившись взглядом с Бэрроном, я понимаю, что сделало с ним появление Тары. Прищуренные глаза, учащенное дыхание и чертовски горячий взгляд. Бэррон в бешенстве еще сексуальнее, чем, когда сказал это свое чертово «мэ-эм».

Он вдруг снова обхватывает ладонями мое лицо, неистово блуждая по нему глазами, словно в поисках ответа. Бэррон легонько проводит большим пальце по моим скулам, его руки в равной степени защищают и вселяют уверенность. Закрыв глаза, он выдыхает. И тут меня осеняет. Ему больно, но я не знаю, что, черт возьми, с этим делать, потому что, хоть в этом есть и моя вина, Тара тоже оставила в его сердце глубокие раны. Те самые, что он очень старался не замечать.

— Кейси, — горьким шепотом говорит Бэррон.

Он наклоняет голову, чтобы поцеловать меня в шею, а другой рукой обхватывает за талию. Бэррон разворачивает меня так, что я прижимаюсь к стойке, его рука перемещается от моей шеи к затылку, удерживая на месте. В этот момент его губы соприкасаются с моими.

Это отвлекающий фактор, первобытная потребность выместить свою агрессию, и я хочу дать ему это.

Я хочу притянуть его ближе, умолять о большем и никогда не отпускать. В этот момент я хватаю его за фланелевую рубашку и притягиваю к себе, точно зная, что произойдет дальше.

Бэррон приподнимает меня и сажает меня на столешницу, затем раздвигает мои ноги и встает между ними. Он замолкает и пристально смотрит мне в глаза.

— Я не знаю, что это такое, но знаю, что мне просто необходимо тебя трахнуть, — шепчет он мне в губы. — Мне... просто нужно. Я не могу, бл*дь, это объяснить.

Я от него этого и не жду. Я здесь, с ним. Я хочу почувствовать его досаду. Всё, что он готов мне дать.

Его пальцы скользят по изгибу моего тела добираются до пояса моих джинсов. Мы оба останавливаемся, всего на секунду. Я жажду большего.

— Это нормально? — выжидая, спрашивает он.

Я киваю.

Наши губы встречаются, неистово, стремясь придать этому смысл. Сняв с меня свитер, Бэррон бросает его на стойку рядом с сахаром и мукой, а я расстегиваю его джинсы. Одежда быстро слетает вниз, но при этом мы не размыкаем губ.

Толком не сняв мои джинсы, Бэррон пытается трахнуть меня на краю кухонной стойки и, наконец стащив их, разворачивает меня к себе задницей. Я не совсем подходящего роста, но поднимаюсь на цыпочки, и мы справляемся. Для устойчивости я обхватываю руками раковину и оглядываюсь на него через плечо.

Бэррон входит в меня сзади, полностью сосредоточившись на моей заднице. Он ничего не говорит, и я тоже. Слова для этого не нужны. Мы два человека, не знающих, что их ждет в будущем, но отчаянно желающих друг друга. Яростно сжав меня, он двигается быстрее, чем когда-либо прежде. И хотя я не кончаю, наблюдая за его напряженными, беспорядочными движениями в погоне за своей потребностью, это того стоит.

Бэррон толкается в меня в последний раз, а затем наваливается сверху, крепко прижав к столешнице.

— Вот дерьмо, — говорит он, оправившись от дрожи.

Тяжело дыша, он отступает назад и смотрит на меня. Я гляжу на открывшееся передо мной зрелище. Его джинсы спущены до лодыжек, твердый член торчит, мышцы напряжены. Господи. Если бы этот момент можно было сфотографировать и сохранить, я бы это сделала.

Мы молча переводим дыхание, так же молча одеваемся и стоим, уставившись друг на друга. Бэррон проводит рукой по лицу, затем по волосам. Он сглатывает, стараясь выровнять дыхание.

— Ты не... кончила. Так ведь?

Я качаю головой.

— Нет, но это было так горячо, что не важно.

— Я потом все возмещу, — Бэррон поправляет рукава своей фланелевой рубашки. — Но сейчас мне нужно ехать за девочками.

Во мне загорается надежда. Потом. У нас будет потом.

— Хорошо, — я киваю, испытав облегчение от того, что он меня не выставил. — Мы обещали им печенье.

Бэррон кивает, еле заметная улыбка трогает его губы, но не овладевает ими целиком.

— Обещали.

— Хочешь, я поеду с тобой?

Он кивает в сторону гаражной двери.

— Да. Давай поедем вместе.

Я нервно смеюсь и застегиваю джинсы.

— Собираешься выбросить меня на обочину? Мне кажется, я видела такое в фильмах. Если хочешь, чтобы я ушла, просто скажи. Тебе не обязательно меня убивать.

Взяв в руку ключи, Бэррон моргает, а затем хмурится.

— Я не хочу, чтобы ты уходила.

— Хорошо. Я сейчас приду. Просто нужно, знаешь, привести себя в порядок, — я показываю жестом между ног, как будто это не очевидно.

Бэррон больше ничего не говорит и уходит.

Я пользуюсь половиной ванной комнаты рядом с прачечной, проклинаю свое отражение в зеркале, а затем встречаюсь с Бэрроном в гараже. Он сидит, уставившись на подъездную дорожку, ему в лицо бьет солнечный свет. Я смотрю на него, на его красивые карие глаза, но замечаю написанное на его лице беспокойство.

Я молчу. Жду, когда заговорит он. Бэррон всего в нескольких сантиметрах от меня, но кажется, что между нами километры.

Сглотнув, он откашливается.

— Она когда-нибудь говорила тебе, почему ушла?

Я думаю о тех немногих разговорах, что были у нас с Тарой о Бэрроне и документах о разводе.

— Она говорила лишь то, что не могла больше оставаться в Техасе. Чувствовала себя... как птица в клетке.

Бэррон медленно и глубоко вдыхает, устремив взгляд вперед. Кивнув, он заводит машину. Она оживает, и меня охватывает тревога, потому что я не знаю, что будет дальше. Пересекая границу Калифорнии, я была готова ко всему, что предложит мне жизнь, но я не предвидела Бэррона Грейди.