30

Возможно, с этим я переборщила

КЕЙСИ

Когда я думаю о Рождестве, то вспоминаю две вещи. Выставленную у нас в холле искусственную елку высотой в тридцать футов, и моего отца, колотящего палочками по двери моей спальни и распевающего мне «Jingle Bell Rock», потому что в четыре утра он был чертовски пьян. Еще я помню, как мама вызывала полицию, потому что отец пробил рукой окно, поскольку застал ее в постели со своим другом. Славные времена.

Еще одно рождественское воспоминание. Я открывала подарки вместе с мамой и получала все, что нравилось ей, а не то, чего хотелось мне.

Сегодня все изменится. Канун Рождества, и пока Бэррон помогает Моргану загонять скот до обещанной сегодня вечером метели, мы с девочками делаем все, что связано с Рождеством.

Только взгляните на меня в фартуке со снеговиком, купленным мною на днях в Амарилло. Разве я не выгляжу празднично? Теперь у нас с девочками есть одинаковые пижамы.

Я погладываю на девочек, просматривая поваренную книгу бабушки Бэррона.

— Какое печенье готовим следующим? — спрашиваю я девочек, весь мой фартук в муке.

Ладно, кухня Бэррона тоже вся в муке, но я уверена, что он не будет жаловаться. К своему возвращению он с нетерпением ждет печенья, а я — писюньку.

Сев стонет, она наполовину лежит на кухонной стойке, болтая ногами в воздухе. Похоже, она пытается заняться бодисерфингом.

— От всего этого Рождества у меня болит голова.

Я закрываю поваренную книгу.

— Больше никакого печенья?

Сев закатывает глаза, сползает со стойки и резко падает на пол. Это напоминает мне сдувшуюся надувную лодку.

— Хватит уже. Их слишком много.

Возможно, она права. Мне пришлось послать Лилиан в магазин, потому что у нас закончились мука и сахар. Может, достаточно того, что вся кухонная стойка завалена печеньем?

Кэмдин вздыхает, слезает со стула и смотрит на сестру, потом на меня.

— Мне нужно принять ванну. У меня воняют подмышки.

Я смотрю, как она уходит в коридор.

— Тебе нужна помощь?

— Нет, — вскидывает руку Кэмдин. — Я сама.

Я улыбаюсь, и, когда снимаю завязанный на талии фартук, с моих губ слетает смех. Я не хочу покидать этот дом. Я этого боюсь. Эти девочки — мои люди. Люди, рядом с которыми я могу быть собой. Это относится и к Лилиан, которая как раз входит в дом.

— У меня с собой все самое необходимое.

Лилиан ставит на стол бутылку вина и ящик пива для Бэррона. Затем смотрит на заваленную печеньем кухонную стойку.

— Ты напекла на целую армию.

Я снова закрываю крышкой банку с зефирным кремом и быстро понимаю, что ее облизывал кот. На внешней стороне остались черные волоски.

— Фу, Вейдер.

Мы с Лилиан смотрим на Сев, которая сидит с котом и расчесывает его щеткой Бэррона. Лиллиан смеется.

— Не говори ему.

— Не скажу.

Откупорив вино, она оглядывается на Сэв.

— Так, теперь, когда девочки отвлеклись, что, черт возьми, тут вчера было? Морган сказал, что здесь объявилась Тара.

У меня не было времени рассказать Лилиан обо всем, что случилось с появлением Тары и последующим сексом у стойки. Не то чтобы мне нужно было рассказывать ей о сексе. Я слышу, как в ванной течет вода, и думаю, стоит ли оставлять Кэмдин там одну. Ей пять лет. Она ведь может сама принять ванну, верно?

Кэмдин ты можешь оставить на несколько минут без присмотра. Сев, ни за что. Повернись к ней спиной, и она попытается оторвать пчеле крылья, чтобы заполучить ее жало. Чистая правда. Как пчелам удается выживать в такие зимы, ума не приложу, но Сев одну нашла. Однако это не имеет никакого отношения к тому, что происходит вокруг меня, среди кучи рождественского печенья.

—Эй? — Лилиан наливает себе бокал вина и щелкает перед моим лицом пальцами. — Что случилось?

Я перевожу взгляд на Сев, не зная, слышит ли она нас. Не то чтобы ее волновало, о чем мы говорим, но сейчас она снимает с елки все рождественские украшения. Это происходит ежедневно, и сводит Бэррона с ума, потому что он постоянно на них наступает.

— Да, приехала Тара и рассказала Бэррону обо мне.

Едва отхлебнув из бокала, Лилиан распахивает глаза. Затем проглатывает вино.

— Серьезно?

— Да.

Я сосредоточена на уборке принадлежностей для выпечки печенья, боясь, что если мне нечем будет заняться, то эта маска спокойствия, которую я пытаюсь сохранить, исчезнет. Боясь того, что будет дальше. После Рождества. Бэррон попросил меня остаться на Рождество, но что потом? Я уеду?

— Что он сказал?

Я пожимаю плечами.

— Вообще-то, ничего особенного. Бэррон спросил, правда ли это, а потом мы с ним трахались на кухонном острове.

У Лилиан отпадает челюсть, а затем ее взгляд падает на остров, на котором она сидит.

— Ты его продезинфицировала?

— Да. А ты продезинфицировала джип Джейса?

Лилиан усмехается и делает еще один глоток вина.

— Неа. Значит, он не разозлился?

Я думаю о яростном сексе и о том, что он тогда ни слова не сказал.

— Бэррон разозлился, но я не знаю. Это нелепо, и я не знаю, что сказать. Кроме того, я сожалею, что не сказала ему. И чувствую себя самой большой в мире засранкой.

Лилиан уже допила свое вино, поэтому наливает себе еще. Мне завидно, что она пьет, поэтому я достаю виски, и, не успев оглянуться, мы уже бухаем. Через двадцать минут выложив все свои самые сокровенные тайны ей и Сев, которой нет никакого дела до нашей болтовни, я понимаю, что в ванной все еще течет вода. Присушившись, я слышу плеск и хихиканье.

Я вскакиваю с табурета и, споткнувшись о кота, падаю лицом на журнальный столик. Я прихожу в себя настолько, чтобы ползти по коридору. Теперь я полностью понимаю, почему Бэррон установил в ванной слив.

Там, среди промокших полотенец, Кэмдин устраивает водную вечеринку со своими Барби. Из-за угла появляется голая по задницу Сев.

— Я хочу вымыться.

Не успеваю я оглянуться, как они уже обе в ванной, и Сев окрашивает воду в ярко-красный цвет пищевым красителем для печенья.

— Мы плаваем в крови! — объявляет она.

Похоже, Кэмдин в ужасе. Должна признаться, я тоже немного напугана.

Я поворачиваюсь к Лилиан.

— Как думаешь, это окрасит их кожу?

Кэмдин поднимает свою розовую руку.

— Да.

— По крайней мере, они красные на Рождество, — Лилиан обхватывает меня за плечи, и мы так стоим в дверях. — Из нас получатся отличные няньки.

Я смотрю на сваленные на полу мокрые полотенца, щека горит от моего недавнего падения.

— Бэррон меня убьет.

— Ну, мне кажется, он не сможет на тебя злиться, — Лилиан прижимается ко мне лицом. — Бэррон вытрахает свой гнев.

Я морщусь от боли, и Лиллиан отстраняется.

— Ой.

— Тебе стоит приложить лёд.

Черт.

Когда вечером Бэррон с Морганом возвращаются, их встречают не только выкрашенные в розовый цвет дети, но и слегка пьяные мы, и я с синяком под глазом.

Морган присвистывает, рассматривая мое лицо.

— Чем вы тут занимались?

— Я споткнулась, — с трудом произношу я, и мой взгляд устремляется на внимательно наблюдающего за мной Бэррона.

— Чего этот кот сует задницу мне в лицо? — спрашивает Сев, сидя на столешнице в своей рождественской пижаме. Она убирает голову в сторону, поглаживая спину Вейдера. — Я не хочу видеть твою задницу.

— Сев, — стонет Бэррон и, не сводя с меня глаз, ставит на стойку термос. — Перестань говорить «задница».

— Задница, — шепчет Сев, буравя отца взглядом.

Он проходит мимо нее и встает передо мной.

— Что случилось?

— Я оставила Кэмдин в ванной, она ее залила, я испугалась и побежала. Бам. Синяк под глазом.

Я указываю на стоящий позади него виски, мои глаза распахиваются от недостатка в моем мозгу кислорода в следствии одолевшего меня словесного поноса.

— И полное разоблачение. Я пила, глядя, как твои дети купаются в красном пищевом красителе. Вот почему они розовые. И я испекла слишком много печенья. У тебя закончились яйца. И... туалетная бумага. С Сев произошёл казус.

— Моя задница чистая, — говорит Сев, выискивая любую возможность снова употребить это слово.

Бэррону требуется секунда, чтобы все это переварить. Он вскидывает брови, а затем его губы дергаются в легкой усмешке.

— Тогда ладно.

Эй, по крайней мере, теперь у нас в отношениях полная честность. А у меня первый синяк под глазом.

Счастливого Рождества.