ШЕСТНАДЦАТЬ

АЛЕКСАНДР

Я в своем офисе на Мэдисон-авеню меньше часа, а уже по уши увяз в дерьме.

Повернувшись спиной к столу, чтобы наблюдать за шумным городом с высоты сорока пяти этажей, я слушаю, как Дэн Фоксман по громкой связи продолжает рассказывать об изменениях, которые он хотел бы внести в планы своего нового здания в Ванкувере. Я выслушиваю его, несмотря на то, что знал ответ еще до того, как он позвонил.

— Если бы мы могли внести эти изменения и снизить стоимость…

— Это невозможно. — Я поворачиваюсь на стуле и смотрю на телефон. — Если вы ищете доступную цену, то предлагаю вам нанять другую фирму.

— Должна быть какая-то гибкость.

— Вы просили лучшего, и это то, что вы получили. — Моя помощница просовывает голову в дверь. — У вас есть двадцать четыре часа, чтобы подписать планы. До свидания. — Я откидываюсь на спинку стула. — Что?

— Мистер Норт, ваш швейцар позвонил, чтобы сообщить, что ваш гость покинул дом. — Она вежливо кивает и пятится из моего кабинета.

— Закрой дверь.

Дверь захлопывается, и я достаю телефон.

Получив доступ к каналу безопасности в моем здании, я нажимаю на камеру вестибюля и перематываю видео, пока не вижу движение. Нажимаю на паузу.

На несколько секунд мои легкие сжимаются, когда я смотрю на изображение на своем телефоне. Джордан была великолепна в грязной одежде и со спутанными волосами. Отмытая, она прекраснее, чем я мог себе представить.

Я медленно двигаю видео вперед, наблюдая за ее знакомой походкой, за тем, как она наклоняет голову, когда слушает, и за защитной хваткой на ребрах — все еще она, но более отшлифованная версия. Не могу сказать, что предпочитаю одно другому. Смотрю, как она входит в лифт. Беру свои слова обратно. Полагаю, я неравнодушен к версии, которая в настоящее время уходит.

Жизнь — горькая штука. Мир, в котором мы жили во время нашего пребывания в горах, закончилась. У меня есть жизнь, к которой нужно вернуться — проекты, крайние сроки и удушающие социальные обязательства. Я не могу сосредоточиться ни на чем другом. Мой мозг не работает двусторонне. Для меня все или ничего, и мое все — «Норт Индастриз».

— Тук-тук. — Дверь моего кабинета открывается, и входит мой брат Кингстон, одетый как диван в борделе тысяча восьмисотых годов и ведущий себя так, будто он хозяин этого места. — Привет, братан.

Он плюхается в кресло с откидной спинкой, ссутулившись, расставив ноги, как будто устраивается посмотреть футбол как какой-нибудь среднестатистический парень, а не член элиты до мозга костей. Реальная жизнь — это то, что этому двадцатипятилетнему мужчине еще предстоит испытать и, вероятно, он никогда не испытает.

— Я встретил твою цыпочку.

— Она не моя цыпочка.

Медленная ухмылка растягивает его губы, та самая ухмылка, с которой я видел, как он приводил домой знаменитостей и супермоделей.

— Я надеялся, что ты это скажешь.

— Ни за что.

— А почему нет? Она великолепна…

— Я сказал «нет».

Кингстон поднимает руки, которые никогда не видели тяжелого труда.

— Ладно, черт. Убери когти.

— Чего ты хочешь?

Он продолжительно и тяжело вздыхает.

— Поскольку ты лишаешь меня возможности наслаждаться великолепием прекрасной женщины…

Низкий гул грохочет в моем горле.

— Думаю, мне стоит отказаться от благотворительной акции в галерее.

— Ты должен поговорить об этом со стариком.

Он хихикает, но в этом звуке нет юмора.

— Он даже не знает о моем существовании, а тебя он послушает. — Брат ковыряет свои ухоженные ногти. — Ты его Золотой Мальчик, — бормочет он.

— Он захочет, чтобы мы все были там. Имидж…

— Компании, — говорит он, используя свой палец как дирижерскую палочку. — Бла-бла-чушь-собачья-бла-бла. Но я надеялся поехать с друзьями в Санкт-Мориц на той неделе, покататься по склонам.

— Ты хочешь пропустить ежегодный сбор средств «Норт Индастриз», чтобы провести отпуск в Швейцарии?

Кингстон хлопает в ладоши.

— Да. Спасибо. Поговори со стариком, дай мне знать, что он скажет. — Он встает и поправляет бархатное пальто. — Хорошо, что ты вернулся.

— Убирайся.

— Я тоже тебя люблю. — Он направляется к двери. — Миссис Миллер, вы сегодня выглядите так же прекрасно, как юная Кейт Уинслет. Пожалуйста, скажите мне, что уже не замужем.

Я слышу звонкое хихиканье моей помощницы.

— Это очень плохо. Позвольте мне быть первым, кто узнает, если это изменится. — Он посылает ей воздушный поцелуй и уходит, по-королевски приветственно махая всем, кто проходит мимо.

Я снова поднимаю телефон и смотрю видеозапись, на которой Джордан спускается в лифте, а затем переключаю запись, чтобы увидеть, как она идет по вестибюлю. Ее и без того большие глаза становятся еще больше, когда она с благоговением оглядывает пространство.

Область за моими ребрами согревается от ее одобрения.

Я останавливаю видео и увеличиваю масштаб до того места, где рука Хадсона лежит на ее спине. Это я должен был вывести ее за дверь и посадить в машину. Это я должен был отвезти ее домой.

Интересно, захотела ли она вообще попрощаться?

Кого я обманываю?

Она обещана кому-то другому, а я обещан «Норт Индастриз». Так же, как и я, она продолжит с того места, где остановилась, и я стану для нее ни чем иным, как воспоминанием.

Так будет лучше.

Интересно, это первый раз, когда я говорю неправду?

ДЖОРДАН

— Мистер Бартли, я понимаю, что это звучит безумно, — говорю я, умоляя хозяина впустить меня в квартиру. — Но я не лгу. Я действительно застряла в горах на три недели.

После того, как водитель Хадсона высадил меня, я стояла на ступеньках старинного жилого дома Линкольна с желудком в горле. Как он отреагирует, увидев меня снова? Как я отреагирую, увидев его? Очевидно, нам нужно поговорить о том, что я видела между ним и Кортни, и о том, что произошло между Александром и мной, но как?

Привет, я вернулась. О, и ты изменил мне. Собирай свое дерьмо и убирайся.

За исключением того, что я не могу выгнать его, потому что в договоре аренды указано только его имя. Именно поэтому мне так трудно уговорить мистера Бартли дать мне запасной ключ.

— Джордан, ты мне всегда нравилась. — Мужчина одержимо разглаживает свои седые усы большим и указательным пальцами. — Но без разрешения Линкольна я не могу впустить тебя в квартиру.

— Уверяю вас, если бы он был дома, он бы сам меня впустил. — Я стучала в дверь в течение пяти минут, не получая ответа. — Он, должно быть, на работе. Вы могли бы позвонить ему и... на самом деле, я, вероятно, должна позвонить ему.

Почему я не подумала позвонить ему, как только приземлились? Или в любое другое время после, когда у меня был доступ к телефону? Наверное, я не была готова встретиться лицом к лицу с тем, что меня здесь ждет.

— Можно мне? — Я указываю на телефон мистера Бартли на его столе.

— Конечно. Но мне нужно будет поговорить с ним лично, если он даст добро.

Я набираю номер Линкольна, надеясь, что он ответит. Он менеджер в «Чабби», но уже достаточно поздно, вряд ли он слишком занят.

— Спасибо, что позвонили в «Чабби», дом самой толстой сосиски в Нью-Йорке. Это Линкольн.

Услышав его голос впервые за несколько недель, слова застревают у меня в горле.

— Алло?

— Линкольн.

Абсолютная тишина.

— Это я. Джордан.

— Джо? Твою мать, Джо! Где ты?

— Я с мистером Бартли пытаюсь уговорить его впустить меня в нашу квартиру.

— Джо. — Его голос срывается. — Я... Боже мой… Я думал, ты умерла.

Мои глаза наполняются жаром.

— Почти. Я тебе все расскажу, но не поможешь ли ты мне попасть к нам домой?

— Меня трясет. Не могу поверить, что ты жива. Никуда не уходи. Я уже в пути.

Телефон отключается.

Я вешаю трубку, и мистер Бартли поднимает бровь.

— Он уже в пути.

— Можешь подождать здесь. — Он хватает ржавый ящик с инструментами и хромает к двери. — У меня вызов в триста вторую.

Вместо того чтобы сидеть в его душном кабинете, где воняет сигарами и ржавым металлом, я сижу на крыльце. Город выглядит по-другому с тех пор, как я уехала. Листья стали ярко-оранжевыми и красными и ловят ветер, который шепчет, что скоро зима. Я никогда больше не смогу воспринимать снег как раньше — грязную уличную слякоть и покрытые мокрым снегом окна. Вместо этого снег всегда будет напоминать мне о долгих днях и ночах, тихой хижине и теплом огне. Замерзшем сиденье уборной и ветре, завывающем в деревьях. Горячей еде и затхлых шкурах животных. Даже не закрывая глаз, я вижу большую спину Гризли, сидящего за тем столом. Я слышу его ворчливые ответы и чувствую напряжение, которое все сильнее и сильнее накручивается между нами. Я все еще чувствую его руки. Грубую силу, когда он работал, чтобы спасти мою жизнь, и соблазнительную нежность, когда позволил себе прикоснуться ко мне.

Такси подъезжает к фасаду здания, и прежде чем оно полностью останавливается, Линкольн выскакивает из задней части и мчится ко мне. Он останавливается в метре передо мной и рассматривает мою одежду, волосы и, наконец, мое лицо.

— Боже мой, ты действительно здесь.

Я поражаюсь тому, что мы стоим лицом к лицу, и все же кажется, что между нами все еще огромное расстояния.

— Я здесь.

— Ты выглядишь… — Он моргает, как будто не может поверить в то, что собирается сказать. — Фантастически.

Я ценю комплимент, но, учитывая все обстоятельства, последнее, чего я хочу — это его лесть.

— Мы можем войти внутрь?

— Да, конечно. — Он достает из кармана ключи и, поднимаясь по ступенькам, заключает меня в объятия. — Мне кажется, что я сплю.

Когда-то быть в его объятиях было моим любимым местом. Местом, где я чувствовала себя в безопасности, зная, что я для кого-то важна. Что моя жизнь имеет значение. Его руки больше не дают эту безопасность.

Я похлопываю его по спине в молчаливой просьбе об освобождении.

— Я действительно устала.

— Прости, — говорит он и отстраняется.

Я задерживаю дыхание от запаха плесени и мусора на лестничной клетке, когда поднимаюсь в нашу квартиру на втором этаже. Линкольн отпирает дверь и впускает меня внутрь.