Как же я был тогда тщеславен.

Я больше не узнаю этого мальчика.

Не то чтобы это было удивительно.

Колин Келли тоже погиб той ночью.

– Так или иначе, ― продолжаю я свою постыдную тираду. – Могу сказать, что в то время я не знал ничего лучшего и обижался на отца за то, что он ограничивал меня и приказывал оставаться с сестрами. Теперь я понимаю, что он просто хотел защитить меня. Оберегать меня так долго, как только мог. Дать мне детство, когда большинство мальчиков моего возраста были его лишены.

– По мне, так твой отец очень тебя любил.

– Да, это так. Жаль только, что я не сказал ему, как сильно я его люблю, пока у меня была такая возможность, а я вел себя как скотина.

– Я бы никогда не использовала это слово для описания тебя, ― говорит она, на ее губах играют следы улыбки.

– Да, но именно таким я и был тогда. Виноват в этом ген Келли. В молодости мы все самоуверенные засранцы. Некоторые из нас никогда не перерастают это.

– Ты хочешь сказать, что ты был похожа на Шэй? ― Она смеется.

– Ах, девочка, я не был таким уж плохим. Просто упрямый, вот и все. В шестнадцать лет я считал себя мужчиной. Мне понадобилась та ночь, чтобы понять, что это не так, ― укоряю я себя.

– Ты не обязан рассказывать мне больше, если не хочешь, Колин. Это нормально, если ты не хочешь.

Я качаю головой.

– Я хочу, чтобы ты знала, ― говорю я ей, переплетая свои пальцы с ее.

Меня осеняет, насколько правдивы эти слова. Я хочу, чтобы Роза знала обо мне все, так же как и я хочу знать все о ней. Меня должно беспокоить то, что я хочу рассказать ей каждый свой маленький секрет. И еще больше меня должно беспокоить, что я хочу поделиться такой интимной информацией с женщиной, которая мне не принадлежит. С женщиной, которая замужем за человеком, которому я поклялся следовать и подчиняться до конца своих дней. Слово «предательство» мелькает в моем сознании, делая едкий вкус моих предательских чувств, которые тяжело проглотнуть.

– Хорошо, ― отвечает она, утешительно сжимая мою руку, возвращая меня к текущему разговору и отвлекая от моих двуличных мыслей. – Расскажи мне. Я хочу знать.

– Да. ― Я глубоко вдыхаю, прежде чем продолжить. – В тот вечер я снова поссорился с отцом. Все стало настолько плохо, что он выгнал меня с ужина и отправил в мою комнату, как будто я был пятилетним ребенком, нуждающимся в дисциплине. И как непокорный идиот, которым я стал, я закрылся в своей спальне, проклиная его и всех вокруг, кто приложил руку к тому, чтобы удержать меня от войны. Тогда я еще не знал, что война придет ко мне.

Я прочищаю горло, как будто все еще чувствую запах дыма вокруг себя. Я закрываю глаза, утешаясь только нежной рукой Розы, которая молча просит меня продолжать.

– Где-то ночью я, должно быть, задремал в своей истерике, а проснулся от жара в комнате. Когда я открыл глаза и увидел, что моя комната охвачена пламенем, я запаниковал. Я забыл все уроки, которые преподавал мне отец, о том, что нужно падать на пол и ползти в безопасное место. Вместо этого я побежал навстречу пламени, крича как можно громче имена родителей и сестер и пытаясь пробиться вверх по лестнице к их спальням. Только когда на меня упала горящая балка, прижав меня к полу, я искренне поверил, что мы все умрем в ту ночь. Огонь на деревянной балке поцеловал мою кожу, и жар волдырей начал пробивать себе путь через все мои лицевые кости, мышцы и сухожилия, оставляя неизгладимый след и повреждая каждое нервное окончание. То ли от вдыхания дыма, то ли от боли, вызванной ожогом третьей степени, я, наверное, потерял сознание. Только когда я почувствовал, что кто-то накрыл мое лицо мокрым одеялом и отодвинул балку от моей груди, я пришел в себя. ― Я сухо сглотнул.

Я держу тебя, Кол.

Я держу тебя.

– Это Патрик вытащил меня из огня той ночью. И как только он убедился, что я в безопасности снаружи, он с готовностью вернулся в этот ад. Я просто сидел на лужайке и смотрел, как горит мой дом, а мой кузен бежал обратно в горящий ад в надежде, что сможет спасти кого-то еще. Я был настолько окаменевшим от страха и боли, что не могл пошевелиться. Я пытался сказать своим ногам, что нужно встать, чтобы спасти свою семью, но они не двигались. Должно быть, прошло всего несколько минут, пока Патрик снова выбрался из дома, но мне показалось, что прошло несколько часов. Когда он приблизился ко мне, я увидел, что он держит на руках мою младшую сестру, завернутую в одеяло.

Мое тело так сильно дрожит от воспоминаний, что Розе приходится обхватить меня руками, чтобы удержать на месте.

– Она не выжила, да?

Всхлип, который вырвался у меня, - вот и весь ответ, который ей нужен.

– Патрик, это Киара? Где папа и мама? Где Иифе и Риона?! ― Я говорю, и мои слезы жалят мою сырую плоть.

От запаха горелой кожи у меня сводит желудок, но когда я пытаюсь приблизиться к кузену, ужасная вонь усиливается. Патрик качает головой, боль и страдание застилают его светло-голубые глаза, когда он отходит от меня.

– Отдай ее мне! Отдай Киару мне!

– Прости меня, Кол. Мне так жаль, ― плачет он, обнимая маленькое тело моей сестры у себя на груди.

– Я сказал, давай ее сюда, ― кричу я. – Киара!

– Я пытался. Я пытался, ― повторяет он, хватаясь за одеяло.

– Отдай ее мне, Пат. Пожалуйста. Отдай мне Киару.

Мои руки дрожат, когда я протягиваю ему руки, чтобы он передал мою сестренку. Неохотно он кладет ее мне на руки так нежно, как кладут спящего новорожденного. Он делает это с такой нежностью, что в моем сердце вспыхивает надежда, что с ней все в порядке. Только когда я снимаю одеяло с милого личика Киары, я убеждаюсь, что она вовсе не спит. Все, что от нее осталось, - это изуродованный обгоревший труп.

Крик, который раздался во мне после этого, наверное, был слышен по всей Ирландии, от побережья до побережья, и все же он не отражал той боли, которую я испытывал. Ничто не могло.

– В ту ночь я потерял весь свой мир. Эти шрамы даже не могут передать весь ужас того, что я видел, как все, кого я когда-либо любил, сгорели и превратились в пепел прямо у меня на глазах. Я готов страдать от миллиона шрамов, подобных этим, если бы это означало, что им не придется страдать.

– Кто? Кто это сделал? ― спрашивает Роза между всхлипами.

– Кто знает. ― Я побеждено пожимаю плечами. – После того, как Uncail - дядя привез нас с Патриком на родину, он стал выяснять, кто мог отдать приказ убить его брата и его семью. Вскоре пришло сообщение, что и Братва, и Фирма узнали о слухе, что сын дяди Найл проводит лето в Ирландии. Похоже, у них сложилось впечатление, что вместо Патрика с нами был Тирнан. Убийство наследника династии Келли было бы большим достижением для любого из наших врагов. Мы так и не узнали точно, кто дал зеленый свет на атаку – Вадим Волков или Тревор Батчер. Да это и не имело значения. К тому времени на наших руках было столько же крови невинных, сколько и на руках наших врагов. Имена моих родителей и сестер только добавились к длинному списку жертв войны, в которой я жаждал принять участие. Можно с уверенностью сказать, что мой первый вкус был менее чем горько-сладким.

Я вытираю слезы Розы большими пальцами, наблюдая, как ее сердце разбивается обо мне.

– Все это в прошлом, милая Роза. Твои слезы не могут вернуть то, что я потерял, так же, как и мои.

– Наш мир так уродлив, Колин. Так уродлив. Как мы вообще можем смотреть на себя в зеркало после всех тех безобразия и мерзости, которые совершили наши семьи во имя сохранения нашего образа жизни?

– Да. Это нелегко сделать, но, как ты напомнила мне несколько минут назад, те дни давно прошли. Благодаря тебе и таким женщинам, как ты, больше не будет ни одного ребенка или невинной души, забранной до срока. И когда пройдут десятилетия, и воцарится мир, любые воспоминания о годах, которые мы пережили во время мафиозных войн, будут забыты. Как и имена моих родителей и сестер. Как и наши, милая Роза. ― Еще одна шальная слеза падает по ее щеке, и на этот раз я смахиваю ее поцелуем. – Лучше потратить время на то, чтобы оценить красоту, которую еще хранит этот мир, чем вспоминать печальные события, которые мы не можем изменить.

– Есть ли еще красота в таком мире?

– Да. Я смотрю прямо на нее.

Она поднимает голову, ее глаза сталкиваются с моими.

– Ты тоже прекрасен. Я вижу тебя, Колин. И ты так же прекрасен, как любая картина, висящая на этих стенах. Как внутри, так и снаружи.

Мое сердце сжалось в груди от ее слов.

– Никто никогда не называл меня так, ― пролепетала я, эмоции брали свое.

– Тогда все дураки. Я вижу тебя. Настоящего тебя. И ты прекрасен.

Damnú – черт.

Я прижимаю ее к стене и беру за подбородок, поворачивая ее в свою сторону.

– Ты должна прекратить говорить мне такие вещи, милая Роза. Ты не знаешь, как я изголодался, услышав их из твоих уст.

– Тогда я буду продолжать говорить их. Я буду повторять их, пока ты не поверишь мне.

Я сканирую ее прекрасное лицо в поисках лжи, которую ожидаю увидеть, и не нахожу. Все, что существует, - это сладкое обожание, и, черт меня побери, если это не похоже на любовь.

Я кручу ее вокруг себя, добиваясь от нее небольшого вскрика, когда поднимаю ее юбку до талии и прижимаю ее лицо к стене.

– Колин, что ты делаешь?

– Засовываю в тебя гребаного ребенка, вот что я делаю, ― рычу я, отодвигая ее трусики в сторону.

– Кто-то может нас поймать, ― говорит она, ее голос уже густой от вожделения.

– Пусть.

Мне сейчас было абсолютно наплевать. Пока мой член глубоко внутри ее киски, растягивая ее, пока она не кончит вокруг него, мне было все равно, кто увидит.

Тирнан в том числе.

– Нет. Подожди, подожди, ― настаивает она, заслужив от меня неодобрительный возглас.

– Почему? Разве это не то, чего ты хочешь?

Она качает головой и медленно отрывается от стены, пока мы снова не оказываемся лицом к лицу.

– Я хочу видеть, как ты занимаешься со мной любовью. Я хочу видеть твое лицо, Колин. Пожалуйста.

Мои брови сошлись, когда она провела подушечкой пальца по моим шрамам.