– Эй, закрой дверь или заткнись! – закричал Джо. – Я люблю оперу.

– Тысяча извинений!

К тому времени, когда “Сабля-1” доползла до западного конца запасного пути, встречный уже прошел, и, связавшись с Оклендом, Джо получил разрешение следовать дальше. Вернувшись на главный путь, он передвинул рукоятку с третьего деления на восьмое. В шуме двигателей прицепных локомотивов Джо услышал какие-то изменения и нахмурился. Что-то не в порядке с ускорением. Он окликнул Томми:

– Ты закончил? Я иду проверить прицепы. Нагнувшись в сторону и посмотрев вниз, он увидел, как тот вытирает свою задницу.

– Сию минуту, шеф.

Не стоит его дожидаться, решил Джо. Он уже придумал, как обезвредить рукоятку бдительности. Целый час он экспериментировал, подвешивая к ней различные предметы, пока не нашел подходящий. Часы с цепочкой и брелоком оказались слишком тяжелы; они опускали рычаг вниз и не давали ему вернуться на место. Зато кольцо с ключами, если снять ножик швейцарской армии, подходило идеально. Он повесил на пояс фонарик и, улыбнувшись, подумал, как легко можно провести этих умников-инженеров. От дураков защиты не бывает!

Он с трудом продвигался по узкому наружному проходу, как моряк на раскачивающейся палубе, держась для равновесия одной рукой за капот двигателя, другой – за поручень. Набирая скорость, поезд мчался по участку, где полотно было довольно неровное, отчего вагоны качало и швыряло из стороны в сторону. Он подумал, что следует сообщить об этом в отдел ремонта путей.

Что ему особенно нравилось в новом локомотиве, так это чистота. Все было выкрашено, даже поручни, гладкие на ощупь. Совсем другая картина предстала перед ним, как только он перешел на второй локомотив. Все было покрыто липкой сажей и ржавчиной. Второй и третий локомотивы, много лет отработавшие на железной дороге, казалось, побывали в самом аду.

Джо осторожно взобрался в кабину второго локомотива. Ему хватило нескольких минут, чтобы понять, в чем дело. Красная лампочка показывала, что не в порядке песочница, однако никаких действий предпринимать он не собирался, потому что в Калифорнийской долине, по которой им предстояло ехать, не было крутых спусков, когда требуется посыпать рельсы песком. Не ожидалось и гололеда. Об этой неисправности он доложит механикам, когда прибудет на место.

В кабине третьего локомотива тоже горела красная лампочка: слишком нагрелась вода в радиаторе: температура поднялась до 200 градусов – еще немного, и вода закипит. Вероятно, поломался насос, а может быть, протечка или засор в водоводе. Чтобы узнать, в чем дело, придется идти в конец третьего локомотива.

Дойдя до середины вагона, он заметил клочки голубого тумана, жмущиеся к металлическим поверхностям, но не придал этому большого значения, поскольку все его усилия были направлены на то, чтобы удержаться на ногах и не перелететь через ограждение. Этот участок пути срочно нуждался в ремонте.

Джо открыл панель управления в задней части третьего локомотива и направил свет фонаря на решетку воздухозаборника на крыше. Вентилятор – шесть футов в диаметре – работал нормально, но, как Джо и подозревал, решетка над ним забилась сосновыми иглами и листьями. Подарочек от бури, догадался он, переводя луч фонаря на панель управления. Джо выключил вентилятор, а потом включил его в обратную сторону: тот начал выдувать воздух наружу, очищая от мусора решетку воздухозаборника.

Джо снова переключил вентилятор.

– Ну, теперь порядок, – пробормотал он, удовлетворенно кивая головой.

Закрывая крышку панели управления, он заметил, что она стала какого-то голубого цвета. Нахмурившись, он обернулся и увидел, что вся задняя стенка двигателя окутана голубой фосфоресцирующей дымкой. Она была даже у него на руках и не исчезла, когда он обтер их об одежду. Что это, статическое электричество? Какой-то туман? Отсвет северного сияния?

Джо направил луч фонаря вперед. Весь корпус локомотива слабо светился. В кабине голубоватая дымка боролась с ветром, который не давал ей продвигаться дальше.

Джо чувствовал, что фонарик выпадает из его рук. Пальцы почему-то потеряли способность сжиматься. Фонарик отлетел от металлической стенки и пропал в темноте.

– Вот черт, – сказал он, нагибаясь, чтобы поднять его. Движения были медленные, как у столетнего старика. Что-то странное происходило с его руками и ногами: они перестали сгибаться и внезапно похолодели. Джо с трудом передвигал ноги, как будто шел в густой патоке. Неужели у него сердечный приступ? Никогда он не жаловался на сердце, да и в роду у него все были здоровы как лошади. Господи, он не может двинуть ни рукой, ни ногой! Джо нехотя признался себе, что ему требуется помощь.

– Томми! – хрипло крикнул он, но его голос потонул в рокоте двигателя и шуме колес.

Эверетт Ордман, доктор философии, вскочил на ноги, отбросив в сторону стул, и швырнул карты на стол лицом вниз.

– Пошли вы к дьяволу! – сказал он наполовину в шутку, наполовину всерьез. – Отдайте мне мою долю.

– Давайте сыграем еще одну партию, – сказал Трейнер, наливая себе виски.

– Не выйдет. Должно быть, я проиграл две сотни баксов.

– Подумаешь, – заметил Ваннеман, – я трачу столько на галстуки. Полковник Ареф ласково поглаживал лежащую перед ним кучу денег.

– Очень любезно с вашей стороны проявить такое радушие по отношению к гостю вашей чудесной страны.

– Подавись ты моими деньгами, – пробормотал Ордман, выходя из салона на площадку. Стоя на ветру и держась обеими руками за поручень, он говорил сам с собой: “Старый дурак, ты же не собирался играть, согласился, только чтобы поддержать компанию, а вот продул две сотни баксов”.

Он сплюнул. Шум поезда окружил его, и он почувствовал приятное чувство уединения.

Ордман не хотел ехать в эту дурацкую поездку, но Трейнер буквально умолял его об этом.

“Вы – ведущий разработчик “манекена”, – говорил Трейнер, – поэтому араб хочет, чтобы поехали вы, я и Ваннеман. Это его требование, иначе сделка не состоится. Он говорит, что если транспортировка “манекена” не представляет никакого риска, то почему бы нам не поехать тем же поездом, – как, предполагается, будут ездить иракские солдаты”. В конце концов Ордман поддался на его уговоры. “Хорошо, – сказал он, – я поеду, хотя придется не спать всю ночь и провести несколько часов вместе с Арефом, самым отвратительным, самым хладнокровным мерзавцем, какого я встречал в своей жизни. И не говорите после этого, что я никогда ничего для вас не сделал, Клем”.

Потом началась эта игра в покер с большим банком, потом Ареф побил две его пары своими тремя одинаковыми. Одного этого достаточно, чтобы заставить человека принять ислам. Ордман неожиданно почувствовал тошноту – вероятно, от долгого смотрения на бегущие рельсы. Если рвота подступит к горлу, он побежит в салон, выплюнет ее на Арефа и скажет: “О, простите!” Почему-то заболела шея, ноги и кисти рук. Спина у него и так не в порядке – куда уж хуже, не говоря о глазах. Неужели теперь к нему привяжется еще и артрит или какая-нибудь гадость?

Странная земля убегает из-под колес поезда – от нее исходит слабое голубое сияние...

– Доктор! Доктор!

Это звал его из салона Трейнер. Через открытую дверь Ордман видел сидящего за столом генерала, который пытался встать и махал руками, как будто плыл в невидимой жидкости. Ваннеман стоял на четвереньках на полу. Ареф сидел прямо, защищая руками выигранные деньги и пристально глядя на дверь. Проводник пожимал плечами и кричал:

– В чем дело? Что случилось?

Ордман вошел в дверь и с изумлением увидел, что стены и потолок подернулись голубой дымкой. Отступив на шаг назад, он оглянулся и посмотрел на рельсы: поезд шел со скоростью по крайней мере пятьдесят миль в час и прыгать с него означало почти верную смерть. Но оставаться здесь...

– Газ вытекает, – успел сказать Трейнер, поднимаясь на ноги, и в ту же секунду рухнул на пол.

Он задел Арефа, и тот опрокинулся со стулом, оказавшись на полу рядом с Ваннеманом. Оба они извивались, как рыбы, вытащенные на берег; их тела быстро окутывала бледно-голубая дымка.