— Я насчет этого... Забыл название...

  — Конечно. Немного циклопропана плюс динамит,  — ухмыльнулся Док, ехидно, как показалось Лью.  — Почему бы нам не назвать его «Цикломит», да? Продолжайте, сегодня бесплатные образцы, берите, сколько хотите, он достаточно устойчив, так что если вы хотите его взять для взрывных работ, вам понадобятся детонаторы, Дюпон номер шесть работает не хуже, чем все остальные.

 Хотя вам также может понадобиться пластипарафинатор, некоторые говорят, что благодаря ему возникает... эффект полос. Он не добавил:

 — И полегче со старыми измельчителями, но Лью как-то почувствовал, что это следующее, что он скажет, поэтому энергично закивал, схватил материалы, пробормотал благодарности и как можно быстрее ретировался.

   — И следите за пульсом,  — крикнул ему вслед Док.

   Лью остановился:

 — Как это?

 — Эскулап вам объяснил бы, наверное, лучше, но существует странная химическая реакция между этими нитрированными взрывчатыми веществами и человеческим сердцем.

   С тех пор, где бы ни произошел взрыв, даже за пределами слышимости, синхронно что-то взрывалось в его сознании... а спустя некоторое время  — даже если что-то только собирались взорвать. В любом месте.

Вскоре у него развивалась, скажем так, основательная привычка к Цикломиту.

Свой первый динамитный взрыв Лью увидел на окружной ярмарке в Канкаки. Бесшабашные удальцы ездили на мотоциклах по кругу, полуслепые от выхлопного дыма, в Стене Смерти. Там были молодые женщины в карнавальных костюмах, и чтобы посмотреть на них в менее одетом виде, нужно было заплатить дополнительный пятак, дети из окрестностей только мечтали тайком взглянуть на них в дырку в заборе. Был Поразительный Гальванический Дедушка, вокруг тела которого появлялись разноцветные электрические столбы от пальцев ног до ушей, когда он держался за генератор, который завел какой-нибудь удачливый местный малыш. А еще был аттракцион под названием «Динамитный Лазарь», где обычного вида рабочий в кепке и комбинезоне залезал в черный гроб, который потом персонал торжественно начинял динамитом и привязывал ярко-оранжевый бикфордов шнур, казавшийся не очень-то длинным. Потом они закрывали крышку, их старшина украшал ее цветами, мелодраматично горевал, а затем поджигал шнур, после чего все разбегались, сломя голову. Где-то барабанщик начинал всё нараставшую барабанную дробь, линии переплетались всё быстрее по мере горения шнура  — Лью со своей трибуны заметил, что коробка начала взрываться за долю секунды до того, как он услышал взрыв, этого времени хватило на то, чтобы подумать: «Может быть, ничего и не произойдет», а потом ощутил жар взрывной волны. Это был конец чего-то  — если не потеря невинности, то, во всяком случае, веры в то, что события всегда будут происходить достаточно постепенно для того, чтобы успеть что-то предпринять. Это была не громкость, напомню  — это была форма.

Он посетил нескольких гомеопатов и узнал теорию о том, что болезнь можно вылечить очень маленькими дозами определенного химического препарата, который, если принять полную дозу, вызовет такие же симптомы. Может быть, если он примет Цикломит, это поможет ему приобрести иммунитет к взрывам. Или это была чистая случайность. Но да будет вам известно: в ту минуту, когда Лью поделился с Нейтом Приветтом своими сомнениями относительно Кизельгура Кида, в сущности, отказавшись от этого дела, решено было попробовать это средство, что бы это ни было. Он отпустил лошадь к верховью реки и тихо мочился в небольшой ручей, и тут мир перевернулся. Лью знал теорию карнавала, в соответствии с которой нужно было броситься в центр взрыва в ту секунду, когда он происходит, так что ударная волна уже будет снаружи, будет удаляться от вас, а вы останетесь в безопасности в центре вакуума  — может быть, немного побитый, но не разорванный на куски. Но когда до этого дошло, выбора не оставалось  — пришлось нырнуть в искры слишком короткого шнура, в это сияющее горло, ведущее неизвестно куда, в надежде, что там будет что-то, а не просто Ноль и тьма...если бы у него было время об этом подумать, он мог бы замешкаться, и тогда точно погиб бы.

Куда бы он ни попал, это больше не было похоже на Колорадо, а эти существа, которые о нем заботились, не были похожи на обычные отбросы дорог  — скорее, на пришельцев из очень далеких краев. Всё это время, как начал он теперь вспоминать, он бодрствовал, находясь вне своего тела, скользил над пейзажем без каких-либо мирских тревог, что бы ни значило в это мгновение слово «мир», пытаясь как можно дольше оставаться в этом бездумном и умиротворенном состоянии, пока не увидел, что они готовы сдаться, положить сверху несколько камней и оставить его червям, что заставило его поспешно вскочить обратно в свое тело, сейчас, он не мог не заметить, странно сиявшее.

   — Слушай, Найджел, он еще дышит?

 —  Честно говоря, Нэвилл, откуда я знаю, есть у кого-нибудь зеркальце или что-то такое?

  — Подождите! У меня есть в вещевом мешке.

   — Тщеславный ты человек!

 Так первый взгляд Нового Лью на восстановленный мир подарил ему возможность увидеть его собственные удивленные поросшие волосами ноздри, дрожавшие в овале элегантного зеркальца для путешественников, украшенного серебристым женским локоном, или, может быть, водорослями на воде, без сомнения, дорогое, затуманенное ритмичным дыханием, принадлежавшим, очевидно, ему.

 —  Вот,  — один из них протянул флягу. Лью не понял, что внутри, ему показалось, что какой-то сорт бренди, но он сделал большой глоток и вскоре был на ногах. Парни даже нашли поблизости его лошадь, физических травм у нее не было, а вот психические  — это другая история.

  — Спасибо, парни, думаю, я смогу продолжить путь.

  — Даже и не мечтай!  — воскликнул Нэвилл.

  — Кто бы ни пытался тебя взорвать, эта попытка может повториться,  — сказал Найджел.

Лью посмотрел на этих двоих. Его спасители с первого взгляда не казались теми, кто сможет отпугнуть заинтересовавшегося им бомбиста. Шляпы-трилби, бархатные бриджи, стрижки в виде бахромы, оружейные ремни, украшенные горными лилиями и диким первоцветом. Он решил, что это  — влияние Оскара Уайльда. С тех пор, как знаменитый поэт вернулся в Англию после своего турне по Америке, исполненный энтузиазма по отношению к Западу и в особенности  — к Лидвиллу, в этих горах появилось множество эпатажных авантюристов.

 А с другой стороны, где еще он пересек бы то, что с ясностью открылось ему как ужасное американское разделение между охотником и добычей?

 К ночи они были среди старых руин культуры Анасази где-то на западе от долины Долорес.

   — Словно Красный Индейский Стоунхендж!

   — Только другой!

Они сидели в «магическом треугольнике», зажигая ароматические свечи и какие-то самокрутки из местной грифы, один из них достал странную, хотя и не такую уж странную, колоду карт.

   — Что это, мексиканские карты, да?

   — Британские на самом деле. Ну, мисс Колмен-Смит в Вест-Индии....

 —  Эти мечи я узнаю, и эти кубки, но что это за персонаж висит вниз головой, и его ноги согнуты четверкой...

  — Это Повешенный, конечно же. О, слушай, ты никогда не видел колоду карт таро?

 — «Мечта каждого хироманта» и «Первоклассно!», и так далее, включая смущающе длительное рассматривание лица Лью:

    — Да, темные волосы и глаза, это обычно пиковый валет...

   — Сейчас, Льюис, если не возражаешь, ты как Кверент должен попросить у карт ответ на определенный вопрос.

   — Конечно. Сколько китайцев в Южной Дакоте?

   — Нет-нет, что-то о твоей жизни, что тебе нужно узнать. Что-то личное.

   — Вопрос «Что, черт возьми, здесь происходит?» подойдет?

   — Можно. Приступим

И конечно же последней картой в раскладе, которая, по словам этих субчиков, действительно имела значение, снова оказался Повешенный.

В небе каждые несколько секунд появлялись изгибы света, потом распадавшиеся в разные стороны. Это был метеоритный дождь Персеид, сезонное событие, но в этот раз казалось, что весь сезонный свод распороли, как подушку. Не говоря уже о индейских духах, всю ночь носившихся вокруг, потешаясь, как могут только индейцы, над тайнами белого человека.

Следующим утром троица поехала на юг, намереваясь сесть на поезд в Нью-Мехико  — Нэвилл и Найджел собирались вернуться в родную Англию, и через неделю они обедали в большом и необычайно роскошном кабинете ресторана, официанты в вагоне-ресторане и даже персонал служебного вагона оказался изящнее, чем в гостинице среднего уровня в Чикаго. Платой за этот щедрый прием были слухи, неизбежные, как копоть на паровозе, о загадочном заговоре с целью взрыва поезда.

 — Вероятно, надо всех высадить, пусть уходят,  — высказал свое мнение мистер Гилмор, обер-кондуктор.

 —  Неудобная ситуация, Шеф,  — Лью вернулся к своей бывшей идентичности, которая удалялась от него всё дальше во время этого долгосрочного отпуска, или, может быть, даже мирового турне.  — Что у нас тут есть, индейцы? Итальяшки? Банда трубачей?

Мистер Гилмор достал носовой платок размером с салфетку из салуна, чтобы вытереть пот с бровей:

 — Всё, что угодно, но есть по крайней мере одна история. У них имеется кое-что общее  — это намерение устроить адский взрыв. Больший, чем от динамита. Весь Техас, и, возможно, Нью-Мехико превратится в бесплодную землю  — и глазом не успеешь моргнуть.

Так они ехали от одного вокзала к другому, в ожидании того ужасного мгновения, когда дворцовые башни из резного камня с узорчатыми украшениями появлялись из-за кустарников, словно мираж после ранних гроз, сияли под проливным дождем, на дорогах и в лачугах, вдоль заборов и салунов на перекрестках...минуя главные улицы городов, крадучись, в то время как их преследовали всадники в непромокаемых плащах, скакавшие галопом много миль, маленькие мальчики запрыгивали в поезд и спрыгивали с него, когда он замедлял ход на неровностях ландшафта, престарелые юмористы делали вид, что прилегли на рельсы немного вздремнуть, а потом в последний момент с гоготом скатывались с путей, погонщики скота на перегонах, которые просто стояли и смотрели на досужую езду, невозможно было представить, о чем они думают, отражения небесных облаков безболезненно взрывались в их зрачках, лошади терпеливо тащились рядом, обмениваясь взглядами, кажется, все они были персонажами истории, только истории менялись. Иногда на пути им попадалось что-то, напоминавшее торнадо размером с округ, ночное привидение на горизонте, пересекавшее равнину, хотя для остальных это могли быть просто огни на небе: