Оказалось, что вниз по коридору живет ячейка бельгийских нигилистов — Эжени, Фату, Дени и Поликарп, они называли свою организацию «Молодое Конго», эти люди испытывали неослабевающий интерес к милиции «Гард Сивик», а также к тем парням из французского Второго Бюро, которые регулярно посещали Брюссель. Когда бы Кит ни встречал кого-то из этих молодых людей — кажется, чаще, чем это можно было бы объяснить случайностью, всегда было мгновение напряженного узнавания, словно он когда-то каким-то образом действительно принадлежал к маленькой фаланге, а потом что-то произошло, что-то слишком ужасное, чтобы об этом помнить, столь же фатальное, как судьба «Ступендики», после чего всё, вместе с памятью, головокружительно исчезло, упало не просто вниз, а еще и вдоль других пространственно-временных осей. Потом с ним такое происходило часто. Это, конечно, было освобождение — ничто не давило на него в данный момент, кроме одежды, и, хотя было почти возможно убедить себя, что он избежал проклятия Вайба и теперь начал новую жизнь с нуля, условия невесомости, к которым он пришел кружными путями, могли оказаться опасными в любой момент. Когда он хорошенько рассмотрел «Диг» — высота двадцать пять футов, фасад, как у модных отелей, с противоположной его стороны море, давит, возвышается над городом, он невольно представлял себе мыслящую силу, которая ищет слабую точку, чтобы затмить променад, смести и уничтожить Остенде.

— Так что черные орды Конго, — размышлял Поликарп. — Бельгийцы со своей нидерландской нейропатией представляют, что эти орды непрестанно разбухают, тихо поднимаются, всё выше, за какой-то стеной силы и смерти, и никто не знает, как достаточно укрепить эту стену, чтобы они не поглотили всё...

— Их незаслуженные страдания, — предположил Дени, — их моральное превосходство.

 — Едва ли. Они — столь же дикие вырожденцы, как Европейцы. Но это не объяснить и простым количеством, поскольку здесь наивысшая плотность населения, в этом отношении никого здесь не застигнуть врасплох. Нет, мы сами создаем это, думаю, проецируем из общего сознания, липкой тины галлюцинаций, которые всё время наносит на карту неусыпный и неумолимый ад нашего владычества в том регионе. Каждый раз, когда солдат армии «Форс Публик» бьет рабочего с завода резины или просто оскорбляет его, приливная сила крепнет, ров внутренних противоречий становится всё менее надежным.

 Такое впечатление, что они снова оказались на курсе khâgne. Все вступали в беспорядочные связи с какой-то сосредоточенной инертностью, пили, обменивались сигаретами, забывая, с кем, или, предположительно, были одержимы романтическими мечтами. Дени и Эжени учили географию с Реклю в Брюссельском университете, ордер на арест Фату и Поликарпа был выписан в Париже, где само лишь намерение выступить в защиту Анархизма считалось преступлением.

— Подобно русским нигилистам, — объяснял Дени, — в глубине души мы — метафизики. Существует опасность стать слишком логичными. На закате дня человек может посоветоваться только со своим сердцем.

  — Не обращай внимания на Дени, он — Штирнерианец.

 — Анархо-индивидуалист, хотя ты, конечно, слишком глуп, чтобы понять разницу.

Хотя в рамках фаланги существовали сотни возможностей провести различия, Африка оставалась подразумеваемым, запрещенным термином, который поддерживал их твердость и решительность. А еще — моральный долг, хотя кто-то мог бы назвать это одержимостью, убить Леопольда, короля Бельгии.

— Заметил ли кто-нибудь, — осмелел Дени, — как много разнокалиберных сильных мира сего Европы — Короли, Королевы, Великие Герцоги, Министры — в последнее время были раздавлены безжалостным Колесом Джаггернаута Истории? Повсюду мертвые тела могущественных и сверженных, с периодичностью более высокой, чем можно было бы объяснить простой случайностью?

— Тебя уполномочили говорить от имени богов Случая? —поинтересовалась Эжени. — Кто может сказать, каким должен быть «нормальный» коэффициент убийств?

 — Да, — добавил Поликарп, — наверное, он еще недостаточно высок. Учитывая научную неизбежность акта.

Группа черпала мужество в примере пятнадцатилетнего анархиста Сипидо, который в знак солидарности с Южно-Африканскими Бурами пытался убить Принца и Принцессу Уэльских в Брюсселе, на вокзале Гар-дю-Нор. Четыре выстрела с небольшого расстояния в молоко, Сипидо и его банду арестовали, потом оправдали, а Принц сейчас — Король Англии.

— А Бритты, — пожал плечами Поликарп, реалист группы, — по-прежнему обращаются с Бурами, как с грязью. Сипидо нужно было бы внимательнее относится к инструментам нашего ремесла. Он учел необходимость маскировки, но если преследуешь Наследного Принца, нужно учесть калибр, не говоря уже о большей обойме.

— Предположим, мы спрячем бомбу на Ипподроме, — предложила Фату, нарумяненная, без шляпы, в юбке короче, чем у циркачек, хотя все, кроме Кита, притворялись, что этого не замечают.

 — Или в Королевской Купальне, — сказал Поликарп. — Кто угодно может ее снять за двадцать франков.

—  У кого есть двадцать франков?

 — Что-нибудь из группы пикриновых кислот вполне подойдет, — продолжала Фату, разворачивая в коморке карты и диаграммы. — Порох Бружера, например.

  — Сам я всегда за Дезиньоля, — проворчал Дени.

— Или можем нанять Американского Стрелка, — Эжени многозначительно посмотрела на Кита.

— Черт, мадемуазель, вы ведь не хотите, чтобы я взял в руки оружие, мне понадобятся стальные башмаки только для того, чтобы защитить свои ноги.

— Слушай, Кит, нам ты можешь рассказать. Сколько десперадос ты...продырявил при свете дня?

 — Сложно сказать. Мы начинаем считать, только когда перевалит за дюжину.

На пороге сумерек на улицах зажигались фонари, рядом парили тени наступавших полуневидимых сил... За Дамбой волны падали с глухим стуком на невидимый берег. Поликарп принес абсент, сахар и инвентарь. Он слыл денди в их фаланстере — спортивный, подражал стилю месье Сантос-Дюмона, панамская шляпа на волосах аккуратной растрепанности, выравниванию краев которой он посвящал столько же времени, сколько другие молодые люди посвящали уходу за своими усами. Они с друзьями были абсентье и абсентьерками, много времени проводили, сидя в кругу и совершая сложные ритуалы пития. Зеленый Час часто затягивался до полуночи.

 — Или, как мы любим это называть, l'heure vertigineuse.

Около полуночи за дверью начали раздаваться звуки ссоры двух голосов на итальянском, перепалка продолжалась некоторое время. Недавно к организации «Молодое Конго» присоединились двое итальянских ренегатов военно-морского флота, Рокко и Пино, укравшие с фабрики Уайтхеда в Фиуме совершенно секретные чертежи низкоскоростной человекоуправляемой торпеды, которую намеревались собрать здесь, в Бельгии, и с ее помощью преследовать яхту Короля Леопольда «Альберта». Рокко, не отличавшийся особой серьезностью, страдал нехваткой воображения, в то время как Пино, кажется, воплощавший всю чрезмерность южно-итальянского темперамента, постоянно раздражался из-за интеллектуальной флегматичности своего партнера. В теории они составляли идеальную команду по созданию человекоуправляемой торпеды, неспособность Рокко представить отсутствие управления в любой форме уже сейчас обещало, а в будущем могло перенаправить энергию неприбыльных фантазий Пино в нужное русло.

Модель «Силуро Дирижибль а Лента Корса» являла собой короткую, но романтическую главу в истории торпедостроения. Поскольку в число ее целей входили лишь неподвижные объекты, такие, как судна на якоре, математика траектории и наводки была крайне упрощена, в то время как человеческий фактор приобретал огромное значение, поскольку команде нужно было сначала тайно пронести свой артефакт по зачастую незнакомым участкам береговой обороны, пока он действительно не коснется каркаса намеченной жертвы, после чего, запустив отсчет времени, им необходимо скрыться как можно быстрее и дальше, прежде чем произойдет взрыв.

Рабочей формой обычно был водолазный костюм из Вулканизированной резины для сохранения тепла, поскольку могла возникнуть необходимость провести долгие часы в студеных водах, торпеда перемещалась главным образом прямо под поверхностью воды, это была вынужденная мера для Рокко и Пино.

  — Что за ночка! — воскликнул Пино. — Всюду шпики из «Гард Сивик».

—   Цилиндры и зеленая форма, стоит только оглянуться, —добавил Рокко.

— Но всё же, если у вас еще нет аллергии на зеленый цвет, — Поликарп протянул им бутылку абсента.

— Сколько суден вы на самом деле...взорвали, Пино? — проворковала Фату, пока Рокко, игнорируя ее испуганный взгляд, шептал в ухо своего партнера:

 — ...как раз такой вопрос мог бы задать австрийский шпион, подумай. Пино, подумай.

— Пино, что он говорит? — Фату навострила ухо, мочка которого была интригующе лишена украшений. — Рокко думает, что я шпионка, что ли?

 — Были у нас тут переделки, видишь ли, с одной-двумя дамами-шпионками, — промурлыкал Пино, пытаясь изобразить взгляд сдержанной благодарности, чем никого не одурачил, сегодня его усилия быть вежливым погубила недооцениваемая чаща локонов, искусственно состаренная спецовка королевского военно-морского флота Италии в пятнах от вина и моторного масла, а также расфокусированный взгляд, никогда не останавливавшийся на чем-то определенном, менее всего — на чьем-нибудь лице.

— Я смог принять эти эпизоды как часть жизни и двигаться дальше, а бедняга Рокко никак не может забыть. Он поверг в глубокий наркоз немало компаний, даже Цыганок в настроении кутить ночь напролет, своим неотступным страхом опасности, исходящей от дам-шпионов.