Глава 5 Изабелль

Кили обедает со мной и остается достаточно долго, чтобы я смогла собраться после ужасного полицейского допроса. Но она не может торчать здесь весь день, у нее есть собственная жизнь и работа, к которой необходимо вернуться.

— Мне очень жаль, что я не могу отложить встречи на чуть позднее время, — говорит она, когда я провожаю ее к двери.

— Я в порядке! — говорю, пытаясь улыбнуться. — Мне не нужна няня, все хорошо, правда.

Кили не хочет уходить.

— Я имею в виду, — говорю ей, – что очень устала, думаю, лягу вздремнуть. Кэм скоро будет дома, а швейцар внизу. Я в полной безопасности.

— Хорошо, — соглашается она, затем обнимает меня. — Но звони, если тебе что-нибудь понадобится. Поговорить или позависать где-то. Я не могу представить, через что ты прошла, но я здесь, чтобы выслушать, если нужно.

— Спасибо. — Слова застревают у меня в горле. Кили такая милая и участливая, но на самом деле я еще не готова говорить об этом. — Я дам тебе знать.

Она уходит, и я снова одна в огромной квартире. Оливия пишет мне, проверяя в порядке ли я, как я, но даже ее доброта усиливает мое беспокойство, поэтому я выключаю телефон и блуждаю по коридорам, чувствуя себя не в своей тарелке. Это была идея Кэма — остаться дома и отдохнуть. Я знаю, он беспокоится, что у меня может начаться еще одна паническая атака или срыв, как в прошлый раз, но я больше не чувствую такой же слепой паники. Вместо этого я обеспокоена и стараюсь не думать о том, что произошло на интервью и, что еще хуже, про время с Клейтоном все эти прошлые годы.

Мне нужно отвлечься. Нужно что-то, что отвлечет меня от ужасных обвинений, нависших надо мной.

Кэм может отвлечь меня, с этим нет проблем...

Я дрожу, вспоминая прошлую ночь. Я едва держала себя в руках, но он точно знал, что делать, чтобы отвлечь меня. Только одно слово от него этим сексуальным доминирующим голосом, и все мое беспокойство, казалось, ушло.

И что произошло после...

Я чувствую, что мое тело начинает гореть от воспоминаний. Он просто знал, что мне нужно: боль, которая фокусирует мое желание и делает удовольствие настолько интенсивным. Я была полностью поглощена невероятными вещами, которые он делал с моим телом, все, что я могла делать — умолять о большем.

Я отдалась ему, пошла дальше, чем когда-либо раньше. Но я не чувствовала себя грязной или неправильной. Это было потрясающе, интимность доверия к нему ради исследования моих самых личных уголков, чтобы привести меня к краю экстаза и контролировать мое мучительное освобождение. Я никогда не чувствовала себя такой живой, наполненной или любимой.

Это заставило все мои заботы исчезнуть, но только на некоторое время. Сейчас я вспомнила о реальной ситуации. Помимо заботливых сообщений Оливии мой телефон переполнен сообщениями с притворно обеспокоенными голосовыми сообщениями от журналистов и старых так называемых друзей, которые хотят узнать эксклюзив о самых горячих сплетнях в городе. Я даже не заходила в интернет, потому что не могу заставить себя посмотреть, что говорят обо мне люди.

Но каждую минуту, что я заперта здесь одна, я искушаюсь. Я захожу в кабинет Кэма и двигаюсь к компьютеру. Всего лишь один быстрый взгляд…

Нет!

Я силой заставляю себя выйти из кабинета и иду вниз по коридору. Хватаю кошелек и надеваю большую пару очков, чтобы скрыть лицо. Я не могу остаться в ловушке здесь, мне нужно снова почувствовать себя человеком, поэтому я выхожу из квартиры (благодарная за то, что просьба Кэма оставаться дома не была приказом) и быстро набираю человека, который может заставить меня почувствовать себя снова в своей тарелке.

— Привет, Серж. У тебя будет время на стрижку в три?

* * *

Думаю, что некоторое время в салоне — это то, что мне нужно. Серж делает мне потрясающий массаж головы, я расслабляюсь, когда он приступает к укладке волос. Когда он одаривает меня взглядом в зеркале и спрашивает, как я, я говорю ему, что лучше бы послушала о том, как прошла его неделя, и, словно ангел, он успокаивающе сжимает мое плечо и радостно пересказывает свое свидание вслепую прошлой ночью.

Гул фенов и блестящие полированные зеркала дают мне временную передышку, помогая забыть обо всем. Я скрыта в кабинке в задней части салона и листаю журналы со сплетнями, лишь на миг делая вид, будто не я буду на первой странице следующего выпуска.

— Если хочешь, можем сделать тебе маникюр и педикюр, — говорит он, когда мои волосы рассыпаются глянцевой волной.

— Отлично.

Я следую за ним к стулу в передней части салона. Продолжаю читать свои журналы, но медленно я осознаю, что вокруг меня образовалась странная тишина.

Я оглядываюсь. Богатые идеальные клиенты пялятся на меня, их головы наклонены друг к другу, они перешептываются.

«... прошлой ночью они забрали ее в наручниках...»

«…скандал. Но вы знаете, ее усыновили из плохой семьи».

«Бывших беднячек не бывает».

«...Я слышала, что она хладнокровно убила его...».

К моим щекам приливает кровь. Я хочу убраться отсюда, но мои ноги погружены в теплую воду, и, кроме того, я не хочу удовлетворять их своим побегом.

«Действуй так, будто не слышишь их, — приказываю я себе. — Притворись, что тебе все равно».

Я переворачиваю страницу, делая вид, что читаю журнал, но шепот только становится громче. Я перемещаюсь на кресле, чувствуя тошноту. Хотела бы я сделать себя невидимой и скрыться от их обвиняющих взглядов.

Неужели теперь все будет именно так? Люди будут сплетничать, куда бы я ни пошла. Думая, что они меня знают, знают мою историю. Даже если мы будем бороться с обвинениями в суде, слухи будут следовать за мной всегда. Я не знаю, смогу ли это вынести.

— Изабелль? О, Господи, это ты?

Я поднимаю взгляд, чтобы увидеть Николь и Лулу в передней части салона. Их волосы блестят, а одеты они как обычно: дизайнерские джинсы с массивными драгоценностями, шелковые рубашки. Их каблуки громко стучат по мере приближения.

— Мы слышали, что случилось. — Николь выдыхает, широко раскрыв глаза, полные фальшивой заботы. — Ты в порядке?

— Я в порядке. — Я небрежно закрываю журнал и заставляю себя ярко улыбнуться. — Просто небольшое недоразумение. Совершенно раздутое.

— Значит, тебя не обвинили в убийстве? — громко заявляет Лулу.

Все молчат, наблюдая за моей реакцией.

— Это ошибка, — говорю беззаботно, натягивая мою проверенную маску уверенности. — Я имею в виду, подумай об этом. Это неправда.

Их глаза прожигают меня насквозь, и краем глаза я вижу, как люди утыкаются в свои телефоны. Все говорят обо мне. Все говорят, что я отброс, убийца, посмешище. И внезапно я чувствую, что моя защита падает.

— Я должна идти, — говорю, быстро вытаскивая ноги из чаши и засовывая их назад в туфли. — Приятно было увидеть вас обеих. — Я встаю, чтобы уйти, но они преграждают путь.

Николь пристально смотрит на меня.

— Не могу поверить, что ты вышла на публику. Мне было бы слишком стыдно.

Я не отвечаю, изо всех сил стараясь избавиться от жжения в глазах.

— Мы убрали твое имя из рабочей группы, организующей благотворительный вечер на следующий месяц, — добавляет Лулу. — Я уверена, ты понимаешь, что мы не можем быть связаны ни с одним из этих скандалов.

— И даже не думай о том, чтобы прийти на собрания, — усмехается Николь. — Мы говорили об этом и решили, что ты больше не... подходишь для нашей группы.

— Мы сделали одолжение, включив тебя, — усмехается Лулу. — Мы думали, что кто-то из твоего окружения принесет пользу под нашим руководством, но мы ошибались.

— Думаю, что это просто случай превосходства природы над воспитанием, — фыркает Николь. — А кем вообще была твоя мать? Разве она тоже не сидела в тюрьме?

Я стискиваю зубы, когда их жестокие слова пронзают меня насквозь. Я хотела бы придумать какой-нибудь умный ответ, но я знаю, если открою рот, то заплачу.

Мир, над которым я так много работала, который выстраивала для себя, обрушился вокруг меня в этот момент, когда я стою здесь, пока люди показывают на меня пальцами, смеются и шепчутся между собой.

Я хочу остаться и бороться, но вместо этого я хватаю свои вещи и слепо обхожу Николь, слезы собираются в уголках моих глаз.

— Мисс! Мисс! — окрикивает меня мастер по маникюру, но я не могу остановиться. Затем моя нога цепляется за что-то, и я падаю на пол.

Oу-у.

Мое колено сильно ударяется о полированные плитки, но хуже только унижение, когда я растягиваюсь на полу, а содержимое моей сумочки рассыпается по полу.

Лулу и Николь смеются.

Я пытаюсь встать, колено пульсирует.

— У тебя есть я. — Появляется рука, помогающая мне подняться. Я смотрю вверх, моргая сквозь слезы. Это Оливия.

— Давай, — говорит она, смотря на Николь и Лулу яростным взглядом, когда собирает мои вещи обратно в сумку. — Это место отвратительно, а клиенты никчемны.

Оливия подталкивает меня к выходу.

— Спасибо, — шепчу я. — Но тебе не обязательно это делать. Они могли бы…

— Пошли нахуй, — громко заявляет Оливия. — Надоедливая свора голодных сук.

Я не могу не улыбнуться сквозь слезы. Она такая прекрасная, сопровождает меня, хотя это социальное самоубийство. Оливия оставляет меня на тротуаре и ловит машину.

— Отвезем тебя домой, — говорит она, подталкивая меня внутрь и забираясь за мной. Она говорит водителю адрес Кэма, затем передает мне платок, чтобы я могла вытереть лицо, когда мы едем по пятой авеню.

— Не могу поверить, что когда-либо думала, будто они мои друзья, — говорю я.

— Обычные дуры, — успокаивает Оливия меня. — Они тебе не нужны.

— Я знаю, но все же… — Я содрогаюсь, вспоминая шепот. Я так много работала, чтобы сделать свой имидж идеальным. Теперь они все знают уродливую правду. — Ты слышала, что они говорили.

— А на следующей неделе они будут сплетничать о ком-то еще. Просто подожди, — заверяет меня Оливия. — Кто-то разведется или сделает плохую подтяжку лица, и ты станешь старой новостью. Но до тех пор, может, тебе стоит залечь на дно. Пусть новости утихнут.