— Я подумала об этом. — Она встала, и я смотрел за ней, пряча улыбку, а потом встал и сам. Рубашка Пэйдж двигалась с движением её бедер, выставляя каждый изгиб. — И думаю… Я думаю, я хочу этого. Я не хочу ждать. — Она подобрала штаны и трусики и, к моему разочарованию, быстро их надела.

Я надел джемпер и закатал рукава на локтях.

— Ты хочешь этого? — повторил я.

Она кивнула и перевела взгляд на свои руки. Она волновалась, когда объясняла.

— Я подумала об этой знаковой идее из Библии. В Бытие говорится, что Бог взял ребро Адама, чтобы создать Еву. Эта цитата всегда казалась мне такой патриархальной, но думаю, на самом деле, это очень романтично. Адам подарил Еве жизнь. Я знаю, Плат (Примеч. Сильвия Плат — американская поэтесса и писательница) говорит о своём сердцебиении словами: «Я есть, Я есть, Я есть», но ты снова подарил мне жизнь, Деклан, благодаря тебе я могу дышать. — Я подошёл к ней, руками заползая ей под рубашку, обнимая хрупкое тело. Она вдохнула и выдохнула в подтверждение своим словам. — Я хочу эту цитату на рёбрах, слева на пару дюймов ниже сердца.

Я провел большим пальцем вдоль кости.

— Здесь?

Она кивнула.

Я поцеловал её в лоб и сказал, улыбаясь у её кожи:

— Я могу это сделать, — уверенный тон моего голоса скрывал истинный восторг. Она не представляла, как сильно я хотел пометить её кожу своей рукой. Моя надпись чернилами останется на её теле навсегда. Она ошибалась, благодаря ей я снова дышал. Существовал за гранью тумана и галлюцинаций.

Её губы медленно растянулись в широкой улыбке.

— Давай уйдем отсюда.

Пэйдж лежала на спине без рубашки, её руки удобно вытянуты над головой. Белая кожа казалась фарфоровой на фоне кроваво-красного винила моего рабочего стола. Единственной вещью, нарушавшей гладкую алебастровую плоть, был кружевной лифчик телесного цвета. Его край находился на два дюйма выше того места, где я хотел поместить цитату. Если бы это был обычный день, Лиам матерился бы на меня, Кемпер отпускал бы грубые комментарии, а картинка передо мной пошла бы рябью, как поверхность озера под моросящим дождем. Но это был не обычный день, это было прямо сейчас, час ночи, и мы с Пэйдж были совсем одни в «Дороге».

— Нервничаешь? — робко улыбнулась она.

Юмор в её голосе успокоил дрожь моего указательного пальца, которым я проводил вдоль ребра, на котором навечно останется моя метка.

— Со мной такого раньше никогда не было, и сейчас я нервничаю. — Неуверенность в себе начала просачиваться, и я услышал подстрекающий шёпот теней в своей голове.

Она опустила руку и положила её мне на щеку.

— Я хочу её.

Ты запачкаешь её.

Скользкий знакомый голос легко прошёл сквозь стену, которую я создал, чтобы отгородиться. Стену, которую Пэйдж делала крепче. Стену, в которой всегда будут дыры, что бы я ни делал.

— Вернись ко мне, — прошептала она, и я поднял свой отсутствующий взгляд к ней. Извращенные голоса в моей голове испарились. — Вот и ты. — Её улыбка была доброй, наполненной любовью, она уменьшала внезапно застучавшую в висках боль.

Она доверяет тебе. Она любит тебя.

Пэйдж вытянула руку обратно над головой, и я включил машинку. От жужжания она подпрыгнула и рассмеялась.

Держа машинку в правой руке, я с помощью левой ноги подкатил табурет с чернилами немного ближе. Сделав глубокий вдох, провел пальцами левой руки вдоль ребра последний раз. Я решил не надевать перчатки. В чём смысл? Мне хотелось чувствовать чернила и её кровь на своей коже. Хотел сохранить их под ногтями и на костяшках пальцев.

— Будет больно, — сказал я, и её губы задрожали, но глаза не отрывались от моих. Всего лишь чернила в коже, но для меня это значило больше, чем секс, больше любых утверждающих слов.

— Я знаю, — уголки её губ изогнулись в улыбке, а носик сморщился, когда она зажмурилась.

Пэйдж отдавала мне своё тело, я навсегда останусь в её клетках, в её коже, расцветая словами, которые так много значат для нас. Я наклонился и поцеловал то место так же благоговейно, как она целовала меня раньше в студии.

— Ты готова?

Она кивнула, и когда я поднес иглу к её коже, сморщилась. Её черты искривились от боли, кожа покрылась мурашками, по краям места, где я работал, припухла и окрасилась розовым. Слова обретали свою форму на её ребре в моём авторском шрифте с наклоном. Она не говорила, просто глубоко дышала. Я доводил её до грани, почти до предела, но Пэйдж не сломалась.

Вибрация прекратилась, и всё, что я мог слышать, было её тяжелое дыхание. Я убрал машинку и вытер излишки чернил. Она вздрогнула, но, когда я прижался к ней губами, её тело расслабилось, успокоилось, и, наконец, она открыла глаза. Я отодвинулся с улыбкой.

— Ты выжила.

— Едва.

Я усмехнулся.

— Хочешь посмотреть? — спросил я.

Пока мои глаза впитывали татуировку, во мне зародилась дикая гордость.

Тени прошлого развеялись под светом её улыбки.

— Да.

Я помог Пэйдж встать и подвёл к зеркалу. Она прислонилась спиной к моей груди, подняв левую руку и запустив пальцы мне в волосы. Я держал её за правое бедро, пока её глаза изучали фразу. Губы Пэйдж двигались, когда она беззвучно произносила фразу: «Я есть, Я есть, Я есть». Наши глаза встретились в отражении.

— Идеально.

Я был поражен отражением в зеркале. Она прикасалась ко мне, а я прикасался к ней.

Мы были одной бесконечной линией, и я прижал губы к её уху и сказал.

— Это навсегда.