— Черт, возьми это. Возьми, мать твою, — он навис надо мной, зарылся пальцами мне в волосы, удерживая мою голову так, чтобы я смотрела прямо ему в лицо.

Кровать заскрипела, и он превратил нас обоих в скользкое месиво пота и удовольствия.

Я не могла отвести взгляд, и в его карих глазах увидела что-то нестерпимо плотское, настолько неприукрашенное и правдивое, что мое сердце сжалось в мольбе о следующей разрядке.

Пенн впился мне в губы, прекратив все мои мысли. Я сошла с ума и, поддавшись старому доброму инстинкту, задвигалась с ним в одном ритме, приняла его власть и позволила утолять и разжигать любой вызванный им голод.

— Черт, ты потрясная. Я знал, что так и будет, — он толкнулся в меня под таким углом, что мир разлетелся черными пятнами.

Услышав его экспертное утверждение, я почувствовала еще одну искру желания броситься в это безрассудное пламя. Меня жалила боль, я была разбитой, влажной и совершенно безумной, я не думала, что смогу снова кончить. Но Пенн обладал надо мной магической властью, которую я не могла игнорировать.

Я задрожала и напряглась, испытав менее неистовую разрядку, экстаз, разлившийся до кончиков моих пальцев.

Не закрывая глаз, я чувствовала, как во мне, почти тайно, сокращаются мышцы, омывая тело робкой волной удовольствия, как будто это было запрещено.

Я кончила тихо, восхитительно, беспричинно.

Пенн распахнул глаза.

— Ты кончила?

Я сглотнула, Последний спазм оставил меня обмякшей, потерянной и полностью одурманенной эндорфинами.

— Черт, ты кончила. Ты, бл*дь, кончила от моего члена, — он впился в меня взглядом, и потерял контроль. Приподнявшись надо мной, Пенн схватил меня за запястья и закинул их мне за голову.

А потом он меня трахнул.

— Черт, черт...черт, — его голос прерывался от неровного дыхания.

С каждым новым толчком его член становился толще, тяжелее, тверже. Пенн казался бешенным, сорвавшимся с цепи; весь его контроль и ложь испарились.

Как только это произошло, его лицо, обычно такое красивое и царственное, распалось на осколки.

— Черт! — с его губ сорвался звериный рев, оргазм пронзил его спину и проник в меня.

Я его не сдерживала.

Я упивалась его уязвимостью и наслаждалась тем фактом, что он позволил мне увидеть себя таким, каким его мало кто видел.

Он надломился.

Дёрнулся.

И, когда последняя волна выжала из него всё без остатка, содрогнулся.

Когда прошло какое-то время, и мы вернулись из той стратосферы, в которую он нас катапультировал, его пальцы разжали мои запястья и, скользнув по руке, коснулись моей щеки.

Глядя на меня с нежностью и не исходя злобой по неизвестным мне причинам, Пенн меня поцеловал.

Этот поцелуй был другим.

В нем не было ни требования, ни благодарности.

Казалось, мы снова обнажились, сорвали наши маски.

И увидели, что начали нечто такое, у чего, к сожалению, не будет счастливого конца.