Глава 1

«Люблю тебя я как растение, что не цветёт,

но свет своих цветов внутри от глаза прячет...»

Пабло Неруда «Сто сонетов любви: XVII»

Майкл

Ее губы, запах, вкус заполняют мой рот, проникают в мою память. Ее кожа, изгибы так и манят меня прикоснуться к ним, ее сочные губы приоткрываются, когда я наклоняюсь ближе. У нее слегка дрожит подбородок. Она смотрит на меня из-под густых черных ресниц.

— Amore mio, — шепчу я, — tesoro mio. — Я опускаю голову, пока своими ресницами не соприкасаюсь с ее, нос к носу, пока мы не обмениваемся дыханием и едва не касаемся друг друга губами. — Sei il mio cuore.(Ты мое сердце. — Примеч. пер.)

Ее губы изгибаются.

Я провожу языком по ее губам раз, два, и ее вкус, как клубника и солнечный свет, проникает в мою душу. Ласкаю ее щеку, и мягкость ее кожи на моих мозолистых ладонях напоминает мне, какая она хрупкая. Насколько хрупкой она кажется на фоне твердости моего тела. Я обхватываю пальцами ее шею, и ее зрачки расширяется. Темные волосы рассыпаются по ее плечам и ниспадают по моему предплечью, когда провожу большим пальцем по центру ее горла.

— Ты великолепна, моя красавица. — Я прижимаюсь носом к изгибу ее шеи и принюхиваюсь. Ее аромат, подобный лунным цветам, которые раскрываются поздней ночью, охватывает меня. Сердце у меня бьётся как сумасшедшее и вырывается стон. — Sei così bella che mi fai morire.(Ты так прекрасна, что мне хочется умереть. — Примеч. пер.) — Целую впадинку у основания ее шеи, затем спускаюсь по ее груди. Она стонет, извивается подо мной, и я усмехаюсь. — Такая нетерпеливая, красавица? — И смотрю в ее прекрасные зеленые глаза. — Что мне с тобой делать?

— Все, что пожелает, мой господин.

— Когда ты называешь меня так... — Я стону. — Я не могу отказать тебе ни в чем, ты это знаешь? Ты можешь попросить меня умереть за тебя, и я с радостью умру. Я пройду через огонь ради тебя, amore mio, брошусь с самой высокой горы. Убью ради тебя. Умру тысячью смертей, если ты только назовешь меня так еще раз.

— Мой господин, — улыбка колдуньи расцветает, — мой господин, — она пристально смотрит мне в глаза, — единственный, кому я когда-либо подчинюсь.

— Единственный, кому ты будешь подчиняться.

— А если нет? — Она наклоняет голову и подавляет усмешку: — Что, если я решу, что ты не тот, кто мне нужен?

Раскалённый до красна гнев жаром обжигает мою кожу:

— Если посмеешь бросить меня ради другого, если хоть раз посмотришь на другого мужчину, если позволишь кому-то другому прикоснуться к тебе... Я убью его, красавица. Я не остановлюсь, пока не втопчу его лицо в грязь, пока не выколю ему глаза за то, что он смотрел на тебя, не вырву ему язык за то, что посмел заговорить с тобой, пока не выпущу его кишки, не залью землю его кровью и, — я бросил на нее взгляд, — потом займусь с тобой любовью на останках его тела.

Ее дыхание сбивается, а зрачки расширяются. Я пристально смотрю на нее. Она, без сомнения, возбуждена. Моя жажда насилия, похоже, нравится ей и она не пытается скрыть от меня свою потребность.

— Тебя не пугает моя жестокость? — Я наклоняю голову. — Похоже, моя жажда к насилию возбуждает тебя, красавица.

— А что, если так? — Она поджимает губы. — Что, если меня привлекает твоя дикость? Что именно твоя жестокость в стремлении получить то, что принадлежит тебе, привлекает тьму во мне. Это, — она приподнимает подбородок, практически касаясь моих губ, — твоя сила, твое стремление к разрушению, твоя безжалостность в принятых решениях, твоя ярость, когда ты говоришь то, что думаешь, то как ты преодолеваешь любой вызов на своем пути — это все резонирует с жаждой во мне — быть взятой, быть покоренной, быть...

— Моей, — рычу я, глядя ей в глаза, — только моей. — Я целую ее, и все ее тело вздрагивает. Из нее вырывается стон, и понимаю, что она нужна мне, я хочу ее, я должен обладать ею сейчас. Отрываюсь от ее рта, заглядываю ей в лицо. — Обещай мне, — приказываю я, — что ты никогда не будешь скрывать от меня никаких секретов, что никогда не отвернешься от меня, никогда не покинешь меня.

Ее зеленые глаза расширяются; цвет исчезает с ее щек.

— Майкл, я...

— Майкл, вставай, ты должен это увидеть.

Я открываю глаза, смотрю в лицо своему брату и заместителю:

— Какого черта ты здесь делаешь, Лука?

Он смотрит вниз, и я прослеживаю взглядом туда, где держу нож у его горла.

— Черт, Майкл, — говорит он, — полегче, брат. Это я.

— Ну, это научит тебя не подкрадываться ко мне, когда я сплю.

— Я пытался дозвониться до тебя.

Он пристально смотрит на мою руку, пока не убираю ее. Я засовываю нож в ножны и кладу его под подушку, рядом с пистолетом. Я никогда никуда не хожу без оружия и уж точно никогда не сплю без них. И все же предпочитаю нож пистолету... Неудивительно, что во сне я инстинктивно потянулся за ним. К ножу, который спас меня много лет назад, когда отец пришел за мной. Обычный кухонный нож, но с его помощью я не дал отцу убить себя.

Свое восемнадцатилетие я встретил как мужчина. Тогда я впервые схватился за оружие и защитился от отца, но не в последний раз. Именно поэтому я обучился пользоваться ножом для самозащиты. Я никуда не выхожу без него, всегда ношу с собой нож — тот самый нож с маминой кухни. В память о ней держу рядом, как напоминание о том, что не смог ее спасти. Сожаление, которое буду нести в себе вечно.

— Эй, Майкл, ты в порядке? — Лука изучает мое лицо. — Ты выглядишь так, будто увидел призрака

Призрака моей матери, который никогда не покидает меня... и напоминает мне, что никогда не прощу себя за то, что не успел вовремя вмешаться и спасти ей жизнь. Хотя все это не объясняет сон.

Кто, черт возьми, эта женщина в моем сне? Она была такой реальной. На вкус она как сама жизнь. А ее запах... роскошный, неуловимый, таинственный аромат... Меня пронзает жар возбуждения. Che cazzo! (Черт возьми! — Прим. пер.) Почему я не могу выбросить эти образы из головы. Все казалось таким реальным, ощущалось так реально... Я был уверен, что лежал с ней в постели. Я трясу головой, чтобы проветрить ее, и Лука сощуривает глаза на меня.

— Ты в порядке, брателло? — бормочет он.

— Почему нет?

— Ты не ответил, когда я тебе позвонил. На тебя это совсем не похоже.

Я беру телефон с тумбочки и смотрю на него. Конечно, там есть пропущенный звонок от него.

— Когда ты не ответил, я пошел разбудить тебя. Войдя в комнату, мне показалось, что ты в самом разгаре сна... судя по звукам, которые ты издавал, могу предположить, что с женщиной...

Я смотрю на него, а он поднимает руки.

— Эй, просто говорю, как есть.

— Несешь какую-ту чушь.

Я сбрасываю одеяло и встаю с кровати. Черт возьми, у меня стояк. Впрочем, это не важно. Между мной и Лукой не так много секретов. Вот что случается, когда в раннем возрасте ты берешь ответственность за четырех младших братьев. Наш отец рано свел в могилу нашу мать, а потом обратил свое внимание на нас. Я защищал своих младших братьев и принял на себя всю тяжесть его гнева. Лука, будучи ближе всех ко мне по возрасту, догадывался о том, что происходит. По мере возможности он вместе со мной заботился о наших младших братьях.

После смерти матери за нас вступилась наша бабушка, и хотя она делала все, что могла... На самом деле именно я взял на себя роль опекуна над младшими братьями.

С тех пор каждый из них был мне благодарен; и я, не раздумывая, использую это чувство в своих интересах. А почему бы и нет? Я принял на себя всю тяжесть отцовского нрава, но не смог спасти от него маму. С этой виной я всегда буду жить. Если бы только раньше вмешался и помог. И что с того, что я был очень молод? Я знал, что происходит. Как наша мать молча переносила его гнев, его ярость, его различные интрижки, которые, как он настаивал, были его прерогативой как дона мафии. Все это привело к сердечному приступу, когда ей едва исполнилось сорок. А у меня в душе появилось глубокое презрение к браку и желание поскорее повзрослеть, чтобы заботиться о своей семье... найти свое место в клане... и в конце концов отомстить за смерть матери.

Я прохожу мимо Луки и направляюсь в душ:

— Все уже приехали?

— Они ждут тебя.

— Дай мне пять минут. — Я оглядываюсь через плечо. — Почему бы тебе не начать встречу. Я скоро к вам присоединюсь.