Климу захотелось отвернуться, не смотреть на унизительное представление, но он не посмел, дождался, когда шоу закончится. Голос попросил пристегнуть ремни, стюардесса прошла вдоль рядов кресел, удостоверилась, что все послушались. Возле Клима задержалась и подёргала ремень – в самом деле пристёгнут? Он сжался от отвращения, когда серые пальцы чуть не коснулись его, пусть и через ткань куртки. Отвращение прошло быстро, но злость осталась – может, они нормалов недоумками считают?!

Стюардесса ушла, села в своё кресло возле пилотской кабины. А минуту спустя снаружи взревели двигатели, и Клим вдруг ощутил то же самое, что испытывал в лифте, но усиленное многократно. Обернулся к иллюминатору и…

Нет, это было не как в лифте. Там ты знаешь, что поднимаешься, ощущаешь это. Но не видишь! А здесь – покрытая пенными барашками волн поверхность океана стремительно проваливалась вниз. Конвертоплан набирал высоту куда быстрее любого лифта. Не только знать, но видеть, что под тобой многие сотни метров пустоты было немыслимо. И с каждой секундой этой пустоты становилось больше! Нет, не надо, хватит, и так высоко! Слишком высоко!

Приступ паники навалился на плечи, на лбу выступила испарина. Клим поспешно отвернулся от иллюминатора. И встретился взглядом со стюардессой. Та смотрела прямо ему в глаза, готовая вскочить, прийти на помощь. Этого не хватало! Он заставил себя улыбнуться, вдохнул глубоко, выдохнул. Ещё раз. Подумаешь – высота! Салон лайнера надёжно герметизирован, задохнуться от недостатка кислорода ему не грозит, вывалится наружу – тем более. Пока шёл к заднему ряду, заметил троих детей. И ни один не испугался при взлёте, не заплакал… Потому что они не люди!

Подъём закончился, лайнер накренился, разворачиваясь, ложась на курс, выпрямился. Гул двигателей стал тише, предупреждающая надпись над головой погасла. Стюардесса, словно демонстрируя, что неудобства и ограничения первых минут полёта позади, расстегнула ремень, встала, скрылась за шторкой служебного помещения. И пассажиры оживились. Громче и веселее сделались разговоры, кто-то уже шёл по проходу к кабинке санузла.

Клим снова отвернулся к иллюминатору, заставил себя смотреть. По внутренностям прокатилось что-то неприятное, подступило к горлу, упало вниз, сделав ноги слабыми и непослушными. Ерунда, нужно только привыкнуть! Он взялся разглядывать лазоревую поверхность, распластанную под ним. Но что там разглядывать? Квадратик взлётно-посадочной платформы давно исчез, белые барашки на волнах с такой высоты не видны…

– Можно здесь присесть?

Голос прозвучал рядом, но Клим не ожидал собеседников, потому не понял, что обращаются к нему. Повернул голову, когда его повторно окликнули:

– Эй, ты меня слышишь? С тобой всё нормально?

В проходе стояла та самая девушка в янтарном костюме, смотрела насмешливо и вместе с тем вопросительно. Клим растерялся, кивнул поспешно. Хотел лишь подтвердить, что он в порядке, но девушка восприняла кивок, как ответ на все три вопроса одновременно. Бесцеремонно уселась в соседнее кресло.

– Я пришла извиниться. Накричала на тебя, обозвала. Прости, пожалуйста. Честно говоря, я подумала, что ты хам и обдолбыш. Из этих, что на транквилизаторах живут. Ты первый раз летишь, да? Страшно? Ничего, это пройдёт. Мне тоже страшно было, когда я первый раз из Акваполиса улетала.

Клим растерялся:

– Почему из Акваполиса?

– Я там родилась. Выросла, школу закончила, затем улетела на сушу. А родители и сейчас там живут… Мама живёт, папа умер три года назад. Я к маме каждые два месяца в гости прилетаю, так что давно привыкла к самолётам. – Она вдруг фыркнула: – Не смотри на меня так! Разумеется, мои родители натуралы, потому вынуждены жить в Акваполисе. Или ты подумал, что я кианетик второго поколения? Спасибо за комплемент, но вынуждена тебя разочаровать. Первый ребёнок второго поколения появился на свет девятнадцать лет назад, а я значительно старше! Мне – двадцать семь, мы стареем медленнее. Ой, я же не представилась! Кира. Папе имя не нравилось, но мама настояла – сказала, что у неё обязательно будет дочь Кира. И пошла на операцию. Она сильно болела после этого, потому я осталась единственным ребёнком в семье. А мне так хотелось братика или сестричку! Но нет, так нет. Зато у меня обязательно будет много детей – не меньше пяти! Человечеству необходимо поскорее восстановить популяцию, вновь заселить Землю. Правда, не знаю, как смогу это с работой совместить. Я закончила аспирантуру, пишу диссертацию по восточно-европейской архитектуре двадцатого века. Ничего, успею и одно, и другое. Говорят, средняя продолжительность жизни кианетика – двести лет. Конечно, пока этого никто на практике не проверил, но, надеюсь, правда. Представляешь, двести лет! Сколько всего можно сделать. Вот как бы ты ими распорядился?.. – она осеклась, сообразив, что сморозила глупость. – Прости, пожалуйста…

На минуту между ними повисла напряжённая тишина. Но долго молчать синеволосая не могла:

– Вот, я о себе всё рассказала. Твоя очередь. Как тебя зовут, чем занимаешься, кто твои родители? Рассказывай, ты же на меня больше не сердишься?

Клим сидел, придавленный этим шквалом болтовни, не способный переварить её. Надо же, снизошла – делает вид, что с ровней разговаривает. У них что, мода такая пошла – опекать «убогих»? Пока те окончательно не вымерли. Хотелось крикнуть в ответ: «Топай, откуда пришла! Не нужны мне ваши подачки! О себе лучше побеспокойся!».

Он сдержался.

– Клим, учусь в колледже, на втором курсе. Родители… родной отец умер давно, я его и не помню. А мама – когда мне одиннадцать было. Меня отчим воспитал.

– Соболезную… А в Новые Афины ты зачем летишь?

– Ну… просто так, посмотреть.

– Да? А давай я для тебя экскурсию устрою? Ты сколько времени планируешь на материке пробыть?

Клим пожал плечами:

– Дня два или три, – повторил то же, что сказал контролёрше в унипорту.

– Замечательно, успеем в археологический заповедник съездить. Или… в заповедник не нужно? Ничего, в городе тоже много интересного. Поселишься у меня – у меня двухкомнатная квартира. И не переживай, мой парень не приревнует. Потому что у меня его нет, я свободная девушка! Так что, согласен?

Клим помедлил. Они с Эдвардом и не надеялись на такую удачу. Да, теперь он наверняка увидит результат. Он кивнул.

– Отлично! – девушка схватила его за руку, заставив непроизвольно дёрнуться. – Давай составлять план экскурсии.

Грозовой фронт настиг самолёт внезапно. Для Клима, во всяком случае. Сиденье на миг исчезло, к горлу подкатила тошнота, и тут же зажглась предупреждающая надпись, а мелодичный голос сообщил:

– Лайнер вошёл в зону турбулентности. Просьба пассажирам вернуться на свои места и пристегнуться.

Клим выглянул в иллюминатор. Куда только подевалась лазурная бесконечность! Вокруг лайнера громоздились грязно-белые клочья ваты. Впереди и справа по курсу они сгущались, темнели, становились непроницаемыми… Ба-бах! Ослепительно-белый столб пробил черноту, вонзился в скрытый тучами океан.

– Ого! – Кира перегнулась через подлокотник. – Здорово!

Клим вжался в спинку, чтобы ненароком не прикоснуться к кианетке. Впереди по курсу вновь сверкнуло. Картинка за иллюминатором дёрнулась, провалилась вниз. Самолёт задирал крыло, меняя курс.

Внезапная смена вектора скорости толкнула девушка на Клима:

– Ох!

Она отстранилась, но самую малость. Клим продолжал ощущать её тело сквозь тонкую ткань куртки.

– Ты можешь сесть прямо?! – не выдержал он.

– Да, конечно. Извини.

Она выполнила просьбу. Пояснила:

– Я никогда сквозь грозу не летала. Интересно посмотреть.

Клим ничего интересного в грозе не находил. Видеть её на экране головизора одно, а наяву – другое. Что если этот жуткий столб пламени попадёт в самолёт? Впрочем, угроза была явно воображаемая, пилоты не станут подвергать пассажиров опасности. Сверкающая молниями туча уходила назад и вниз, впереди была лишь белая вата. И, кажется, голубые прорехи кое-где просвечивали.

Огонёк под крылом лайнера Клим засёк боковым зрением. Сначала решил – это сигнальный фонарь. Затем сообразил – нет, не фонарь. Оранжевый шар висел примерно в метре от гондолы двигателя, то приближаясь к ней, то отходя в сторону. Но от самолёта не отставал, точно был привязан к нему невидимой нитью.

С минуту Клин следил за шаром. Потом не выдержал, спросил у соседки:

– Посмотри вон там, под крылом. Это… шаровая молния, правильно?

Девушка ответила не сразу. А когда ответила, голос её сипел:

– Д-да… Не бойся, она не взорвё…

Молния взорвалась.

Яркая вспышка, заставившая моргнуть, хлопок, еле слышный за шумом двигателей. А в следующий миг добрая половина крыла исчезла. И тише сделалось –турбина замолкла, из неё повалил чёрный дым.

Увиденное казалось Климу наваждением. Но тут самолёт споткнулся. Изуродованное крыло перестало держать титановую птицу, она сорвалась, опрокинулась на бок, начала терять высоту. Киру швырнуло на Клима, но теперь он даже не заметил этого. Он словно оказался внутри голофильма. Разум не мог принять реальность происходящего. Плакали дети, визжали и кричали взрослые, кто-то пытался вскочить с кресла и не мог – потому что кресла оказались приклеены к стене салона. И душераздирающий свист снаружи.

– Экстренная посадка! – заглушил звуки голос из динамиков. Не тот, мелодичный, бархатный, что звучал прежде. Властный, командирский. – Пассажирам надеть спасательные жилеты. Оставаться на местах и не расстёгивать ремни до особого распоряжения!

Медленно, с натугой, искалеченная птица выровнялась. Она по-прежнему неслась вниз, но траектория снижения сделалась более пологой. Клим напряжённо вглядывался в белую вату. Посадка? Но куда? Внизу ведь океан! Или они уже над сушей?..