Зажигали свечи. Сначала Песя и Этл, потом Голда с Розой. У Люсеньки загорелись глаза и зарумянились щечки от детского любопытства и крайнего нетерпения в ожидании своей очереди.

Аба приготовился читать кидуш - извлек из сундука залежавшийся тефиллин, одел кипу, талас, подошел к столу, где сидели уже все домашние.

Налили взрослым вина в бокалы. Выпили понемногу, потом макали кусочки хлеба и яблока в мед, а Аба говорил слова молитвы на непонятном для его детей языке:

- Да будет твоим желанием, чтобы Новый год был для нас хорошим и сладким!

Когда Аба закончил, дети оживились.

Голда и Роза живо обсуждали новый фильм "Путевку в жизнь" - о детях, оставшихся без родителей, которые погибли во время революции и гражданской войны. Мендл протянул руку к черному репродуктору, висящему на стене, пытаясь включить радиопередачу. При этом что-то громко говорила ему Люсенька, дергая его за рукав и, мешая ему это сделать. Этл и Песя продолжали хлопотать вокруг стола.

Сидя за столом, Аба настолько углубился в свои мысли, что слышал только отдельные отрывки фраз, которые доносились до него.

То, с чем он столкнулся в Верховне, продолжало его беспокоить. Впервые в своей жизни он увидел и реально ощутил живого заклятого врага, который готов в любой момент дать волю своей слепой ненависти.

Как бы то ни было, жизнь с каждым годом улучшалась. В особенности радовало то, что дети, при желании, могут получить хорошее образование, добиться в жизни большего, чем могли в свое время их родители. Был бы только мир между людьми. Но, увы, пока что его нет!

Мендл, наконец, включил репродуктор, из которого вырвались слова:

- Ружинский сельсовет прилагает все усилия для улучшения условий жизни и быта трудящихся. Во исполнение решения о благоустройстве местечка, будет взорвана церковь, кирпичи которой будут использованы для постройки тротуаров на центральной улице. Просим граждан соблюсти все меры предосторожности. Взрыв назначен на...

- Вот здорово, настоящий взрыв! Надо будет посмотреть! - воскликнул Мендл.

- Я тебе посмотрю! - угрожающе заявила Голда, - хочешь без головы остаться?

- Тихо, не ругаться, - очнулся от своих мыслей Аба, - сегодня у нас с вами праздник. А на празднике должны звучать песни. За столом ведь у нас два музыканта.

Отец с лукавой улыбкой посмотрел на сына и добавил:

- Неси-ка свою скрипку, Менделе, и сыграй нам. Дядя Йосл, учитель твой, сказал мне, что слух у тебя хороший и из тебя мог бы выйти хороший музыкант. Он даже сказал, что если бы не это пошлое и гнусное звуковое кино, из-за которого он стал почти безработным, то он сделал бы из тебя прекрасного тапера, не хуже его самого. Правда, он пожаловался на то, что ты иногда ленишься и мало упражняешься дома.

- Пусть сначала сыграет Роза, а потом я, - Мендл явно хитрил.

- Нет уж, дорогой, - парировал отец, - сыграете вместе с Розл.

Розл, не по возрасту мудрая, милая Розл! Она держала в руке гитару, и быстрый сияющий взгляд ее карих глаз задерживался по очереди на каждом из взрослых, сидящих за столом, пытаясь таким образом разгадать их желание.

- Давай, Менделе, сыграем еврейскую песню вместе, а бабушка, мама и папа будут петь. Давай!? - Розл уже начала было тихонько наигрывать песню, чтобы заранее создать нужную атмосферу и увлечь всех в этот музыкальный рассказ.

Когда, наконец, уговорили Менделе и он начал свою партию, подключилась к нему со своей гитарой Розл и полилась печальная, неторопливая мелодия об уютно пылающем в печке огне, который согревает местечковую школу хедер, где ребе учит малышей непростой для них науке выговаривать первые буквы алфавита.

Ойвн припичик брент а фаерл,

Ун ин штаб из гейз.

Ун дер ребе лернт клейне киндерлах,

Дем алеф бейз7.

В разгорающемся блеске черных глаз Розл светилась страсть настоящего, истинного музыканта, который в своем безумном самоотречении охвачен лишь одним-единственным желанием - вложить душу свою без остатка в свое творение. Нежно, в богатом переборе, звучали струны гитары, заботливо обрамляя главенствующий скрипичный голос.

Геденкт де киндерлах,

Геденкт де таере,

Воз ир лернт ду.

Зогт де нох амул

Ун тейк нох амул

Кометс алеф "у"8.

Пели негромко, но с сердцем. А старая Песя роняла горькие слезы, вспоминая и счастливые и горькие годы своей жизни.

Аз ир вет киндерлах алтер верн,

Вет ир алейн фарштеин,

Вифил ин ди ойзес лигн трерн,

Ун вифил гевейн9.

Аба обнял сидящую рядом с ним Этл и еле заметными движениями своих пальцев отмечал каждый такт на ее теплых, родных ему плечах.

Окна загромыхали в ночной темноте так, словно началось крупное землетресение.

- Этл, вставай!!! Родимая, быстрее вставай!!! Случилось несчастье, большое несчастье!!! Вставай!! - тревожный, хриплый, надрывный голос старого Лейзера звучал, словно набат при стихийном бедствии. - Аба попал под поезд!!! Собирайся, дорогая, собирайся милая, поедем к нему.

Последние слова прорвались сквозь мужские рыдания.

Этл словно пружина вытолкнула из постели. В безумстве металась по комнате, шарила дрожащими руками по стене, пока, наконец, нашла выключатель. Яркий электрический свет залил всю комнату, но она увидела только одно: Голда, Мендл, Люсенька неподвижно сидели в своих постелях и не сводили с нее заспанных глаз. А в них - растерянность, страх.

- Голделе, побудь с детьми, пока я не вернусь! - кинула Этл с порога и, открывая дверь на улицу, прошептала на полном выдохе:

- Боже, за что!

И с таким глубоким чувством, что потеряла равновесие и чуть не свалилась навзничь.

Лейзер помог ей взобраться на повозку, набросил ей на плечи дорожную куртку и, усаживаясь, сам взял в руки поводья.

Посмотрел на дрожащую, парализовано молчаливую Этл и проговорил, как мог, спокойнее:

- Не убивайся раньше времени. Может, Бог даст, останется живой.

Повозка быстро оставила позади пустынное ночное местечко и въехала в молчаливый, высокий лес, совершенно безразличный к людскому горю.

Бледный, совсем осунувшийся Аба лежал неподвижно на больничной кровати под светлым одеялом. Ниже колен - пустота. Этл почувствовала, как волна обморока валит ее с ног. Потом забвение. Что-то суют ей в нос.

- У вас трое детей. Вы мать. Надо держаться, - говорил ей мужчина в белом халате. - И потом, хотя мы ничего обещать не можем - очень много крови потерял - но будем делать все возможное.

"Он - живой, живой!" - молнией пронеслось в ее сознании.

- Идите к нему. Он все время рвется что-то важное сказать вам. Но ненадолго. Лишний раз беспокоить его нельзя.

Этл за руки подвели к мужу и усадили на стул. Беззвучные слезы одна за другой катились по щекам. Медленным движение положила свою руку на руку мужа и сидела так долго. Аба лежал с закрытыми глазами и молчал.

Но вот, наконец, слегка дрогнула его рука, чуть приоткрылись веки.

- Этл, это ты? - Аба сильно забеспокоился.

- Лежи, лежи, тебе нельзя беспокоится!

- Слушай... запомни... это они... в Верховне... остерегайся их... детей береги!

Вместе с этой тайной Аба отдавал спутнице своей короткой жизни последнее свое тепло.

Старинное еврейское кладбище на окраине Ружина, на высоком склоне у Цыгельни. Там, на этой горе кажется, что виден весь мир. Когда человек отправляется в последний путь, он весь перед ним, как бы для того, чтобы можно было навеки попрощаться с ним.

Весь мир - со своим далеким необозримым горизонтом за широким ставком Раставицы и темным, угрюмым лесом на противоположном его берегу, горизонтом, за которым, хочется верить, есть вечно желанное, счастливое будущее, пусть даже не для всех достижимое.

Весь мир - со своей древней историей в раскинутых на высоком холме старинных, длинных, серых, покосившихся и вросших глубоко в землю надгробных камнях, покрытых зеленым мхом и еле различимыми на древнееврейском языке надписями и, наконец, мир со своей ближней историей, там внизу, у реки, где в скромных жилищах небольшого местечка люди остаются жить и трудиться.