Изменить стиль страницы

В моей двери стоял не мужчина в костюме за десять тысяч долларов. Нет, жизнь так не сложилась. Там была женщина ростом мерт-семьдесят, на пятнадцатисантиметровых каблуках, одетая в Шанель и с дерьмовой ухмылкой.

— Клянусь, черт возьми, я думала, что приеду и найду тебя в какой-нибудь лачуге, и мне придется накачать тебя лошадиным транквилизатором, чтобы вытащить отсюда, — нахально сказала она, окинув меня взглядом.

Я пересекла гостиную одновременно с ней, встретившись посередине, где мы обнялись, как будто прошло полжизни с тех пор, как мы видели друг друга. Для нас так оно и было. Это было самое долгое время, которое я когда-либо проводила вдали от подруг. Я была слишком поглощена своим разбитым сердцем, чтобы понять, как сильно я скучала по ним до этого момента. Этот мужчина не мог разрушить меня, разорвать на части. Нет, у мужчины не было такого права. Даже у него.

Подруги хранили мои ценные кусочки, и Рен вернула один крошечный кусочек обратно. Она крепко обняла меня, и я вдохнул ее аромат. Тот, который сделали специально для нее. Тот, который был уникальным и идеальным для Рен.

— Рен! О, боже мой, что ты здесь делаешь? — спросила я, дольше обнимая ее, чем обычно.

С другой стороны, в этой ситуации не было ничего обычного. Я никогда не была так далеко от дома, никогда не была в стране без близкого друга, без поддержки, совершенно одинокой. В чем, конечно, и был смысл. Мне пришлось уехать подальше от любимого человека, который разбил мне сердце. Но из-за этого я забыла, как важны подруги, помогающие исцелять разбитые сердца. Или, по крайней мере, помогали отвлечься от боли.

— Карсон здесь с Джеем, потому что наши гангстеры не могут путешествовать по одиночке, — объяснила она. — Или ездить по «делам», — процитировала она. — Это говорит Карсон всякий раз, когда ему приходится убегать от меня в ночи, — фыркнула она. — Как будто я дура какая-то, думаю, что он отправляет гребаные факсы в офисе. — Рен покачала головой. — Короче, я думаю, что это просто оправдание. И еще, думаю, что Джей просто в ужасе от того, что ты его отвергнешь, и ему нужна была некоторая моральная поддержка на случай, если он улетит домой без тебя. Конечно, он никогда бы в этом не признался. Я уверена, что он отрезал бы себе конечность, лишь бы не признаться в подобном.

Я быстро заморгала от ее слов. От имени, которое она произнесла, то самое, о котором мне не разрешалось думать. Мое сердце бешено колотилось в груди. Он здесь. В той же стране, что и я. Но он не рядом. По какой бы то ни было причине. Это не потому, что он боялся — этот человек ничего не боялся. Он играл в какую-то игру. Наверное. Просто еще одна игра.

Рен дала мне обдумать всего лишь секунду.

Ее каблуки цокали по деревянному полу, пока она исследовала мою квартиру.

— Уютно. Шик в… деревенском стиле. — Она посмотрела в окно на набегающие волны. — Хороший вид, — сказала она тоном, который могла произнести только женщина, повидавшая все самые изысканные достопримечательности мира. Благодарная в каком-то смутном, пресыщенном смысле.

Рен развернулась, не сводя с меня глаз.

— Самый важный вопрос для темы, которую мы обсудим, отвергнешь ты Джея или нет, где алкоголь? Чем крепче, тем лучше.

Я уже направлялась к холодильнику, слишком хорошо зная свою подругу. Плюс, мне хотелось выпить после такого наплыва информации.

— У меня есть вино из всех лучших виноделен в округе. У меня не было времени сходить во все, но мне подсказал один парень, — объяснила я, доставая бутылку из холодильника.

— Ты замутила с тем парнем из продакшна? — спросила Рен, ухмыляясь.

Я достала бокалы из шкафа.

— Нет, он гей. Но я его обожаю, и я бы обязательно родила ему детей, если бы он попросил, — пошутила я, наливая по бокалу вина.

Рен с радостью взяла свой.

Мое горло слегка обожгло от шутки. Дети. Мои. Наши. Именно то, ради чего все это случилось. Ну, одна из причин. Я не настолько глупа, чтобы поверить, будто один небрежный комментарий был единственной причиной, по которой мы разошлись.

— Когда вы прибыли? — спросила я, страстно желая расспросить о нем все, что могла. Где он? Как он себя чувствует? Как он выглядит? Он сломлен, замучен, изменился?

С другой стороны, Рен не могла дать мне эту информацию, потому что Рен никогда с ним не встречалась. По крайней мере, когда мы были вместе. Очевидно, я многое упустила, раз она теперь с ним общается.

— Самолет приземлился около двух часов назад, — ответила она, взглянув на свои часы с бриллиантами. Я точно знала, что часы неправильно показывали время. Рен не была человеком, который жил по часам. Ей просто нравились блестящие вещи.

Я уставилась на нее.

— Почему ты так выглядишь после пятнадцатичасового перелета? — Я махнула рукой на ее идеально волнистые волосы, влажную кожу и безупречный наряд — белый костюм.

Рен расстегнула пиджак, бросив его на спинку дивана, обнажив обтягивающую майку.

— Хорошие лекарства, бесконечное количество воды и сна в кресле, которые полностью откидываются в первом классе, — ответила она, подмигнув. — Плюс, Карсон трахнул меня, когда все спали. Я очень рекомендую оргазмы в воздухе; творит абсолютные чудеса для кожи.

Я рассмеялась, ни на мгновение не усомнившись в ней. Потом присмотрелась к ней поближе. Я еще не видела, чтобы Рен выглядела ужасно. Даже когда она была самой пьяной — что часто случалось пару лет назад, учитывая, что она была настоящей тусовщицей, — она выглядела замечательно.

Но теперь в ней было что-то другое. Что-то в глазах. Они сияли. Счастье исходило от нее так, что даже самые дорогие средства по уходу за кожей или инъекционные препараты не могли имитировать все это.

— Ты счастлива, — заметила я. — С Карсоном. Ты любишь его.

Рен мгновение посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, полными чего-то похожего на страх, прежде чем откинула голову назад и рассмеялась.

— Конечно, нет, дорогая. Я не могу его любить. Я люблю своих подруг, прекрасное вино, бриллианты, частные самолеты и ботокс. Только не мужчин. Никогда.

Я посмотрела на свою подругу, услышав твердость в ее словах. Она очень старалась убедить меня, но гораздо труднее было убедить саму себя. Я не собиралась разрушать ее карточный домик, зная, насколько уязвимой незащищенной она чувствовал себя, когда он рушился.

Вместо этого я понимающе кивнула.

— За твое здоровье, сучка! — Рен сменила тему, чокнувшись своим бокалом с моим и изобразив улыбку. — За нас. Потому что мы потрясающие.

— За нас, — ответила я с улыбкой.

Мы оба потягивали вино, и я наслаждалась прохладной жидкостью, скользящей по моему горлу. Рен смотрела на меня почти так же, как я смотрела на нее.

— Ты хорошо выглядишь, милая. По крайней мере, снаружи. Загар. Кожа выглядит лучше, чем когда-либо. Твои руки будут соперничать с руками Мишель Обамы. И за твой наряд можно умереть. Да, внешне ты выглядишь чудесно, как обычно. Будто уже отошла от того бардака, который устроил Джей. Но я знаю тебя слишком хорошо, чтобы поверить в то, что вижу на поверхности.

Мне пришлось сжать кулак, чтобы держать губы поджатыми. Рен назвала его по имени. Она сказала, что он здесь. И сказала это так, как будто все в порядке.

Мне хотелось схватить ее за худые плечи и вытрясти из нее всю информацию. Простое упоминание его имени превратило меня в дикую, отчаявшуюся, жаждущую психопатку.

Но это была моя подруга. Одна из моих самых лучших друзей. Которую я нежно любила. Которую не видела несколько месяцев. Так что я заперла свое дерьмо подальше.

Почти.

Ее рука потянулась, чтобы сжать мою, все веселье стерлось с ее лица. Рен проделала очень хорошую работу, показавшись тщеславной и поверхностной тем, кто хотел это увидеть. Но она была исключительно глубокой. Многое чувствовала. Вот почему она так долго занималась самолечением. Большинство детей из трастового фонда в Лос-Анджелесе обладали очень слабым эмоциональным интеллектом или эмпатией, потому что у них была роскошь и не было нужны бороться с чем-то. У Рен была своя собственная борьба, свое собственное прошлое, и это делало ее еще более потрясающей.

— Как дела? Правда? — спросила она, ее глаза изучали мое лицо.

Мой кулак все еще был сжат. Как бы мне ни хотелось спросить о нем, потребовать знать, что он здесь делает, почему его здесь нет, мне нужно было поговорить о другом. Я уехала из страны, никому не сказав о том, что случилось. Я избегала любых телефонных звонков, отправляла сообщения, полные лжи, и держала язык за зубами со всеми на работе, кто пытался расспросить о моей личной жизни. Я осторожно рассказывала о себе, отвлекая вопросами, и, к счастью, съемочная площадка была так занята, что времени на светскую беседу оставалось не так уж много.

Я была вулканом, кипящим, дымящимся месяцами, и доброе лицо подруги, нежный голос и простое присутствие стали причиной извержения. Все было связано с Джеем. Его присутствием в моей жизни. Его тьма, бросающая тень на все. Моя потребность в нем. Моя любовь к нему. Его отсутствие.

Я не остановилась, чтобы подумать о себе. Рен дала мне это понять. Навязывая разговор о нем.

— Я чувствую себя виноватой, — прошептала я. — За то, что испытываю такую боль. За то, что была такой сломленной без него. Я должна быть в состоянии сказать себе — и поверить себе, — что моя ценность, вся моя сущность, не разрушена мужчиной. Что я контролирую свое счастье, что в моей жизни полно всех других видов любви и изобилия.

Я сделала паузу, прикусив губу и на мгновение выглянув в окно.

Я оглянулась на Рен.

— Но я не могу. Не могу так думать, потому что это чушь собачья. Неважно, сколько времени прошло без него, несмотря на то, как недолго он был в моей жизни, он пробудил часть меня, а потом забрал все, когда уходил. Я ненавижу себя за то, что скорблю таким потакающим своим желаниям способом. Есть женщины, которые потеряли детей. Которым поставили смертельные диагнозы, которые пережили нападения — женщины, которые имеют дело с реальными вещами, которые разрушают их жизнь. А не гребаный разрыв отношений.