«Всего лишь глоток чего-нибудь», - скомандовал он про себя.

Но команда испарилась, когда он заметил ожидающую его жестяную сковороду диаметром тридцать сантиметров с запеканкой из мяса и картофеля. Он недолго раздумывал над этим. (И вы извините эту дерзкую эрудицию, но нож для пирога, которым он разрезал запеканку, был одним из драгоценных столовых приборов, изготовленных в 1768 году прославленными серебряными мастерами Hewitt & Swan. Лимптон не жалел денег ни на то, что он ест, ни на инструменты, с помощью которых он ел.)

Наверху появилась фигура Коллинза, который принадлежал к типичному классу пожилых молчаливых мужчин с щетиной, которых называют ночными портье. В его обязанности входило присматривать за домом в ночное время и докладывать всё хозяину или хозяйке, когда его вызывают.

- Прошу прощения, мистер Лимптон, но я боюсь, что должен сообщить вам об одном грязном деле.

- О чём ты, Коллинз? Мне кажется, что всё в порядке.

- Ну, сэр, как обычно, я делал обход дома, когда увидел, что какая-то фигура выходит из туалета, сэр, поэтому я пошёл посмотреть и, ну, сэр, у меня нет смекалки, чтобы выразить это правильно. Но видите ли, сэр, то, что я обнаружил, было, ну...

- Давай, мужик!

Коллинз опустил глаза и взглянул на пол - излишнее замечание, потому что, если он взглянул вниз, куда ещё он мог посмотреть, кроме как на пол?

- Я нашёл огромные струи спермы, сэр, разбрызганные по стене...

Пухлое лицо Лимптона стало нахмуренным.

- Коллинз, ты действительно думал, что какой-то чужак ворвался в дом, чтобы мастурбировать в туалете? Разве сам хозяин не может «взять себя в руки», когда ему будет удобно и где он захочет? В его собственном жилище?

Ответ поразил слугу.

- О, я понимаю, сэр, это были вы, сэр! Я бы не подумал, сэр, что... э-э-э... много извинений, сэр, но я чувствовал себя обязанным сообщить это из-за позднего времени и прочего.

- Отлично, Коллинз, отлично. И я думаю, что могу взять с тебя слово джентльмена, чтобы быть уверенным, что ничто, касаемое этого вопроса, никогда не слетит с твоих уст, - Лимптон, усмехнувшись, сунул пятидесяти фунтовую купюру в твидовый пиджак слуги. - Мы не можем допустить, чтобы хозяйка узнала об этом, не так ли?

- О, нет, сэр, точно не можем. Вы можете положиться на меня, сэр.

- Хорошо, хорошо, Коллинз. А теперь будь хорошим человеком и постарайся навести порядок в этом грязном деле, ладно?

- Я немедленно приступлю к этому, сэр, но... - пожилой мужчина нерешительно остановился, почёсывая затылок.

- Что такое, Коллинз?

- Это всё странно, сэр. Я имею в виду, ну, фигуру, которую я видел выходящей из туалета...

- Да, да, Коллинз. Это был я. Мы это уже установили.

- Совершенно верно, сэр, но я хочу сказать, что фигура - форма - я видел, что она совсем не похожа на вас, сэр. Она была очень худой, сэр, ужасно худой, кажется.

Это замечание только напомнило Лимптону о его ожирении и оставило в нём неприятный осадок.

- Коллинз, уже поздно, в коридоре темно, и в этот час разум может найти способ причинить вред нашим чувствам.

Но затем...

Ужас наполнил ночь.

Крик такой силы, что пронзает одно ухо и выходит из другого - женский крик, я не могу не добавить - взволнованно пролетел через прежде тихий дом.

- Мэри! - воскликнул Лимптон.

Теперь он знал, как безвкусные романисты могут придумывать такие определения, как «леденящий кровь», «опаляющий душу» и тому подобное. Редкие волосы на голове Лимптона действительно встали дыбом. К источнику крика побежали оба мужчины, Коллинз побежал, а Лимптон как бы поплёлся вперёд, прихрамывая. В комнате для коллекций он наконец догнал портье. Коллинз опустился на колени, склоняясь к упавшей в обморок хозяйке, одетой только в сорочку, прозрачная ткань которой не скрывала размера и деталей её груди - простите мне ещё одно замечание.

- Ваша жена попала в неприятную ситуацию, мистер Лимптон, - сказал старик, поднимая её на кушетку, в то время как Лимптон фыркал и пыхтел в дверном проёме. - Мне вызвать врача?

- Кажется, она приходит в себя, Коллинз. Подожди минутку.

Прогноз Лимптона оказался верным. И в следующее мгновение веки Мэри задрожали, и её лицо снова приобрело розовый цвет.

- Господь Всемогущий… - произнесла она.

Лимптон шагнул вперёд, тактически запахивая свой халат, потому что - нужно ли объяснять читателю? - вид пышного тела его жены под ночной сорочкой действительно спровоцировал ещё одну неистовую эрекцию.

- Мэри, дорогая, что тебя так напугало?

- О, дорогой, - её дыхание было прерывистым; она поднесла трясущуюся руку к своей груди. - Это было ужасно, Реджинальд, но, конечно, теперь я понимаю, что всё это, должно быть, был сон. Ты хочешь его услышать?

- Конечно, дорогая. Я дам тебе знать, когда с меня хватит, - потому что Лимптон в прошлом слушал рассказы о её снах, которые часто, мягко говоря, его раздражали.

Она начала:

- Я проснулась очень взволнованная - что необычно для меня - от самой ужасной мелодии. Это было похоже на далёкий перезвон, Реджинальд, но перезвон звучал так... враждебно, что его могло издавать лишь чистое Зло.

Лицо Лимптона немного вытянулось.

- И зная, что у нас в поместье вообще нет часов с курантами, я поднялась наверх, чтобы зайти к тебе, но при этом было ясно, что эти ужасные куранты доносились из этой комнаты.

Лимптон сглотнул.

Коллинз дал ей выпуск журнала Country Life, которым она обмахивала вспотевшее лицо.

- Но прежде чем я смогла войти, звон прекратился, но потом в мгновение ока ко мне обратился самый страшный... ну, запах, который тогда наполнил коридор прямо за дверью. Честно говоря, Реджинальд, он был такой ядовитый, такой отвратительный, абсолютно...

- Я... я... - перебил Лимптон, - понимаю, что ты имеешь в виду, дорогая. Да, неприятный запах.

- Как ничего из того, что я когда-либо испытывала. Если бы запах мог иметь цвет, то этот был бы чёрным. Сгнившим. Но как только закончился звон курантов, он исчез - за одно мгновение, говорю тебе.

Эти откровения не понравились Лимптону. Он снова прервал её.

- Я думаю, что теперь с ней всё в порядке, Коллинз. В докторе Лоуренсе не будет необходимости. Ты можешь идти сейчас; спасибо за твоё присутствие.

- Да, сэр, всегда к вашим услугам, сэр, я очень надеюсь, что с хозяйкой всё будет в порядке, сэр...

- Да, да, мы очень ценим твои добрые пожелания, а теперь... - Лимптон отвёл портье в сторону и прошептал, - не забудь о том, другом деле в туалете. И молчи про это.

- Абсолютно, сэр, вы можете рассчитывать на меня, сэр, - заверил Коллинз и зашумел прочь с очевидной поспешностью.

Лимптон снова обратил внимание на свою обезумевшую жену.

- Дорогая, ты немного встревожена, это всё...

- Нет, нет, Реджинальд, - настаивала она. - И это ещё не самое страшное. Когда я пришла сюда искать тебя, я уверена, что слышала... голоса.

- Голоса?

- Да, дорогой, тончайшие голоса, и некоторые из них - честное слово - были на латинском языке.

Лимптон вздохнул.

- Милая, мы с тобой оба знаем, что это явный абсурд, слышать, как кто-то говорит на латыни в нашем доме...

Она дрожала рядом с ним, её глаза широко раскрылись и не мигая смотрели на мужа.

- Не совсем в нашем доме, Реджинальд, - и затем она указала - конечно же - на кукольный дом. - В этом доме.

Но с её откровениями пришло другое. Мэри, как известно, выпивала время от времени, а иногда и чрезмерно, изделия из винного погреба Лимптона, свидетельство чего он только что заметил по следам испарений при её дыхании.

«Уж точно не кларет, - сразу отметил он. - Портвейн, конечно же, портвейн, и я надеюсь, что она не открыла одну из моих бесценных бутылок 1702 года времён барона Метуэна...»

- Pater terrae, - ужасно прошептала она, - и Pater tenebrarum. Я отчётливо слышала. Честно говорю, Реджинальд! Я давно изучала латынь в школе. Что это обозначает? Одного звука этих слов было достаточно, чтобы я была вне себя.

Лимптон проигнорировал самое резкое наблюдение (он слышал подобные слова раньше, не так ли?), а вместо этого выдвинул более логичную теорию.

- Мэри, любовь моя. Может быть, в этом виновата одна-две капли вина? Я не могу представить, как какие-либо слова могли слышаться из простого...

- О, не только слова, - добавила она, - но и эти ужасные перезвоны. И если ты заглянешь в вестибюль этой... этой штуки, то увидишь одни из тех очень старомодных Дедушкиных часов...

«Ах, какая досада!»

Лимптон с некоторым усилием наклонился, чтобы заглянуть в кукольный дом, фасад которого всё ещё был поднят. Действительно, слева в вестибюле, среди миниатюрных копий декора XVII века, стояли часы с длинным корпусом.

Раньше он этого не замечал.

«Это та самая проклятая вещь!»

Но само собой разумеется, что это была миниатюрная версия настоящих часов. И...

- Мэри, дорогая, это всего лишь крошечная копия старинных часов. Они совсем не работают, и они не могут отсчитывать время или издавать звуки, - он попытался уменьшить её волнение, посмеиваясь. - Твоё воображение действительно разыгралось, потому что ты так громко кричала из-за этой галлюцинации.

- О, нет, Реджинальд. Не бой курантов и даже не шаги заставили меня кричать во всю громкость лёгких...

- Шаги?

- О, Господи, да, внутри этой штуки слышались мельчайшие шаги, действительно, как будто бегает что-то крохотное. Нет, это был человек, точно.

Челюсти Лимптона сжались.

- Какой... человек?

- Шаги в кукольном доме, казалось, раздавались из глубины, поэтому я обошла его сзади... Реджинальд, задняя часть этой штуки поднимается, как передняя?

- К сожалению, нет, но...

- Вот, клянусь могилой моей бедной старой матери, когда я посмотрела в заднее окно, клянусь, я увидела человечка - маленького крохотного человечка! И казалось, что он смотрит прямо на меня с отвратительной усмешкой!

«« - »»

В самом деле, Лимптон вскоре понял, что гораздо больше, чем одна-две капли портвейна вызвали у Мэри эти галлюцинации. Он помог ей спуститься вниз, убедив её, что слишком много выпивки и слишком много размышлений спровоцировали весь этот эпизод, и, приготовив ей чашку тёплого молока с успокаивающим средством, вскоре уложил её в постель.