Собственно ради этого именно в самом начале двадцатого века организовывалось религиозно-философское общество Гиппиус, Мережковского и Философова. Общество "людей религии и философии для свободного обсуждения вопросов церкви и культуры". Впоследствии инициатива перешла к Бердяеву. Для чего ему и Булгакову, "и всему их кружку" тогдашних "идеалистов", по выражению Зинаиды Гиппиус (последнее и в тексте - в кавычках), перед отъездом Мережковских за границу передан был журнал "Новый путь". Сейчас я не собираюсь входить в частности просветительской, поисковой и публичной деятельности этих двух обществ, останавливаться на различиях, им присущих. Исходили они из стремления к полноте восприятия мира и духа, к полноте понимания смысла творческой свободы миропреобразующих (слово Ивана Ильина) сил. Им недостаточно было традиционного православия, или, что равносильно, исторического христианства. Это четко обозначил, в частности, Николай Бердяев, не считавший себя ни сектантом, ни верующим вольнодумцем. Он писал: "Христианство есть вершина универсальной религии, но само христианство не достигло еще вершины, оно еще не завершено". Или в другом месте той же исповедальной его книги "Самопознание": "Но в данный час истории христианство находится в антракте между двумя эпохами, и этим, вероятно, объясняется, что оно не играет той активной роли, какую должно было бы играть. Историческое христианство охладилось, стало невыносимо прозаично, приспособлено к обыденности, к мещанскому быту. И остается ждать, чтобы возгорелся огонь с неба. Но он возгорится в небе нашего человеческого огня".
Так что ничто не ново под луной. Не очень ново. Бердяев противопоставлял историческому христианству христианство эсхатологическое, имеющее в виду саморазвитие свободной от плоти души, духа. Новыми христианами назвали и его, и Франка, и Булгакова, и других ныне снова известных российских философов. Конечно, прозаичность исторического христианства в эмоциональном запале Бердяевым все-таки преувеличена. И эсхатологичность именно христианства не очень-то объяснена. Тут многое предлагается как бы только почувствовать. Если вы такое не чувствуете, то о чем с вами и разговаривать...
На самом деле может получиться, - сколько людей, столько и эсхатологий.
Ничего, разумеется, страшного: люди и без слов могут понять многое из главного, о чем идет речь. А важнейшее - без слов, то чего же тут непонятного.
Тем не менее, мы все-таки "дозрели" до того, чтобы определиться более предметно, качественно. И сущностная логика того, что ждет нас в нашем дальнейшем странствии, смысл грядущего за земными огнями и светильниками чрезвычайно важен для нас, чтобы в этом утвердиться самостоятельно, чтобы множество людей могли проявиться для себя и в самопознании, и в предзнании ожидающего нас.
Кто-то скажет, будто мы опять наступаем на диалектические грабли. Не думаю. Да и пусть говорят. Во-первых, ничего не имею против диалектического. Во-вторых, мы не перетаскиваем так называемое материальное в мир, от материального свободный, а наоборот духовное более понятно увязываем с земным. В-третьих, суть нашего подхода к миру иному по-своему безошибочна. Она опирается на монбланы уже написанного, продуманного, осмысляемого тысячелетиями философией. И - искусством. Земной культурой, одним словом. К тому же, на этом, на самой сути, и останавливаемся. И никаких дальше воздушных замков не возводим.
Скажут, почему же весть эта не принесена пророком? Люди, оглянитесь, так вы и сами теперь кое-что можете.
Стоит ли называть все это "гуманитарной верой" - бердяевским словосочетанием, столь всколыхнувшим меня однажды? Скорее всего, не стоит. Ведь и сам Николай Бердяев не без полемического задора заявил: "Я исповедую религию духа и твердо на этом стою".
Вот на этом и я бы остановился.
Остановился, подчеркнув, что взлет российской философии, связанный с именами Бердяева, Булгакова, Франка, Ильина и других, вызван и окреп именно в духовном поиске. Их труды прежде всего духовны. В этом вообще - важная черта новой российской философии. Может быть, здесь мы, и вправду, находились "впереди Европы всей". И только здесь, на поприще сугубо нематериальном, новые русские философы видели выход из всех тупиков и нагромождения неблагополучий для человечества как такового.
Тот же Иван Ильин писал: "Этот новый способ духовной жизни может быть обретен и осуществлен только в результате великого общечеловеческого подъема и длительного напряжения, которое примет черты религиозного обновления и политического обновления сразу. Сущность его будет состоять в восстановлении подлинного и непосредственного общения с безусловным предметом и потому в освобождении и обновлении духовного способа жизни. Живым и подлинным, страдающим и вдохновенным опытом должны быть обновлены лично-душевные корни нашей религии - христианства и корни исторической государственности правосознания. Это будет эпохою великого разочарования в ложных путях и великого отвержения мертвящих установок и предрассудков. Но из огня этой эпохи родится новая религиозность, новое правосознание и новый человек.
Я думаю, что мы уже вступили в эту эпоху. И при свете этой идеи я расцениваю и осмысливаю все то, что совершается вокруг нас".
Разумеется, в самой постановке проблемы - чисто российская категоричность лозунга, практическое осуществление которого почти тут же упирается в наше духовное бездорожье. Но, во-первых, иначе мы можем совсем ничего не услышать. Лозунги для нас - это и своеобразная команда. Только что необидная. Во-вторых, Иван Ильин и не строит никаких иллюзий, когда говорит об обновлении духовного способа жизни и (перекликаясь с Бердяевым) лично-духовных корней нашей религии. Он на сотнях страниц разъясняет нам, что внешнее упорядочение жизни не спасает от духовной беспомощности. Это все равно тупик. Суть - во внутреннем устроении. Суть и в первородстве, и в основополагающей роли духовного. В самой жизни. Вообще - в миростроении.
Можно сказать: мы живем в пятимерном мире. Три измерения - это наш трехмерный мир. Четвертое измерение - время. Теперь кое-кто (я в том числе) прибавляет и пятое - духовное. Ильин же называет его первым. И он прав.