Глава 30

Альфред Педерсен не любил русских и пришёл в ярость, когда старший сын Ингер сказал, что забирает жену и дочь и попытается спастись в СССР.

– Можешь уезжать куда хочешь! – заявил он сыну. – Только у нас не получишь даже хлебной корки!

Сын выслушал разбушевавшегося отца, плюнул на пол, а на следующий день уехал, не попрощавшись. Увидев, что продуктов в погребе стало заметно меньше, Альфред пошёл разбираться к жене, у которой был второй ключ.

– Угомонись! – сказала Жордис опешившему мужу. – Ингер имеет право взять часть того, что он тебе принёс! И если ты из-за своей бессмысленной злобы готов нас погубить, пусть спасётся хоть кто-то из семьи! И они взяли совсем немного, остальным теперь больше останется.

– Небо уже светлеет, – буркнул он, – а скоро придёт тепло! Меньше нужно верить столичным умникам. А мы продержимся на своих запасах и год.

Год они не продержались. Прошла неделя с отъезда Ингера, когда к ним приехал чиновник из Тондера.

– Добрый день, херр Педерсен! – поздоровался он, пройдя в дом мимо посторонившегося хозяина. – Правительство приняло решение переселить всех жителей из частных домов в государственные учреждения и на ещё работающие предприятия. У вас ведь есть машина? Вот и хорошо! Только у нас в Тондере негде вас селить, поэтому нужно самим добираться в Силькеборг. Понятно, что вы должны забрать с собой всё продовольствие. Его нужно сдать в общественный фонд, потому что там вас будут кормить.

– С какой стати я буду уезжать из собственного дома, да ещё с кем-то делиться продовольствием? – упёрся Альфред. – Не пошли бы вы, уважаемый Николас...

– Я пойду, – перебил уже привыкший к подобной реакции чиновник, – только через месяц от всех частных домов отключат электричество. В трубопроводе упало давление газа, и пришлось остановить три электростанции, а скоро остановят ещё две. Останутся только реакторы в Хернинге и Копенгагене, поэтому электроэнергию придётся экономить. Не угостите чаем? Ладно, давайте кипяток. Уж больно холодно, даже машина промёрзла.

– Вы как хотите, а я забираю своих и еду вслед за Ингером! – заявил младший сын. – И сестру заберу. Если уедем в Силькеборг, лишимся машин и продовольствия. Оттуда нас отпустят только с пустыми руками своим ходом! А оставаться здесь – это верная гибель.

– Возьми и меня, – сказала сыну Жордис. – Оставим отцу больше продовольствия. Всё равно русские его не возьмут.

– Это почему они меня не возьмут? – рассердился Альфред.

– Несколько дней назад слушала радио восточных немцев, – сказала жена. – Передавали, что тем, кто не любит Союз, лучше туда не ехать: они не пройдут тесты.

– Нет смысла оставлять отцу много продуктов, – возразил Борд. – Здесь он через месяц замёрзнет, а в Силькеборге всё заберут. А нам продукты не помешают.

– Я еду с вами! – решил отец. – Даже если меня не примут, лишняя машина не помешает. Если с вашей что-нибудь случится, доедете на моей, к тому же сможем забрать больше продовольствия. Сегодня нужно собраться в дорогу, а завтра с утра выедем. И зарядите все накопители для одежды.

Утром перенесли в багажники обеих машин сумки и саквояжи, надели на себя самую тёплую одежду и взрослые вооружились пистолетами из арсенала Альфреда. Он сам, помимо браунинга, взял с собой карабин. Прошло одиннадцать месяцев с начала катастрофы, и солнце светило уже в два раза ярче. Было неплохо видно, поэтому фары не включали. Бросив последний взгляд на оставленный дом, Альфред выехал на расчищенную от снега дорогу и погнал машину по направлению к Тинглеву. Жордис ехала с ним, а в машине Борда сидели его жена Леона с маленьким Марком и сестра Анека. Через десять минут проскочили почти безлюдный Тинглев и вскоре свернули на магистраль в сторону немецкого Фленсбурга. Границу никто не охранял, а шлагбаума на ней не было уже сто лет, поэтому о том, что они едут по немецкой земле, можно было узнать только по навигатору. Встречавшиеся небольшие городки, отели и просто отдельно стоявшие дома были безлюдными и имели заброшенный вид, а дорога никем не охранялась. Через полтора часа проехали по окраинам Ноймюнстера. В городе, несмотря на день, было включено освещение. Здесь впервые увидели военную полицию. Две бронемашины, вооружённые крупнокалиберными пулемётами и лазерными установками, стояли на отводе от магистрали к центру города. Судя по освещению, людей свезли в города не из-за экономии энергии, а в целях безопасности, чтобы защитить от потока едущих через немецкие земли беженцев. Но останавливаться в брошенных домах или в них жить было запрещено. Об этом предупреждали надписи на нескольких языках и сожжённые машины тех, кто пренебрёг предупреждением. Через час проехали Гамбург. Здесь на улицах видели много людей. Городское освещение уже выключили, но из окон большинства квартир лился яркий свет. Здесь впервые остановила полиция. Выяснили, кто они и куда направляются, предупредили, что ночевать следует в машинах, и разрешили двигаться дальше. До Берлина ехали четыре часа. Границу между Западной и Восточной Германией не заметили. Похоже, что немцы о ней забыли. То же было и в Берлине. Стена никуда не делась, но проезд никто не охранял, хотя и здесь хватало полиции и военных.

– Немцы объединятся, – сказала жена. – Вот кому можно позавидовать!

Спустя полчаса проехали мимо Франкфурта и по мосту перебрались через Одер. За время езды до польского города Желина не встретили ни одного поляка. Здесь вдоль дорог стояло много сожжённых и целых с виду машин и кое-где были видны присыпанные снегом тела. Всё чаще встречали бредущих на восток людей, а следом за машинами Педерсонов уже ехало несколько электромобилей других беженцев.

Когда въехали в Желин, увидели, что город мёртв. Его никто не разрушал, хотя в нескольких местах встретились сгоревшие дома. Когда исчезло электричество, исчезла и жизнь. Те, кто не решился искать пристанища у восточных соседей, замёрзли или умерли от голода.

Здесь остановились и достали термосы и заранее приготовленную еду. Быстро пообедав, отправились дальше. До Варшавы ехали шесть часов. Город поразил. Такие разрушения видели только в хрониках о Второй мировой войне. Но дорога была кем-то расчищена от сгоревших машин, бронетехники и обрушившихся зданий. На выезде увидели пост советских солдат. На обочине были установлены большие надувные ангары, в которые стоявшие возле трёх шагающих танков солдаты направляли всех беженцев. Неподалёку еле слышно шумела передвижная электростанция.

– Там тепло и безопасно, – по-немецки сказал Альфреду солдат. – Если нет своей еды, вас накормят. Можете, конечно, ночевать в машинах, но мы гарантируем, что их не ограбят и не угонят. Завтра за три часа доедете до Белостока, а рядом с ним наш приёмник.

Альфред хотел было устроить ночёвку в машине, но сын отогнал свою на площадку, запер и, получив у охранявшего технику солдата контрольный жетон, вместе с семьёй и сестрой вошёл в одно из зданий.

– Не упрямься, – сказала жена. – Видно же, что здесь тебя никто не станет грабить. Охота мёрзнуть в машине?

Он не стал спорить и вскоре вместе с семьёй сына ужинал выданными бутербродами. Запив их горячим чаем, все улеглись на стоявшие рядами пластиковые кровати, напоминавшие пляжные лежаки. На них были матрасы и тёплые одеяла. Спали в одежде, сняв только шубы. Утром накормили тем же самым, после чего все опять оделись и пошли к машинам. После трёх часов езды оказались на советской территории.

– Тем, у кого свой транспорт, не нужно ждать автобуса, – сказал им один из пограничников. – Двигайтесь по дороге до отводка направо. Там есть охраняемая площадка для машин. Забираете всё, что вам нужно, и идёте на тестирование. Если вас примут, машины больше не понадобятся, если откажут, возьмёте их обратно.

В десяти минутах езды от границы они повернули на съезд с магистрали и припарковали машины на охраняемой стоянке вблизи огороженной территории с несколькими десятками зданий, похожих по внешнему виду на то, в котором ночевали возле Варшавы.

– Возьмите жетоны, – сказал один из охранников. – Если никому не откажут, отдадите их перед посадкой в автобусы вместе с ключами. Оружие есть? Всё оставляйте в машинах.

Они нагрузились вещами, а Борд закрепил сына за спиной ремнями. Вместе с другими вошли в одно из зданий и сдали вещи, получив взамен чипы. В зале взрослые сели за терминалы, а Марк перекочевал со спины отца на колени. Прочитали короткое руководство и начали проходить тесты. На экране закончившей последней Леоны появилось приглашение семье Педерсон посетить комнату номер шесть. Её нашли, руководствуясь обозначениями на стенах, и стали в небольшую очередь. Люди продвигались быстро, и через двадцать минут все зашли в небольшое помещение, где за столом сидел пожилой мужчина в военной форме.

– Педерсены? – спросил он. – Нужно решать, что с вами делать. Вы все прошли тестирование, кроме господина Альфреда. Он стопроцентно не проходит. Мало того что относится к нам, мягко говоря, недружественно, так ещё не представляет никакого интереса. Что вы на меня так смотрите? У нас ограниченные возможности. С какой стати брать стариков и отказывать в жизни тем, кто молод и может принести пользу? Обычно мы не разбиваем семьи, и вы, госпожа, идёте со всеми остальными. То же было бы и с вашим мужем, но увы! Я не знаю причины его неприязни, но в подобных случаях редко делают исключения и только для людей, чья полезность не вызывает сомнения. Есть что сказать?

– И где я прокололся? – спросил Альфред.

– Вы солгали на несколько вопросов, – ответил офицер. – Мы можем это контролировать.

– Нет у меня к вам ненависти, – устало сказал Альфред. – Так, неприязнь, перешедшая от отца. Мою-то семью пускаете?