Изменить стиль страницы

– Очень большую? – с неудовольствием спросил я.

– Около пятисот специалистов, и будем привлекать ещё, хотя уже не так много. Я понимаю, чего ты опасаешься. О тебе знают человек сорок, остальные считают, что всё идёт от белорусов.

– Всё равно много, – вздохнул я. – При таких масштабах работ утечка – это только вопрос времени. Рано или поздно поднимется шум, а потом начнут искать источник. Белорусский дед для меня только отсрочка. Для вас в этом раскрытии могут быть плюсы, а для меня – сплошные минусы.

– Какие, по-твоему, плюсы? – спросил Грушевой.

– Будет больше веры вашим словам, – объяснил я. – Конечно, если начнёте с трибуны ООН говорить о победе революции во всём мире, вам никто не поверит, а вот на слова о реальных угрозах цивилизации обратят внимание. Вы уже сейчас можете выступить с предупреждением о последствиях ядерной зимы. Эта теория будет выдвинута лет через пятнадцать и получит подтверждение моделированием на больших ЭВМ. Думаю, что это малость охладит американцев.

– Что за зима? – спросил Брежнев. – В твоих записях о ней ничего нет.

– Там только то, что произошло, – сказал я. – При взрыве тысяч ядерных зарядов в верхние слои атмосферы будут заброшены миллионы тонн грунта и сажа от сгоревших городов и лесов, и солнечный поток у поверхности Земли сократится в несколько раз. Самоочищение атмосферы займёт месяцы, а температура повсеместно сильно упадёт. Точно посчитать нельзя, потому что неизвестно слишком много факторов, но можно довоеваться и до ледникового периода.

– А что с минусами? – спросил Брежнев.

– Нельзя долго скрывать свои достижения, – ответил я, – иначе толку от них... И не забывайте, что мир не стоит на месте и всё, что я даю учёным, будет вскоре изобретаться. Полученные вами сведения только ускорят этот процесс и приведут к тому, что мы будем идти в первых рядах, а не плестись в хвосте, как это было в моей реальности. А вот для меня минус большой. Не хотелось бы всю жизнь провести на хорошо охраняемой даче, поэтому число знающих обо мне людей не должно расти, а вам нужно подумать о ещё каком-то прикрытии, помимо деда, которому осталось недолго жить.

– Что-нибудь придумаем, – пообещал Брежнев. – Займись, Константин.

– Это вам, Леонид Ильич, – сказал я, протягивая ему тетради. – В этой информация только для вас. Это то, о чём мы с вами говорили в первый раз, я только дополнил. А в этой подробности о кризисе в Чехословакии, которые удалось вспомнить. В конце дал свои рекомендации.

– Интересно, – сказал Брежнев, перелистывая вторую тетрадь. – Мы уже предварительно обсуждали этот вопрос. Что тут у тебя?

– Его нужно не предварительно обсуждать, а прорабатывать и начинать действовать, – сказал я, заработав удивлённый взгляд генерала. – Когда гнойник лопнет, всех обдаст гноем.

– Провести реформы? – удивился Леонид Ильич. – Суслов предлагал наоборот...

– Я примерно представляю, что мог посоветовать Михаил Андреевич. Без реформ не обойдётся ни их общество, ни наше, только у нас это не горит. То, что подходит для одного этапа, уже не годится на другом. Жизнь меняется, поэтому нужно учитывать эти изменения, а у них Новотный работал под нашего Иосифа Виссарионовича. Вот и доработался до отставки и контрреволюции. У них и терпения меньше, чем у нас, и при социализме живут всего ничего. Давить силой можно, толку-то... Сами по себе реформы и послабления не страшны, главное – это что и как реформировать и под чьим руководством и контролем. Затыкать рты – не лучший способ решения спора.

– Геннадий, меня не устраивает порядок консультаций... – начал Грушевой.

– Извините за то, что перебиваю, Константин Степанович, – сказал я. – У меня есть предложение. Давайте я на время отложу писательство и сделаю для вас развёрнутые комментарии по моим спискам. По некоторым событиям мне нечего добавить, но другие могу описать более подробно. Дайте только один экземпляр распечаток. Тогда не будет необходимости в частых консультациях, а вам так гораздо удобнее.

– Это совершенно секретные документы, – замялся Грушевой. – Работать с ними в квартире...

– Моё право на допуск к написанным мною бумагам не оспаривается? – спросил я. – А сохранность... Поставьте в моей комнате сейф. Сделанные мной записи будете забирать. По-моему, это самое удобное, и я не буду лишний раз никуда мотаться.

– Так и сделаем, – подвёл черту Брежнев. – А теперь давай перейдём от дел государственных к личным.