* * *
Двум опьяненным глазам нынче хвалу воздаю:
Только проснутся они, – духи смутятся в раю.
Как же нам, людям, скажи, ласки твоей не искать,
Если ответит и зверь лаской на ласку твою?
Кто на красавиц глядит – чести нарушил закон.
Тот, кто глядит на тебя, – честь воздает бытию!
Весь, с головы и до ног, – раб я твоей красоты:
Падаю в прах перед ней, ей мою жизнь отдаю.
Знаешь ли цену себе? Нет? Так спроси у меня:
Я пред твоей красотой слезы бессчетные лью.
Где же терпенье мое? Где мой размеренный ум?
Глаз несравненных таких нет ни в едином краю.
Бросьте советы, друзья! Строгая жизнь и любовь
В давней вражде меж собой. Изнемогаю в бою!
С волей прямой божества спорить нельзя, Саади, –
Здесь, пред сильнейшим врагом, я, преклоненный, стою.
* * *
Что к ногам твоим я брошу, о моя луна?
Голову? Нет, недостойна ног твоих она.
Счастлива щека, что вечно льнет к твоей щеке.
Сбудется ль? Про это знаешь только ты одна.
Ни единой части в этом жалком теле нет,
Что палящей не была бы страстью сожжена.
О мой кипарис, царицей в сердце ты вошла,
Никогда другой не будет власть над ним дана.
Если прах мой, ставший глиной, превратят в кирпич,
То любовь к тебе навеки сохранит стена.
Счастье наше в том, что можем мы тебе служить.
Если нас переживешь ты, смерть нам не страшна.
Словно мотылек, лечу я в твой огонь, свеча.
Если я сгораю, это не твоя вина.
И не только мы сгораем. Ты восторг даришь
Тем, кому с тобою встреча здесь не суждена.
Опечаленным тобою их приятна боль –
Будет лишь тобой одною боль исцелена.
Если сыщется на глине след твоей ноги,
Будет новая святыня там возведена.
Саади – твой раб и выше всех царей земных.
За твои оковы царство – жалкая цена.
* * *
Моей любимой аромат нежней, чем ветерок.
Спокойствие моей души – моих надежд залог.
Стройны и роза и тюльпан, по клонятся они:
С любимой не могу сравнить я ни один цветок.
Как исцеленья путь найти, ответить не могу:
Не разум, а любовь дойти сумеет без дорог.
Ты – нежный персика цветок, твое лицо струит
Весны томящий аромат, как розы лепесток.
О, если б изголовьем мне блаженство стать могло!
Ведь тело бренное мое давно огонь обжег.
Напрасно подарил я ей навеки жизнь свою –
Она забыла обо мне, поймав меня в силок.
На волю вздохов брошен я, остался я один.
О боже, кто сметет тот прах, что мне на душу лег!
Ведь Саади у ног твоих ослом в грязи увяз.
Не сжалилась над ним, хоть он твой тяжкий груз волок.
* * *
Бранишь, оскорбляешь меня? Напрасно! Не стоит труда!
Из рук своих руку твою не выпущу я никогда.
Ты вольную птицу души поймала в тенета свои.
И что ж! прирученной душе не нужно другого гнезда.
Того, кто навеки простерт, – в цепях благовонных кудрей, –
Ужели посмеешь топтать? Нет, жалости ты не чужда!
«Не правда ли, стан-кипарис самих кипарисов стройней?» –
Садовника я вопросил. Садовник ответил мне: «Да».
Пусть солнцем и тихой луной земной озаряется мир, –
Мой мир озарен красотой; твой взгляд надо мной – как звезда.
Бесценно-прекрасна сама, чужда драгоценных прикрас,
Не хочешь себя украшать: ты юностью светлой горда.
Хочу, чтоб ко мне ты пришла, осталась со мной до утра, –
Вот было бы счастье, друзья, а недругам нашим – беда!
Лишенная сердца толпа, я знаю, дивится тому,
Что черные вздохи мои готовы лететь сквозь года.
Но если пылает жилье, то рвется из окон огонь,
Чему тут дивиться, скажи? Так в мире бывает всегда.
Кто встретил однажды тебя, не в силах вовек разлюбить.
Не вижу и я, Саади, в любви ни греха, ни стыда.
Из книги «Бустан»
Перевод В. Державина
О справедливости, мудрости, и рассудительности
Ануширван, когда он умирал,
Призвал Хормуза и ему сказал:
«Покинь чертоги мира и покоя,
Взгляни, мой сын, на бедствие людское!
Как можешь ты довольным быть судьбой,
Несчастных сонмы видя пред собой?
Мобеды оправданья не отыщут,
Что спит пастух, а волки в стаде рыщут.
Иди пекись о нищих, бедняках,
Заботься о народе, мудрый шах!
Царь – дерево, а подданные – корни.
Чем крепче корни, тем ветвям просторней.
Не утесняй ни в чем народ простой.
Народ обидев, вырвешь корень свой.
Путем добра и правды, в божьем страхе
Иди всегда, дабы не пасть во прахе.
Любовь к добру и страх пред миром зла
С рождения природа нам дала.
Когда сияньем правды царь украшен,
То подданным и Ахриман не страшен.
Кто бедствующих милостью дарит,
Тот волю милосердную творит
Царя, что людям зла не причиняет,
Творец земли и неба охраняет.
Но там, где нрав царя добра лишен,
Народ в ярме, немотствует закон.
Не медли там, иди своей дорогой,
О праведник, покорный воле бога!
Ты, верный, не ищи добра в стране,
Где люди заживо горят в огне.
Беги надменных и себялюбивых,
Забывших судию, владык спесивых.
В ад, а не в рай пойдет правитель тот,
Что подданных терзает и гнетет.
Позор, крушенье мира и оплота –
Последствия насилия и гнета.
Ты, шах, людей безвинно не казни!
Опора царства твоего они.
О батраках заботься, о крестьянах!
Как жить им в скорби, нищете и ранах?
Позор, коль ты обиду причинил
Тому, кто целый век тебя кормил».
И Шируйэ сказал Хосров, прощаясь[92] ,
Навек душой от мира отрекаясь:
«Пусть мысль великая в твой дух войдет:
Смотри и слушай, как живет народ.
Пусть в государстве правда воцарится, –
Иль от тебя народ твой отвратится.
Прочь от тирана люди побегут,
Дурную славу всюду разнесут.
Жестокий властелин, что жизни губит,
Неотвратимо корень свой подрубит.
Ушедшего от тысячи смертей
Настигнут слезы женщин и детей.
В ночи, в слезах, свечу зажжет вдовица –
И запылает славная столица.
Да, только тот, который справедлив,
Лишь тот владыка истинно счастлив.
П весь народ его благословляет,
Когда он в славе путь свой завершает.
И добрые и злые – все умрут,
Так лучше пусть добром нас помянут».