Раньше, прежде чем лечь спать, Наоми обязательно молилась. Потом Лора или я укладывали ее в постель. На тумбочке у кровати стоял ночник в виде поезда. Он всегда двигался, беззвучно, бесконечно, никогда не достигая станции назначения. А молитва Наоми всегда звучала простым искажением всем известной фразы:

«А сейчас ложусь я спать,

Господу хочу сказать:

пусть за мною глаз да глаз,

береги меня сейчас».

Мы спрашивали ее, откуда она взяла это и почему использует такие странные слова.

— Я будто вижу глаза, и они за мной наблюдают, — говорила дочь, — когда ложусь в кровать. Он сказал, что глазки у него маленькие, но видят все-все. Мне не нравится, что он смотрит.

— Кто этот он, малышка? — спросил я. — Кто на тебя смотрит?

— Никто, — ответила Наоми.

Больше из нее ничего вытянуть не удалось.

Позавтракав, мы с Наоми махнули рукой Лоре и отправились к стоянке такси. На мне была тяжелая шерстяная шинель, на Наоми — желтое пальто и красный шарф. Такой она и осталась в моих воспоминаниях, будто всегда носила только эти вещи.

Мы планировали отправиться в Лондон на весь день и вернуться только с закрытием магазинов. Лора хотела, чтобы мы ушли, а она смогла наготовить еды на два дня — сегодня и завтра.

К нам на Рождественский ужин были приглашены друзья: коллега из моего отдела с женой, старый наставник Лоры из Ньюнхэма, и мой университетский стипендиат. Когда они придут, Наоми отправилась бы спать. Мы думали, что она устанет так, чтобы не просыпаться до утра.

В то утро Наоми сияла. Я редко видел ее такой счастливой и очарованной происходящим. Моя девочка никогда раньше не была в городе и потому смотрела на все новое, широко раскрыв глаза.

Мы поехали обычным поездом на 10:02, до Ливерпуль-стрит. Я потом часто думал, что было бы, если бы мы взяли билеты на Кинг-кросс и приехали в Лондон раньше или позже.

Но тогда мы, счастливые, ехали от одной станции к другой: Шелфорд и Уиттлсфорд, Одли Энд и Элсенхэм, Станстед и Броксбурн. На каждой остановке подсаживалось все больше пассажиров до Лондона. Предчувствие приключений Наоми казалось заразительным. Люди улыбались. Сидящая рядом женщина со скотч-терьером разрешила моей девочке погладить собаку.

Погода выдалась отличная: ясное голубое небо, побелевшие от снега поля. Свет отражался от любой поверхности, на которую падал. От крыш с красной черепицей, где мороз нарисовал звезды. От краев мелких замерзших прудов. От сосулек, выросших на карнизах станции Великого Честерфорда.

На вспаханном поле стоял снеговик, будто чучело, которое выставили не вовремя. Наоми захлопала и рассмеялась над его криво натянутой шляпой. Она дала ему имя. Я вспомнил его посреди очередной бессонной ночи, три дня спустя. Магуу. Когда я в следующий раз очутился там, снеговик уже растаял.

Мы подъехали к Ливерпуль-стрит на несколько минут раньше срока, в полдвенадцатого. На станции ожидало огромное количество такси, готовых развести желающих куда нужно в ту же минуту. Раньше дочь никогда не ездила в кэбе. Она села на краешек сидения и смотрела по сторонам, пока мы ловко миновали плотное движение на Риджент-стрит.

Наоми порадовалась бы, что мы не провели этот день в магазине. Примерно с полчаса мы просто гуляли вокруг Либерти, глядя на витрины — в них были выставлены сценки из сказок, и ребенок наверняка воспринял это как волшебство. Сейчас воспоминания уже размылись и наложились друг на друга, но я, кажется, помню алые крылья и кульбиты танцоров; колонны и купола минаретов; открывающуюся и закрывающуюся коробку, внутри которой находились сокровища; паровоз, кружащий вокруг горы, и дышащего огнем дракона. Проживи я этот момент еще раз, он занял бы не более получаса.

Внутри мы ходили, взявшись за руки, из одного заставленного товарами зала в другой. Мы не были богачами, а здесь выставлено столько всего — слишком роскошного или желанного, благо, Наоми этого не осознавала. Моя девочка не была жадной и никогда не хотела чего-то несбыточного. Ей хватало уже того, что в жизни есть такие красивые вещи и ими можно любоваться.

Интересно, он смотрел на нее и тогда тоже?

Мы пообедали на верхнем этаже «Dickins & Jones». Сейчас они уже закрыли это милое место, заменив его тесными и неэлегантными кафетериями. Но когда я водил туда Наоми, заведение имело свой стиль и даже определенное величие. Дочь взяла обеденное меню и мороженое на десерт.

— Виктории бы понравилось. Она никогда не пробовала мороженое.

— Виктория? Это кто?

— Ой, ты ее знаешь, — отмахнулась Наоми, — девочка, которая с нами живет. Они с Кэролайн мои подруги.

— А кто такая Кэролайн?

— Ее старшая сестра, глупый. Я думала, ты знаешь.

Я улыбнулся и покачал головой. Господи, какие же наши дети милые в своей непосредственности. Они полны фантазий и грёз. Я снова покачал головой и посмотрел на дочь с той же улыбкой.

Наоми хотела заглянуть в магазин игрушек. Лора однажды упомянула «Хэмлис», и мы загорелись этой идеей. Идти оказалось недалеко. Не смотря на позднее время внутри было полно детей с родителями, тетями и дядями.

Начали мы со второго этажа, с кукол. На каждом прилавке располагалось новое волнительное чудо. Но когда мы обошли все помещение, Наоми устала и начала виснуть на мне. Я, должно быть, тоже устал, потому что подумал, что пора бы найти такси и вернуться на Ливерпуль-стрит. Все эти огоньки, суматоха и мельтешащие люди только злили и отнимали внимание.

Тем не менее, отвернуться больше чем на тридцать секунд я не мог. Насколько мне кажется, это были вообще считанные мгновения. Мы сидели за большим столом и смотрели, как игрушечные поезда нарезают круги вокруг гипсовых холмов и долин. Обернись я на две или три секунды раньше, мог бы заметить ее исчезающую фигуру. Но к моменту, когда я обратил свое внимание, Наоми уже исчезла.