— Тогда, наверное, это судьба, что мы встретились здесь.

— Мы крутимся в одних кругах, Кэт. Судьба это последнее, чему ты должна отдавать должное.

— Ой, не будь занудой.

— Не будь безнадежным романтиком.

Это отвратительно.

Все эмоции отвратительны.

Особенно слезливый тип, который многим удивительно нравится.

— Романтика это последнее, в чем я нуждаюсь, — мурлычет она. — Я открываю новый ресторан в Париже.

— Поздравляю.

— Не желаешь перенести эти поздравления в более уединенное местечко?

Нет.

Но у меня нет причин для отказа, поэтому я говорю:

— Веди.

Я хочу проткнуть себя десятисантиметровым ножом и надеюсь, что боль разбудит мой член спящей красавицы.

Катерина отводит нас в комнату с утварью в дальнем конце зала и запирает за нами дверь.

Прислонившись к ней, она начинает возиться со своими едва заметными бретельками.

Она красивая, горячая, с телом, в котором я могу потерять себя часами, и она брюнетка.

Идеально подходит для быстрой интрижки, поцелуя в лоб и переделки Парижа.

И все же мой член продолжает дремать, ожидая поцелуя другой принцессы.

Той самой принцессы, о которой он чуть не начал вести дневник, чтобы запомнить первый раз, когда ему удалось ее запятнать.

Забрать ее невинность.

Оказаться внутри нее.

С другой стороны, Катерина ничего для меня не делает.

Она и в прошлом не делала. Никто из других девушек не делал.

Они были просто необходимостью.

Я уже собираюсь уйти, найти Николь и согласиться на ее условие, положив руку ей на задницу, пока я трахаю ее, когда в тишине раздается грохот.

Сначала я думаю, что нас бомбят.

Привет, террористы и мировой беспорядок.

Но это происходит снова. Стук в дверь. Больше похоже на чертов кулак.

— Кто-то пришел, — хнычет Катерина.

Грохот раздается снова, на этот раз сильнее.

— Ты меня не слышал? — кричит она.

Снова грохот, и я подавляю улыбку. Кажется, я точно знаю, что это за террорист.

Катерина открывает дверь с большим нетерпением, чем ребенок.

— Ты!

«Ты», террористка с самым великолепным лицом, которое только создал Бог, это не кто иной, как Николь.

Она проходит мимо Катерины, ее осанка напряжена, а лицо напоминает суверенитет на картинах.

Но ее тело это мириады движений. Ее ноги дрожат. Ее пальцы подрагивают.

Это едва заметное зрелище. Почему я раньше не замечал изменений в языке ее тела?

Она стоит, между нами, в своем простом черном платье и на каблуках, которые я хочу с нее снять.

Вообще-то, каблуки могут остаться.

Николь не нужно быть яркой или даже прилагать усилия, чтобы выглядеть красиво. Второсортное платье, аккуратный шиньон, немного макияжа, и она готова выйти на подиум.

— Разве ты не ассистентка? — шипит Катерина, явно злясь на Николь за то, что та оборвала ее момент.

— Единственная и неповторимая.

Она улыбается с капающей сладостью.

— Не хочешь поделиться, что ты здесь делаешь? — спрашивает Катерина.

Николь смотрит на меня, потом тянется к лифчику, и мой член как бы воскресает из пепла, как дешевый феникс.

Между ее пальцами лежит пакетик.

— Подумала, что дам тебе презерватив, чтобы он не заразил тебя венерическим заболеванием, которое он передал мне. Хламидиоз. Мерзкое дерьмо, и мы, девочки, должны беречь друг друга.

Катерина бледнеет. Я разражаюсь смехом.

Черт. Эта девушка.

— Это что, какая-то извращенная шутка?

Катерина смотрит между непроницаемым Николь и моим крайне забавным, как зритель на теннисном матче.

— Хочешь увидеть результаты? — Николь начинает поднимать платье.

— Отвратительно. Вы оба.

Катерина бросает на нас взгляд и выбегает из комнаты со скоростью, от которой трещат ее каблуки.

Николь демонстративно выпускает презерватив движением микрофона.

— Слышала, у нее большой рот. Удачной жизни, чтобы убедить кого-нибудь прикоснуться к вашему хламидийному члену, сэр.

— Ты слишком одержима моим членом, ты знала об этом? — я все еще улыбаюсь. — Сначала ты сосешь его как шикарная шлюха, потом скачешь и трогаешь его, когда он рядом с тобой, и не можешь не смотреть, когда он не внутри тебя. А теперь ты пускаешь слухи. Думаю, на похоронах ты не скажешь, что у меня был маленький член, да?

— Этот план в действии, спасибо тебе большое.

— Лгунья. Ты даже принесла презервативы нужного размера. Большого.

— Это часть моей работы.

— Раздача презервативов?

— Не дать боссу загрязнить мир своим семенем.

— Спермой, Персик. Это называется сперма. — я обхватываю пальцами ее затылок и притягиваю к себе. — И тебе лучше быть готовой захлебнуться ею после того, как ты обломала меня.

— Я?

Она играет в невинность, даже когда ее тело трепещет вокруг моего.

Мой большой палец находит ее пухлые губы, и я проникаю внутрь. Она проводит языком вокруг него, облизывая и посасывая, будто это мой член.

Ее глаза встречаются с моими с вызовом, смешанным с дикой похотью, которая сводит меня с ума.

Синдром спящей красавицы выпустил мой член из своих лап, и сейчас он переходит в режим Халка.

Николь хватает мое запястье обеими руками и мотает головой вверх-вниз, делая вид, что сосет мой чертов палец.

Каковы шансы, что он волшебным образом поменяется местами с другой частью моего тела, которая очень нуждается в ее технике?

— Лучше прекрати это, если не хочешь, чтобы тебя трахнули у двери.

У меня хватает приличия говорить непринужденно, почти скучно.

Николь не клюет на наживку, ее глаза продолжают сверлить дыры в моем лице и сообщают что-то, что должно было быть уничтожено вместе с нацистами.

— Ты услышала ту часть, где я буду трахать тебя у двери, без оговорки, что мы единственные друг у друга?

Она отпускает мой большой палец с причмокиванием.

— Ты все равно не можешь касаться других. Катерина, наверное, уже проболталась об эпизоде с хламидиями всем, кто будет слушать. Так что, думаю, ты застрял со мной.

— И ты позволишь мне прикасаться к тебе с якобы венерическим заболеванием?

— Ты уже передал мне, так что это не имеет значения. Считай, что это безвозмездно, по старой дружбе.

— Может, это ты мне передала?

— Кто сказал?

— Мое медицинское заключение и презервативы, без которых я никогда не трахался.

— Ты трахал меня без презерватива.

— Вылетело из головы.

— Ты бы и муравью не позволил выскользнуть из головы... О Боже, ты был слишком взвинчен мной, не так ли?

— Прости, что огорчаю тебя, любимая, но у тебя не золотая киска.

— Нет, она лучше. Сделана из бриллиантов, достаточно твердых, чтобы они проникали в твой стальной контроль. Было больно?

— Что?

— Хотеть меня и отрицать это?

— Не больше, чем твоя извращенная версия ревности.

— Я не ревную.

— Ох, я тебя умоляю. Ты только что пристегнула меня к себе заявлением: «я владею тобой» на глазах у Катерины и сделала так, что она будет об этом говорить.

— Мне бы не пришлось заходить так далеко, если бы ты просто сказал: «никаких других людей». Поэтому мне пришлось импровизировать и сделать это самой. Теперь у тебя нет выбора.

Я ухмыляюсь, и она напрягается.

— Кто сказал? Я всегда могу трахаться с эскортом.

— Ты... ты предпочитаешь платить шлюхам, чем быть эксклюзивным со мной?

— Эскорт, и да. Я не хочу случайно порезаться о твою бриллиантовую киску.

Дрожь одолевает ее сомкнутые челюсти, и влага собирается в ее глазах, заливая зеленый цвет, как смертельный ураган.

— Почему? — ее вопрос звучит призрачным шепотом, когда она сжимает руку в кулак и бьет меня им по груди. — Почему они, а не я? — удар. — Почему никогда не я? — удар. — Что бы я ни делала, ты не смотришь на меня. — удар. — Я прямо перед тобой, почему ты меня не видишь?

Истерика.

Срыв.

Крах.

Я был свидетелем этого в зале суда, когда кто-то достигает предела своих возможностей и его разум рушится.

Когда это становится слишком сложно, и единственный выход это выйти из себя.

Я просто никогда не думал, что увижу Николь в таком положении.

Она бьет везде и всюду, куда может дотянуться, ее лицо в слезах.

Хуже всего то, что, по-моему, она уже не понимает, что говорит или делает. Ее глаза стали стеклянными, и она кажется онемевшей, как в тот раз, когда умоляла меня не делать ей больно, пока я трахал ее.

— Николь, — спокойно зову я, но она может и оглохнуть.

Я сжимаю оба ее запястья в одной руке и толкаю ее, пока она не упирается спиной в дверь.

— Николь!

— Нет, нет, нет..., — повторяет она, ее глаза смотрят прямо сквозь меня, и во второй раз я вижу страх в ее взгляде.

Грубый, чистый страх.

Я собираюсь отпустить ее, но думаю об этом. Я такой ничтожество, что воспользовался ее слабым моментом, и Бог, вероятно, призовет Сатану, чтобы тот вырыл мне более глубокую яму в аду, но если я не сделаю этого, то никогда не узнаю.

— Пожалуйста... пожалуйста..., — умоляет она.

Я крепче сжимаю ее запястья, другой рукой хватаю ее за горло.

— Пожалуйста, что?

— Не делай мне больно... я не хотела.

— Не хотела чего?

— Быть динамо, я не хотела! Пожалуйста, пожалуйста... прости меня, мне так жаль.

Моя челюсть сжимается, а рука дрожит от ярости.

— Что будет теперь?

Ее стеклянные глаза превращаются в водопад слез, когда она бормочет:

— Ты сделаешь мне больно...

Я знаю, что мне пришла в голову эта поганая идея, а Сатана делает заметки в углу, но мне хочется, чтобы земля треснула и поглотила меня в свой ад прямо в этот момент.

— Кто я?

Ее губы дрожат, и слезы падают с ее губ.

— Кто я, блядь, Николь? — рычу я.

Имя, которое она шепчет в ответ, разбивает мой мир на кровавые осколки.