Глава 56

Гнев Харуто был весом на его плечах, давил, делая его шариком, желающим взорваться. Он делал каждый шаг быстрее, почти бежал. Гуан с трудом поднимался за ним, пыхтя, со стонами. Урчание в животе Гуана действовало Харуто на нервы, он скрипел зубами, чтобы не ругать старого друга. Проклятая бойня монахов помешала ему добраться до йорогумо, отомстить. Он сделает ее мертвой, разорванной, с головой на копье. А потом он нападет на Вестника Костей и посмотрит, насколько сложно было убить тэнгу.

Шики с дрожью засвистела на его плече, и он хмуро посмотрел на нее.

— Тихо! — рявкнул он. Маленький дух вздрогнула и чуть не упала с его плеча.

На вершине лестницы он замер на миг, осмотрел третье плато. Там было почти пусто, плоскую землю покрывал снег высотой до лодыжек. В дальнем конце возвышался большой храм, бросая длинную серую тень на белый простор. Дверь храма висла на петле, и старый монах лежал на крыльце, мертвый. В центре плато стояла огромная сакура, которую монахи как-то заставили цвести в холодную погоду. Глупая попытка отогнать злых духов. Розовые лепестки цеплялись за ветки, многие лежали на снегу. Толстые нити паутины свисали с ветвей. Харуто увидел движение среди цветов. Он сжал меч, рук дрожали.

Йорогумо медленно спустилась на толстой нити, плюхнулась на снег, согнув человеческие ноги, паучьи лапы трогали воздух. Темная кровь сочилась из плоти на месте правого глаза, два левых глаза — над и под первым шрамом — были темными и бездонными.

Харуто шагнул к онрё, нога провалилась в снег, ладонь замерла над рукоятью катаны. Он ощутил ладонь Гуана на своем плече. Поэт покачал головой и указал на другие ступени в камни, они вели к последнему плато. К темнице Орочи.

— Она — только отвлечение, старик, — сказал Гуан. — Она хочет задержать нас, чтобы ее мастер успел освободить дракона.

— Тогда мне нужно быстро с ней разобраться, — прорычал Харуто, сжимая челюсти до боли в мышцах.

— Она хитрая, — сказал Гуан. — Подумай. Ты бьёшься на ее земле. Она успела подготовиться. Тебе нужно идти. Сейчас.

— Я не могу бросить ее за нами, — сказал Харуто. — Она ударит со спины, — он разминал шею, пытаясь прогнать напряжение.

— Знаю…

Что-то сверкнуло в угасающем свете слева от них. Кинжал прилетел с плато ниже. Он замер в воздухе на миг, а потом появилась Кира, сжимая нож в ладони. Она упала на снег плато, покачнулась на краю утеса и наклонилась подальше от пропасти.

Йорогумо зашипела на нее.

— Впечатляет, девчушка, — сказал Гуан.

Кира прошла к ним, хмурясь, глаза были красными и опухшими. Рана на ее щеке выглядела как мазок кистью, красные чернила капали с ее подбородка.

— Я поняла технику, которой меня учила Янмей. Она звала это шагом сквозь мир.

— Где принц? — спросил Гуан.

Кожа вокруг глаз Кира потемнела, но треска стекла не было. Она повернулась и хмуро посмотрела на йорогумо.

— Она убила его, — сказала тихо Кира.

Йорогумо рассмеялась и скрылась за стволом дерева.

— Последний из Идо умер в криках? Или ты спасла его от страданий, сестра?

Кира зарычала и метнула кинжал в онрё. Он попал в едва заметные шелковые нити, свисающие с дерева. Кира создала другой кинжал. Харуто кивнул ей.

— Иди влево, а я — вправо. Ударим вместе, и она не сможет сбежать.

Кира поджала губы. Тьма вокруг ее глаз стала почти черной, но ее глаза были ясными.

— Ее яд убивает. Не попадись.

Гуан вздохнул.

— Хватит! — он указал на ступени, ведущие к четвертому плато. — Идите, оба. Не дайте им освободить Орочи. Это мой бой, — он издал невеселый смешок. — Так и должно было случиться.

Харуто смотрел на заснеженную землю, мотая головой.

— Гуан…

— Ты еще не понял, старик? — рявкнул Гуан, сверля его взглядом. — Ты не можешь защищать нас все время. Ты не можешь все время биться за других. Твое луковое бессмертие не поможет во всех боях, и ты не можешь этим укрывать нас. Это мой бой. Тян был моим сыном. Моим! Я всю жизнь подводил его. Я не подведу его теперь. Если я не сделал больше ничего для него, я помогу ему упокоиться. Любой ценой.

— Твои клятвы…

— Не смей сомневаться в моей решимости, — взревел Гуан. — Не ты, старик. Только не ты.

Харуто выдержал взгляд друга, увидел там решимость. Гуана вел не гнев или ненависть, а сострадание. Но этого было мало против онрё. Шики тихо прощебетала. Харуто знал, что его победили. Когда Шики и Гуан соглашались, ему нужно было признать, что они были правы.

— Что она сказала? — спросил Гуан.

Харуто опустил ладонь на плечо Гуана.

— Сказала: не смей умирать!

Гуан печально улыбнулся.

— И не планирую, маленькая редиска.

Харуто похлопал Гуана по плечу и пошел к ступеням, ведущим к четвертому плато. Кира пошла за ним, но замерла перед Гуаном.

— Она убила Кацуо.

Гуан хмыкнул.

— Я сделаю так, чтобы у него не было причины вернуться.

Кира кивнула и обняла старого поэта. Он обнял ее в ответ, и она отодвинулась и побежала за Харуто.

— О, нет, — йорогумо заскулила. — Не уходи, оммедзи. Я хочу, чтобы моя еда была вызовом.

Харуто замер и хмуро посмотрел на паучиху.

— Ты не знаешь, с кем столкнешься, — он подавил гнев и напряженно улыбнулся. — Бой со мной был бы простым, — он повернулся и продолжил подниматься. Он надеялся, что не ошибся, что не бросал друга умирать, но ему нужно было довериться Гуану. Ему нужно было верить, что старый поэт знал, что делал, ради его сына. И у Харуто был свой бой. Он пошел по последней лестнице, Кира была в паре шагов за ним.

* * *

Гуан смотрел, как Харуто и Кира поднимались к четвертому плато, следя за йорогумо. Она не двигалась. Она пряталась за деревом, человеческая ладонь прижималась к стволу, паучьи лапы трогали воздух, плели шелковую паутину. Она точно оставила ловушки на плато. Ему нужно быть осторожным.

Харуто и Кира пропали из виду, и он немного расслабился. Он мог сделать то, что нужно было, не переживая о том, что увидят его друзья. Он пошел к дереву, хрустя снегом, повернул сумку и полез в нее.

— Я думал, ты будешь расторопнее, ёкай, — сказал Гуан, задел свитки клятв ладонью. Он отдернулся от них, словно они обжигали. Обычно они утешали, но теперь… он носил их так долго, свитки и бремя клятв на душе.

Паучиха склонила голову и смотрела на него нечеловеческими глазами.

— Думаешь, я тут, чтобы остановить тебя? — она рассмеялась, царапая кору дерева острыми ногтями. — Глупая муха. Моей работой было сократить количество. Оммедзи не был моей добычей.

Гуан замер и взглянул на ступени, ведущие к четвертому плато. Если паучиха говорила правду, то Вестник Костей знал, что они шли. Это была ловушка. И они в нее не просто вошли, а вбежали. Ему нужно было предупредить Харуто.

— Думаешь убежать, мушка? — сказала йорогумо, скрываясь за стволом. — Вверх по ступеням, чтобы предупредить друзей? Думаешь, ты справишься? Это долгий путь, и спина будет открыта.

Гуан знал, что не сможет. С его коленями подъем будет медленным. Паучиха поднимется по склону и поймает его с легкостью. Нет, лучше было одолеть ее тут. Не дать ей присоединиться к атаке на Харуто и Киру.

Гуан продолжил медленно идти к сакуре. Снег был по лодыжки, усеянный розовыми лепестками. У нее было преимущество. Это было ее логово. Он полез в сумку, вытащил свиток бумаги и поднял его в паре шагов от дерева. Среди цветов вишни и паутины он не видел йорогумо, но был уверен, что она вдела его.

— Ты знаешь, что это? — спросил Гуан. Ответом было молчание. Он развернул свиток и посмотрел на слова там, подпись его кровью. — Это моя первая клятва, — продолжил Гуан. — Я принял эту клятву и три других годы назад. Это мое обещание быть лучше. Ради моего сына, я пообещал не быть монстром, каким был раньше, — он смотрел на дерево с укором. Онрё была где-то там. — Ты убила моего сына! — взревел он. — Из-за тебя он вернулся ёкаем и не может упокоиться. Как я могу быть лучше, если позволяю ему оставаться полным ненависти? Он никогда таким не был. Я был таким, но не он. Я отдал это за него. За своего сына… За Тяна я снова все отдам! — он медленно выдохнул, готовя себя к тому, что должен был сделать. — Я стану монстром в последний раз.

Паучиха рассмеялась за сакурой или среди паутины на ветках.

— Твой сын умер в муках. Я помню ту мушку. Как он кричал. Его кровь была как сладкие сливы на вкус. Может, и твоя такая.

Гуан скрипнул зубами и взял клятву обеими руками.

— Моя первая клятва. Больше не брать в руки оружие, — он порвал свиток надвое. Его клятвы были не просто обещаниями, они были замками, каждый висел на его ци, физический барьер и духовный. Та ци вернулась к нему потоком, прогнавшим холод, усталость и боли возраста. Снег и лепестки поднялись вокруг него, кружились от его энергии. Он ощущал себя моложе, сильнее, гнев бушевал в его крови рекой.

Паучиха медленно отвернулась от дерева и опустилась на землю на человеческие ноги. Ее паучьи лапы двигались на сотне шелковых нитей.

— И все, мушка? Я ожидала больше.

Гуан полез в сумку и вытащил полоску бумаги и чернила. Он опустил кисть в чернила и начертил одно слово на бумаге: дао. Бумага сложилась и стала мечом, чуть изогнутым, одна сторона была острой. Он сунул чернильницу в сумку и сжал рукоять дао обеими руками. Он был с таким мечом в юности. Было приятно снова держать оружие. Это ощущалось правильно. И он ненавидел эту правильность.

Гуан хмуро смотрел на паучиху, приближаясь.

— Это за тебя, Тян.