Оставив детей радостно играть, Ноа и Бишоп прошли по коридорам, через фойе и вошли в церковь.

Она была большой, но просто обставленной, с двумя рядами деревянных скамей и широким центральным проходом, ведущим к помосту. Простая деревянная кафедра стояла перед крестом в натуральную величину, который висел на задней стене.

Солнечные фонари, разбросанные повсюду, освещали помещение. Несколько пропановых обогревателей согревали большое помещение. Все витражные окна закрывали одеяла, прибитые или приклеенные к стенам.

Полдюжины семей ютились на скамьях. Мать возилась с коляской, убаюкивая своего ребенка. В противоположном углу стоял отец с крошечным свертком на груди, пытаясь заглушить жалобный плач младенца.

— Как я мог отказать им? — тихо сказал Бишоп. — Это наше служение. Наше призвание. Подобно Иосифу и его хранилищам в Египте, мы готовились к такому времени, как это.

— Почему-то меня это не удивляет, — Ноа прочистил горло, поправил свою куртку поверх униформы. Именно этой части визита он боялся. — Итак… ты знаешь, что Розамонд открыла приют в средней школе. Они просят местных жителей, у которых есть немного больше, чем у других, пожертвовать немного вещей. Пока не прибудет Федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям, и мы не решим, что делать дальше.

Бишоп скрестил свои огромные руки на груди. Он ничего не сказал, просто ждал.

Лицо Ноа запылало.

— Мы надеялись, что ты захочешь объединиться с нами.

— Мы?

Ноа неловко переступил с ноги на ногу.

— Мы должны справляться с этим вместе, Бишоп. Все мы.

Бишоп оставался настроен скептически.

— Это наше служение. Не могу сказать, что мне нравится идея, когда кто-то другой решает, кто что получит.

Ноа вздохнул. Это именно то, о чем он переживал. Бишоп всегда был упрямым, самодостаточным парнем. Ему нравилось вести дела по-своему.

Как и Розамонд.

— Какая разница, кто дает, лишь бы люди не голодали и не замерзали до смерти?

Бишоп устремил свой темный, уверенный взгляд на Ноа.

— Я мог бы передать то же самое ей.

Ноа открыл рот, но ничего не сказал. У него не нашлось ответа на это. Во всяком случае, хорошего.

— Все просто. — Бишоп сжал челюсть. — Пусть суперинтендант делает свое дело, а мы будем делать свое.

Ноа в свою очередь проронил:

— Надеюсь, все будет так просто.

Он не знал почему, но в глубине души у него зародилось странное чувство тревоги.

Ничто уже не казалось простым.