Ноа уныло кивнул. Преднизон даст Майло еще две недели или около того.

А что потом? Этот вопрос звучал в его голове снова и снова, преследуя Ноа. Что потом? У него все еще нет ответа.

— Ноа Шеридан! — раздался громкий голос, резко вернув его в настоящее. — Я не предполагал, что для того, чтобы привести тебя в церковь, потребуется такое сильное потрясение, но, полагаю, Господь делает то, что должен!

Здоровенный чернокожий мужчина распахнул боковую дверь, проскочил мимо волонтера, наполнявшего чью-то сумку консервированными бобами, и бросился к Ноа.

Он заключил Ноа в крепкие медвежьи объятия, едва не сломав ему ребра.

— Бишоп, — приглушенно произнес Ноа, прижатый к груди друга. — Я тоже рад тебя видеть.

Аттикус Бишоп отстранился и заглянул ему в лицо.

— Тебя даже не видно под всем этим дерьмом. На улице холодно. Заходи внутрь!

Он подошел к Майло и протянул ему руку.

— Привет, Майло. Как дела?

Майло подпрыгнул, чтобы дотянуться до его руки, чуть не упал в снег, но широко улыбнулся.

— Теперь я могу кататься на снегоходе. Папа говорит, что я могу даже управлять им! Папа не ездит слишком быстро, но я точно буду разгоняться до восьмидесяти миль в час, как на варп-скорости.

— Может быть, я сказал «может быть», — уточнил Ноа. — И нет, точно не будешь.

— Почему он проходит без очереди? — закричал кто-то.

— Мы стоим уже два часа!

— Это несправедливо!

— Все будут сыты, — заявил Бишоп, приветливо махнув рукой толпе. — Не волнуйтесь.

Несколько человек продолжали ворчать. Бишоп лишь усмехнулся и проигнорировал их.

— Терпение — великая добродетель, — проговорил он, понизив голос и подмигнув Майло, — но почему-то мне кажется, что сейчас они не оценят проповедь.