Я протянула кинжал, и он схватил рукоять, скользнув своей рукой по моей, потом одним движением развернулся и нанес удар. Раздался крик, из-под брюха лошади я увидела, как поверженная падает, прижав руки к лицу.

Еще не побывав ни в одном сражении, я воображала, что смерть в битве быстрая: меч пронзает, топор рубит, и жизнь вытекает из ровной раны мгновенно, словно пламя задутой свечи. Но быстрая смерть только для счастливчиков, а сегодня таковых оказалось мало. В их число попал Адам. А вот женщине, зарезанной Заком, не повезло: она корчилась в грязи, истекала кровью и выла. Ее вопль парализовал меня — это звучал мой страх, внезапно обретший голос.

Крик захлебнулся. Я открыла глаза и увидела Палому — она стояла сбоку от лошади Зака, над неподвижным женским телом.

Слегка наклонившись, Палома обтерла лезвие меча о травяную кочку.

— Дома я бы так же поступила с овцой, которая сломала ногу, — сказала она, встретив мой взгляд.

Зак полусвалился-полуспешился с лошади. Встал лицом ко мне, по-прежнему сжимая мой кинжал.

— Отдай, — велела я.

Нет, я не боялась Зака. Просто кинжал принадлежал мне: его подарил Дудочник много месяцев назад, еще до побега с Острова. Мне не нравилось, что Зак к нему прикасается.

Он опустил глаза на кинжал. Кровь убитой женщины попала на рукоять и стекала по пальцам Зака.

— Отдай, — повторила я, — или отберу.

Подняла меч, взвесила в руке.

Зак оценил его взглядом. Посмотрел в сторону, где стояли Зои и Палома, затем снова уставился на меня.

И наконец протянул мне кинжал рукоятью вперед, но, когда я за нее ухватилась, не отпустил клинок, так что мы держали оружие вдвоем.

— Я знал, что в крайнем случае ты меня спасешь, — сказал он.

Я выхватила кинжал. Если при этом и порезала ладонь Зака, то недостаточно глубоко, чтобы тоже ощутить боль.

— Я не тебя спасала, а себя, — ответила я.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Битва вокруг нас утратила накал, но уродства не потеряла. Мы с Заком и Паломой сошлись в тесный кружок и плечом к плечу наблюдали за схватками. Зои, Виолетта, Криспин и Эш кружили вокруг нас, а толпа наших солдат — вокруг них. Несколько раз враги наступали и откатывались. Неожиданно один все же прорвался между Криспином и Эшем и побежал прямо на нас. Мне показалось, он убегал, а не атаковал: круглые глаза, отведенный в сторону топор. Мы с Паломой замахнулись на него одновременно. К счастью, темнота и грязь скрыли детали содеянного, и я не поняла, кто из нас нанес смертельный удар.

Ворота Шестого убежища не были рассчитаны на атаку снаружи. Скорее они предназначались, чтобы защитить от любопытных глаз или чтобы остановить запаниковавших омег, которые пришли сюда и вдруг передумали. Остановить тех, кто в последнюю минуту заметил недобрую тишину в убежище, где должны были жить и работать тысячи человек. Когда Саймон и его отряд наконец захватили площадку перед воротами и пустили в ход таран да абордажные крючья, потребовалось лишь несколько минут, чтобы одну створку сорвать с петель, а вторую широко распахнуть.

После падения ворот гарнизон мог защищать убежище только своими телами. Забыв о стратегии и тактике, бились стенка на стенку. Ужасная простота: наши солдаты ломились внутрь, а враги пытались сдержать их натиск.

Мы втроем, подталкивая друг друга, упорно продвигались вперед, вверх по склону. Вокруг нас шли охранники. Приходилось лавировать между грудами тел — тем большими, чем ближе к воротам.

В планах и мечтах эта победа рисовалась прекрасным триумфом. А в реальности она превзошла своим безобразием все, что я прежде видела.

Здесь я увидела, как коротышка наступил на тело своего упавшего, еще живого товарища, чтобы подняться и перерезать живот всаднику. Увидела, как раненый вытащил стрелу из собственных кишок и рассматривал ее так любовно, словно ребенок найденную на берегу ракушку. Увидела, как женщина мастерски выиграла поединок на мечах, а затем, не успела она обтереть меч, паникующая лошадь убила ее, лягнув копытом в затылок.

Вот что я увидела и усвоила в этот день: каждая смерть — навсегда. Каждый клинок — всеуничтожающий взрыв для человека, чье горло он перережет.