Я видела, как достали из бака парня-блондина. Он уже шевелился. Его уложили на спину на мостик, вынув трубку изо рта. Его длинные волосы свесились сквозь металлическую решетку. За время заточения плоть стала такой же светлой, как у Паломы, и настолько мягкой, что, когда парень поднял руку к лицу, ребра решетки уже глубоко отпечатались на ней и почти порвали кожу.

Он закашлялся, его живот втягивало под ребра при каждом спазме. Я положила ладонь ему под голову, чтобы не билась о мостик во время приступа. Теперь его глаза были открыты, и он произнес единственное слово:

— Кто?

Он обращался к потолку, и было непонятно, что он имел в виду: «Кто я такой? Кто вы такие? Кто сделал это со мной?». Возможно, это был не вопрос, а всего лишь случайный звук, вырвавшийся из глотки вместе с консервирующей жидкостью и слизью.

Солдаты дружно поторапливались. Некоторые с мостков тащили людей из баков; другие спускали вытащенных по лестницам вниз и закутывали в одеяла, взятые из телег. Только Зак не двигался: он стоял у панели управления и глазел на дело рук своих. Глазел на людей, влажных, как свежепойманная рыба, извлеченных из баков и сложенных прямо на пол, где они извивались, или стонали, или садились и слепо пялились на окружающий мир.

Им было очень худо. И можно было только догадываться, станет ли когда-нибудь лучше. Но они вырвались, и бесчеловечный ужас баков, тяжесть подводной тишины перестали на них давить. Блондин рядом со мной уже довольно осмысленно озирался по сторонам: сначала его взгляд сосредоточился на потолке, затем — на двери с подсветкой и наконец — на собственной руке, поднятой к лицу. Он поворачивал кисть туда-сюда, снова и снова двигал пальцами, исследуя подробнейшим образом. Родное тело стало незнакомым — чем-то, что следовало изучить, чтобы принять как свое.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Тяжелая работа продолжалась почти весь день, никому даже в голову не пришло сделать передышку. В комплексе сооружений Шестого убежища было двенадцать залов с баками, в каждом зале — сотни людей. Всякий раз Зак работал с панелью управления и отдавал приказы. Мы с Зои следили за ним, и нож она держала наготове. Освоив процесс, солдаты поначалу ускорились, уверенно двигаясь среди машин. Но позже — замедлились, поскольку сильно устали.

Вытащить всех живыми не удалось. Некоторые так и не задышали; другие вдохнули лишь по несколько раз. Одного мужчину конвульсии охватили раньше, чем солдаты подняли его из бака, и он бился о стеклянные стены. Но большинство смогли и дышать, и даже немного говорить. Многие плакали. Меня волновали те, кто не проявлял эмоций: люди, которые тихо сидели или лежали на полу с приоткрытыми ртами и остекленевшими взглядами.

Наконец осталось необследованным только одно помещение — небольшая пристройка справа от обширного зала с баками.

Криспин вошел туда первым. Прежде чем я двинулась следом, Зак схватил меня.

— Не ходи туда, — попросил он с вернувшейся настойчивостью.

Я взглянула на его руку, вцепившуюся в мое предплечье. Цепь провисла между его скованных запястий.

— Не смей указывать, что мне делать, — вырвалась я из хватки Зака.

— Мы держали здесь кое-какие ранние эксперименты, — он понизил голос, — первых омег, попавших в баки. Ты ничем им не поможешь.

Я помедлила у двери.

— Этих извлечь не получится, — убеждал он. — Там их всего-то штук сорок или около того. Смысла нет даже пытаться. Уверяю тебя. Напрасная потеря времени.

Я отчеканила каждое слово медленно и веско:

— Что ты с ними сделал?

Зак зачастил:

— В самом начале, пытаясь повторить найденное в Ковчеге, мы столкнулись с множеством трудностей. Не хватало необходимых материалов, и было неясно, чем их можно заменить... До того, как мы сумели изготовить пищеводные трубки с клапанами, приходилось… — он запнулся. — Понимаешь, следовало принять меры, чтобы омеги не умирали при погружении.

— Хватит прятаться за обтекаемыми словечками, — выплюнула я. — Скажи наконец, что ты сделал.

— Касс, — позвал изнутри Криспин. — Тебе стоит на это посмотреть.

Криспин был среди тех, кто вытаскивать из баков утонувших детей, но даже тогда его голос не дрожал, как сейчас.

Я протиснулась мимо Зака и вошла в комнатку.

Там стояли индивидуальные баки — даже меньше тех, что находились в Нью-Хобарте.

Внутри было так мало света, что сначала не удавалось рассмотреть детали. Потом мои глаза привыкли к темноте. В ближайшем к двери баке плавала женщина, ее рыжие волосы шевелились сверху. Я шагнула ближе, вглядываясь в ее лицо.

Мне довелось увидеть много человеческих лиц, далеких от идеала. Нина с одним глазом; Криспин с грубыми чертами; Палома с мраморно-белой кожей; Ева со вторым ртом сзади на шее. Много заклейменных, покрытых шрамами, изможденных от голода лиц. Но подобного я не видела никогда: герметичная сборка плоти вокруг трубки вместо рта и ноздри, зашитые так крепко, что все лицо собралось в складки.

— Нам пришлось, — сказал стоявший позади Зак. Он с отвращением взирал на женщину в баке. — Иначе они бы сразу захлебнулись. Это была идея Воительницы. Мы просто наглухо зашили рот и ноздри.

Кулаки Криспина крепко сжались, в правом блеснул нож.

— Это не так болезненно, как выглядит, — продолжал Зак. — Мы ведь думали об их альфах.

Криспин сглотнул и шагнул к Заку.

Я оказалась быстрее.

Зак явно обрадовался, когда я встала между ним и Криспином.

Затем я согнула руку в локте, отвела ее назад и изо всех сил влепила кулаком ему в брюхо. Мы оба одновременно согнулись пополам с одинаковым звуком: утробным болезненным хрюканьем. А потом застыли, почти касаясь друг друга головами. Я ждала, пока легкие не начнут снова принимать воздух, а боль в животе не утихнет.

— Знай, — прошептала я, как только смогла выдыхать. Мы все еще были скрючены и клонились друг к другу, голова к голове. — Ты — единственный монстр в этой комнате.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Зак оказался прав: эти заключенные при освобождении не выжили. Скорее всего, во время первых пробных попыток погружения в баки им изувечили не только лица. Когда наши бледные молчаливые солдаты осушили баки, их обитатели так и не пришли в себя. Лишь один мужчина протянул руку и выдрал трубку из зашитого рта, оставив узкую дыру, которая трепетала от каждого вдоха и влажно мурлыкала. Но вдохов случилось только пять или шесть — все слабее и слабее.

Мы с Паломой посидели с ними до конца. Я обрадовалась тому, что она была рядом в те несколько минут в полутемной комнате, пока жизнь вытекала из пленников, точно вода из треснувшего сосуда. Палома не имела отношения к этому ужасу, однако разделила его со мной, преклонив колени, держа несчастных за руки и глядя, как они умирают. Она прижала ладонь ко лбу какого-то юноши: ее кожа была такая же белая, как и шрамы на его изуродованном лице. Я взяла руку рыжеволосой женщины и держала в своих. Я не притворялась перед собой, будто она знает о моем присутствии, будто мое прикосновение облегчает ей уход. Но в такие моменты кожа льнет к коже.

Я взглянула на Палому, на опустевшие резервуары за ее спиной. Вспомнила о баках, которые мы с Дудочником обнаружили в Ковчеге — там «члены Временного правительства» погребли сами себя до лучших времен. Так много изменилось с эпохи, когда те люди стали свидетелями взрыва, и так мало.

— Мутация, в которой мы действительно нуждались после взрыва, — сказала я Паломе, — она ведь так и не произошла, верно? Наши тела изменились, но человеческая способность к жестокости осталась прежней. — Я посмотрела вниз, на лицо мертвой женщины, изувеченное моим близнецом. — Погляди, что мы опять натворили.