Сева был шокирован. Ему захотелось послать Тибо куда подальше, но он сдержался и просто молча встал и пошёл к себе. Шёл быстро, поджав плечи и втянув голову, как ходил всегда, когда был зол или просто погружён в свои мысли. Он ненавидел европейцев, союзников, москвичей, Пирогова, всех. И себя тоже, за то, что находится здесь и спокойно слушает все эти гадости. Но в эту минуту, за шипящим водопадом ненависти он вдруг почувствовал что-то новое в себе. Он даже остановился, потому что открывшееся ему чувство было чем-то новым и странным. Он со всей ясностью почувствовал себя русским, человеком без родины, одинаково чужим и московским вождям и всему этому пёстрому сброду с громкими титулами, готовыми продать и предать всё ради возможностей воровать деньги и иногда жать руки американскому президенту. Куда-то делся журналистский цинизм. До боли захотелось сделать что-то для своей нации и своей страны. Он оглянулся по сторонам. Он был в самом центре армии, идущей на Москву. В общем-то русской армии, идущей на русскую столицу. Но парадокс был в том, что и эта пёстрая армия и пироговское российское правительство на самом-то деле уже не имели к России никакого отношения, а были лишь скоплениями людей, озабоченных своими личными интересами и своим персональным будущим, за которое и шла борьба. Россия умирала буднично и тихо, как забытая всеми в дальней комнате одинокая старушка, уже равнодушная к сваре своих нерадивых правнуков, делящих последние её пожитки. Старая ли Россия умирала, чтоб возродиться когда-нибудь потом вновь или это была окончательная её гибель - кто мог дать ответ на этот вопрос? Да и задавался ли кто-нибудь ещё такими вопросами?

Эпилог

После смерти Пирогова агония России длилась меньше недели - ровно столько, сколько понадобилось союзным армиям для неспешной прогулки до Москвы. Заостровский-Фадеев пропал за несколько часов до падения столицы: призвал «всех русских людей доброй воли не жалеть сил для защиты своей Родины» - и исчез в дыме бесчисленных пожаров, охвативших город и полыхавших много дней подряд. Потом союзники долго искали, преследовали его и даже вроде как видели в разных частях мира, но все это было чепухой. На самом деле он погиб, глупо и где-то даже позорно: лимузин беглеца был остановлен бандой мародёров, а его самого обобрали, раздели и убили просто так, ради куража, засунув его обезображенное тело в заполненный нечистотами колодец.

Лапников оказался самым старшим по званию из арестованных руководителей России. Он даже не пытался скрыться, наоборот, приехал в Кремль и там, в одном из кабинетов, где более-менее сохранилась обстановка, спокойно дождался прихода союзников. Комендантская рота Кремля сложила оружие сразу, как только на Красную площадь выехали передовые бронемашины. По иронии ли судьбы или по злому замыслу ненавистников России, но это были польские военнослужащие, для маскировки одетые в униформу украинских добровольцев. Они разоружили немногочисленных солдат и, по их наводке, взяли под стражу Лапникова. Он сидел на полу в позе лотоса и отрешенно улыбаясь, смотрел в пустоту. Сопротивления он не оказал, ни при аресте, ни потом.

Когда его вывозили из Кремля, сквозь окно он увидел веселящихся поляков, которые более не считали нужным маскироваться, а потому водрузили над Василием Блаженным бело-красный флаг с орлом и активно позировали на фоне Минина и Пожарского, к головам которых были прилажены «конфедератки». Тем не менее, даже эти душераздирающие сцены не произвели на Лапникова никакого вешнего эффекта. Не стал отвечать он ни на вопросы следователей, ни международному трибуналу, и даже известие о пожизненном заключении не произвело на него никакого внешнего впечатления.

Своим ледяным спокойствием на трибунале он произвел на всех гораздо более приятное впечатление, чем бившийся в истерике Бурматов. Бедолага так и не сумел до конца исполнить определенную себе роль Геббельса и вместо величественного, как ему казалось, самоубийства, он бессмысленно метался по центру Москвы весь роковой день 4 ноября, то собираясь покинуть город вместе с многочисленными беженцами, то пытаясь присоединиться к каким-либо из несложивших оружие русским формированиям. Таковые, впрочем, существовали только в его воображении, и потому он их, конечно же, не нашёл. Зато имел неосторожность попасться в руки участникам организованного городскими властями и духовенством крестного хода «во умирение Руси». Фантасмагорическое зрелище идущих по задымленным улицам с хоругвями и флагами бородатых православных активистов вызвало у Бурматова оторопь. Потом он попытался призвать их на бой с оккупантами, но был бит палками, обозван «провокатором» и сдан вежливым офицерам Объединённой военной жандармерии, препроводившему его к следователям Международного трибунала.

Пока в Москве шло наведение порядка, а в фильтрационных лагерях сортировали оказавшихся в западне беженцев, драматические события развернулись в Сибири.

Через день после убийства Пирогова в Сибири произошла серия терактов, а после него начались массовые беспорядки и погромы. Практический смысл всего этого было сложно понять, но вот действия китайских военных властей вносили в сибирский хаос зловещий оттенок спланированного мероприятия.

После нескольких дней кровавого хаоса, Председатель Временного Чрезвычайного Правительственного Комитета Сибирской Народной Республики полковник Галышников был арестован самозваным и откровенно прокитайским Сибирским Военно-революционным Комитетом, осужден за преступления против народа Сибири и повешен. Дальше ситуация развивалась в бешенном ритме: в Сибирь были введены новые китайские войска, через несколько месяцев состоялись выборы и новое правительство взяло курс на максимальное сближение с Китаем, а спустя несколько лет регион присоединился к Поднебесной, став Сибирским Автономным Районом Китайской Федеративной Республики. Сибирская дивизия, посланная Галышниковым на Москву, домой не вернулась, и была переправлена союзниками в Африку, в Шестую провинцию, где и погибла почти в полном составе в печально знаменитом «большом котле».

В Дальневосточной Республике про Москву забыли сразу после окончания активной стадии кризиса. Китайская активность в регионе стала главной проблемой, поэтому была произведена срочная оккупация Прибайкальской Федерации и значительно увеличена армия. Кроме того, в регионе были размещены дополнительные военные базы США и Японии. Казахстан упрочил своё положение в Евразии, включив в состав обновленного Евразийского Содружества ряд новых регионов. Великая Украина, обделив Беларусь, почти в два раза увеличила свою территорию и вошла в число крупнейших государств Земли. После завершения всех политических формальностей, в Киеве состоялись помпезные торжества по случаю «воссоединения Киевской Руси».

На Урале, пользуясь военным положением, были распущены законодательные органы и после новых выборов, совмещенных с референдумом по конституции, премьер-министром с широчайшими полномочиями стал Павел Водянкин. Во время банкета по случая вступления в должность, Ислам Реджепов торжественно вручил ему высшую награду Бухарского Эмирата, брильянтовую звезду ордена «Бухара-и-Шариф», а американский посол Бил Малер передал приглашение посетить Вашингтон: предложения Водянкина по обустройству Евразии вызвали большой интерес и фактически были положены в фундамент новой геополитической конструкции на территории бывшей России. Многообещающая карьера Водянкина закончилась спустя несколько лет неожиданной отставкой. Недоброжелатели связывали этот странный поступок с арестом Интерполом Ислама Реджепова и последующими финансовыми скандалами, намекая, что уральский премьер был слишком близок со ставшим одиозным олигархом.

…Москва удивительно быстро обезлюдела. Победители однозначно дали понять, что восстанавливать городские коммуникации и здания никто не собирается. По новым соглашениям, Москва стала дальней северной окраиной Украины.