Истребители Зла молча отогнали оленей прочь и обступили их со всех сторон, сжимая в руках широкие церемониальные мечи и коптящие факелы.

Гумбольдт тяжело вздохнул, пересчитал про себя нападавших, и несмотря на то, что сердце его было готово выпрыгнуть из груди, обратился к своим спутникам ровным голосом:

– Проявим смирение, братья мои. Вышло какое-то недоразумение… – После этих слов он повернулся к монахам и коснувшись пальцами переносицы, спросил:

– Возможно, кто-нибудь из присутствующих здесь братьев пояснит мне, к чему такое обращение? Я архиепископ Гумбольдт, владыка Новергана, наследник Божественного Церковного Престола.

Из-за стены монастыря вышел пожилой монах, скромно одетый в простенькую, местами разорванную серую рясу. Двигался он как-то нелепо, покачиваясь, то и дело резким движением выбрасывая вперед худые руки. Странно ковыляя он приблизился к ним, покачнулся и обращаясь к Истребителям Зла хрипло произнес:

– Смотрите братья мои! Вот пораженный Хаосом, вкусивший власти его нечестивец. Он пред вами стоит, глаза его больны, глаза его не видят блуждающего света Истины, их взор затмил Хаос.

Монах сверкнул из-под клобука сумасшедшими глазами и обратился к Гумбольдту:

– Ваше Ненавистное Святейшество… Вы предали веру, и поплатитесь за это… Вы думали, что вольны распоряжаться Истиной по-своему, и сможете обмануть верующего? Господь указал нам на ваш путь! Это Господь Наш, Великий Иллар, которого вы предали, указал нам на ваш обман! Как глупо, подозревать истинно верующего, в том, что он может купиться на такую ложь? Они мертвы, их души уже принадлежат Джайллару, и теперь ваша очередь. – Монах в рваной рясе конвульсивно задергался и захихикал по-девичьи.

Гумбольдт поморщился от отвращения. Он смотрел на фанатика и размышлял о том, как нелепо погибнуть именно тогда, когда он уже поборол все внутренние сомнения, и был согласен на предложение Императора. Еще немного, и им бы удалось изменить этот мир к лучшему, вернуть людям веру и отогнать страх. Его трюк с подменой не прошел, и Гумбольдту стало невыносимо жалко брата Мартина, кроткого и безобидного мужчину, которого он послал вместо себя, в надежде обмануть Истребителей Зла, и который уже, вне всякого сомнения лежит где-нибудь с разрубленной головой. Он оглянулся на своих спутников и уверенно улыбнулся им, стараясь поддержать в последние мгновенья жизни. Монахи грустно улыбнулись в ответ.

Сумасшедший пророк в хламиде, зло таращась на Гумбольдта, вскинул руку вверх и закричал:

– Прими это воздаяние, справедливый Господь Наш Иллар, и укрепи веру нашу кровью этих нечестивых!

Истребители Зла подняли мечи и шагнули вперед. Гумбольдт сложил руки на груди, прикрыл глаза и приготовился встретить смерть. И тут он услышал пронзительный тонкий свист. Все на мгновенье замерло, а затем воздух вокруг наполнился протяжным шипением. Гумбольдт открыл глаза и увидел, как ближайший к нему здоровенный монах в агонии бьется на земле, а из горла у него точит длинная стрела. Дальше все происходило как во сне – вокруг, размахивая сталью, замелькали странно одетые люди. Гумбольдт завертел головой, пытаясь уследить за происходящим. Вооруженные короткими мечами и кинжалами воины слаженно и четко атаковали оставшихся в живых монахов, умело прикрывая друг друга и давая возможность стрелять лучникам, и вскоре весь монастырский двор покрывали окровавленные тела в черных балахонах. Все стихло, лишь вяло шипели в лужах крови догорающие факелы, да издалека едва доносился рев могучей реки. Гумбольдт с трудом приходя в себя, посмотрел на сумасшедшего в рваной рясе. Тот сидел, привалившись к высоким ступеням, и смотрел на свои осклизлые внутренности, медленно выползающие из распоротого живота. В его глазах навсегда застыло удивление.

Гумбольдт пошатнулся как от удара.

"Вот и началось…"

Затем он повернулся и оглядел своих спасителей. Десяток воинов, в простых кожаных доспехах, молча вытирали оружие и поглядывали на него. Впереди стоял длинноволосый седой воин, а рядом с ним, опираясь на мощный лук, стояла очень жилистая, высокая и худая, как жердь, женщина с неприятным лицом. Воин медленно приблизился к нему, приклонил колено и коснулся пальцами переносицы.

– Ваше Святейшество! Ваш дальнейший путь свободен. Можете отдохнуть, мы позаботимся об оленях и посторожим ваш сон.

Гумбольдт хмуро оглядел его с ног до головы и пробормотал:

– Встань, сын мой… Ты спас мне жизнь, и теперь, по Священному Закону, ты можешь стоять в моем присутствии с покрытой головой.

Воин встал и низко поклонился.

Гумбольдт посмотрел в лицо каждому спасителю, откладывая в памяти любую деталь и поинтересовался:

– Кому же я и мои братья обязаны своим спасением?

Длинноволосый опять поклонился и ответил:

– Меня зовут Альфи, а это. – Он указал на лучницу, – Мален. Мы командуем отрядами, посланными для Вашей охраны. К сожалению, своей попыткой подстраховаться вы ввели в заблуждение не столько Истребителей, сколько нас, и мы едва не опоздали.

– А как те, другие?

Альфи равнодушно пожал плечами.

– Все мертвы. Их изрубили мечами. Хвала Иллару, это наш Господь дал сил одному из них перед смертью, указать нам каким путем будете двигаться вы.

Гумбольдт еще раз оглядел монастырский двор и снова обратился к длинноволосому:

– Ты так и не сказал мне, сын мой, кто нанял вас охранять мою жизнь?

Альфи, словно размышляя, почесал седую щетину и наконец, глядя в землю, проговорил:

– Особа, что наняла нас, пожелала остаться неизвестной. Ей, очевидно, очень дорога ваша жизнь. А мы сами, чего там скрывать… Мы солдаты Тихого Дома Вивлена…

Монахи, сопровождающие Гумбольдта, удивленно переглянулись. Сам архиепископ хрипло рассмеялся и пробормотал:

– Будущие каторжники и висельники спасают мою жизнь… А собственные братья по вере так и мечтают меня ее лишить… Нет, прав император, прав… В этой стране надо что-то менять…

Глава 21

Аттон миновал черные от старости покосившиеся ворота, и обходя лужи блевотины, двинулся к входу в таверну. Со времени его прошлого визита здесь почти ничего не изменилось. Вдоль поросших синим мхом стен по прежнему стояли огромные пузатые бочки с ужасным пойлом, от одной кружки которого ноги сами приходят в пляс, от двух – руки сами лезут в драку, а если продолжать пить дальше, то через день в голове поселяется дивная тварь, при каждом движении вонзающая в мозги свои острые когти.

То там, то здесь во дворе прямо на черной истоптанной земле лежали неподвижные тела, то ли пьяных, то ли попросту мертвых. Запах стоял ужасающий.

Аттон толкнул тяжелую дверь, пропустил копанию упившихся солдат и прошел к стойке. Хозяин Воула сидел на массивном дубовом табурете и подперев могучую челюсть огромным волосатым кулаком смотрел с нескрываемым отвращением, как два еле стоящих на ногах краснорожих буяна пытаются бить друг другу морды. Получалось у них плохо. Рассевшаяся на лавках многочисленная разношерстная публика активно подбадривала бойцов криками.

Аттон грубо отпихнул подвернувшего под руку бродягу, и не давая поводов для последующей перепалки, демонстративно поправил за спиной меч. Бродяга сморщил испитое лицо, и грязно ругаясь, нырнул в толпу у стойки.

Аттон приблизился к хозяину, оперся о стойку и пробурчал.

– Меня что здесь никто не рад видеть?

Воула повернул к нему массивную бритую голову и подвигав нижней челюстью просипел:

– Прости, Птица-Лезвие, старика… Задумался вот о смысле нашей никчемной жизни…

Аттон наклонился, пошарил под стойкой и выудил кувшин. Сорвав пробку зубами, он сделал несколько глотков и посмотрел на дерущихся.

– А ты не увлекайся, хозяин ночи… А то ведь можно и по миру пойти. Как представишь себе сколько дерьма вокруг – и захочется чего-то светлого, необычного. Что бы сердце затрепетало и рванулось из груди на волю… Так и представишься господу нашему Иллару, с пеной на губах и выражением невыносимой муки в глазах…