Глава 3

Нокс

Серые тени подкрадываются ко мне.

Их призрачные руки тянутся к моей шее и затягивают петлю. Моя трахея дергается и разрывается на куски, когда искаженный голос шепчет.

— Посмотри на меня.

Пальцы сгибаются, но я не тянусь к рукам, которые крадут у меня воздух. Если я прикоснусь к ним, они заставят мои глаза открыться, они заставят меня увидеть.

— Малыш, мальчик... — голос теперь менее искажен, медовый, почти нараспев. — Дай мне взглянуть в эти глаза...

Черт, нет.

Нет.

Если я не посмотрю, я буду в безопасности. Если я не посмотрю, я не буду знать, что произойдет, и все закончится быстрее.

Или это то, во что я верю, когда призрачные грубые пальцы сжимают мою шею и разбивают единственное, что дает мне воздух.

— Если ты не станешь смотреть, будет еще больнее.

Голос все еще медовый, прохладный, почти успокаивающий, и я бы поверил, если бы не знал, что скрывается за этим.

— Нет...

— Нокс, посмотри на меня.

— Нет.

— Я собираюсь ударить тебя и убедиться, что оставлю следы, ты, маленький придурок.

— Нет!

Вот тогда у меня открываются глаза.

Раздается звон, громкий, постоянный и без всяких перерывов.

Сначала я думаю, что все это у меня в голове. Звон.

Стук в черепе. Чертовы тени.

Моя голова — это то место, куда они идут, когда решают время от времени навещать меня, просто чтобы убедиться, что они все еще держат меня. Что маленький мальчик внутри, которого я медленно убивал последние двадцать лет, не умер.

Что он все еще дышит, все еще закрывает глаза, и ему снятся кошмары о тенях прошлого.

Он все еще живет со своими демонами.

Но звон не в моей голове. А откуда-то

рядом. Мой телефон.

Я хватаю его с бокового столика, закрываю глаза рукой, затемняя зрение. Свет ослепляет в моем состоянии после кошмара. В каком-то смысле я становлюсь единым целым со своими тенями, жаждущими тьмы и неспособными существовать вне ее. Так что, свет и я никогда не были по-настоящему близкими друзьями.

— Лучше бы у тебя была веская гребаная причина звонить мне так рано утром.

— Ее Величество королева позвонила и сказала: «Извините за ваш чертов французский».

— Уверен, что она также сказала тебе пойти подрочить.

Он притворно ахает.

— Как ты смеешь вкладывать такие нецензурные выражения в ее уста?

— Есть ли причина для твоего звонка, Дэн?

— Богохульство! Что может быть важнее королевы?

— Мое время для сна. — хотя он действительно разбудил меня от кошмара, так что я должен быть благодарен, на самом деле. — Итак, ты мертв?

— Очевидно, что нет.

— Ты находишься в затруднительном положении и нуждаешься в помощи?

— Не совсем.

— Тогда перезвони мне, когда не будет раннего утра. Если случайно у тебя возникнет чрезвычайная ситуация до этого, позвони 911.

— Во-первых, пошел ты. Во-вторых, я, кажется, говорил тебе, что сегодня мы играем в гольф с мэром, и ты должен был приехать около... пятнадцати чертовых минут назад. И, наконец, сейчас не раннее гребаное утро.

Я убираю руку от глаз и смотрю на время на телефоне. Конечно же, уже больше десяти.

Учитывая, что я не из тех, кто спит дома, это так же странно, как трахаться боком.

— Где ты, черт возьми, вообще находишься? — спрашивает Дэниел, с каждой минутой становясь все более нетерпеливым.

Он в веселье и играх, пока все не пойдет не по его плану.

Хотя большинство его планов отстой, и иногда они слегка импульсивны, что может сыграть определенную роль в огромном количестве людей, которых он привлекает на ежедневной основе.

Он мой единственный британский друг в Штатах. Мы вместе изучали юриспруденцию, вместе окончили университет и теперь работаем вместе.

Мы даже трахались вместе. Не он и я. Между нами, всегда была девушка.

Мы не делаем из этого привычку, но это то, что нужно, когда нам скучно и необходимы дополнительные эндорфины.

— Где-то...

Я снова щурюсь из-за света, проскальзывающего между пальцами.

Где я на самом деле? В моей голове чего-то не хватает, но, хоть убейте, я не могу понять, что.

— По крайней мере, скажи мне, что ты вернулся из Джерси?

— Джерси? О, да, Джерси. Нет, я все еще здесь.

— Какого черта, дружище? Разве ты не должен был вернуться вчера вечером после встречи с клиентом?

— У меня изменились планы.

— Что насчет гольфа?

— В этом плане тоже произошли изменения.

— Что?

— Гольф скучен, как и мэр. А теперь иди к черту.

Я заканчиваю разговор и смотрю в сторону, ожидая увидеть девушку со вчерашней ночи.

Анастасия, она сказала, что так ее зовут.

Обычно я не забочусь об их именах, так как они стираются из моей головы после окончания ночи, но тот факт, что она была той, кто требовал анонимности, заставил мои колесика вращаться.

Обычно так не работает.

Обычно мне приходилось заранее говорить им, что это на один раз.

Мне не нужно было этого делать с Анастасией, так как она была той, кто практически потребовал этого.

Это захватывает, сказала она.

И так оно и было.

То, что она была полностью послушна подо мной, борясь с тем, чтобы сдерживать свои звуки, заставило мой член затвердеть в одно мгновение.

Я трахаю много представительниц женского пола — очень много, так много, что сбился со счета, — но ни одна из них не была такой запоминающейся, как девушка, которая дала мне полную волю.

Она не только не жаловалась, но и поддалась моему грубому, быстрому ритму, будто ей это тоже нравилось. Будто она не могла насытиться.

Я знал, что в ней что-то есть с того момента, как мы посидели в баре, и я должен был исследовать это, должен был добраться до нее и увидеть все до конца. Прошлой ночью я должен был вернуться в Нью-Йорк, но потом решил, что трахну ее.

Я решил, что она будет извиваться и кричать подо мной, пока я буду держаться за ее ледяные светлые волосы.

Она, без сомнения, лучший секс, который у меня был за долгое время.

Может, из-за этого, или из любопытства, или по другой нелогичной причине, но я не ушел сразу после этого, как обычно делаю, тем более что она дала мне возможность заснуть.

Но по какой-то причине я не мог просто уйти.

Отчасти потому, что, несмотря на мощное освобождение прошлой ночью, мой член все еще требует большего. Вот почему я планировал продолжить с того места, где мы остановились сегодня утром.

Однако этот план рушится, когда я нахожу ее сторону кровати пустой. Я провожу рукой по тому месту, где она спала, но там холодно, значит, она ушла некоторое время назад.

Хм.

Я сажусь, весь сон исчезает с век.

Она ушла.

Анастасии, девушки, которая носила красное и была болтливой, здесь больше нет.

При нормальных обстоятельствах я бы отпустил. На самом деле, я должен быть рад, что нет одной из тех прилипал, которые требуют мой номер телефона или просят меня позвонить ей.

Но тот факт, что она ушла, не сказав ни слова, посылает искры огня по венам.

Женщины не уходят от меня. Никогда.

И все же Анастасия не задумывалась об этом дважды.

Это, блядь, впервые.

Я встаю, отбрасывая простыню, и не утруждаю себя одеться.

Моя нога натыкается на что-то, и я наклоняюсь, чтобы посмотреть, что это. Подвеска в виде бабочки, которая прошлой ночью висела у нее на кремово-белой спине.

Это первое, что я увидел, войдя в бар.

Украшенные драгоценными камнями черные крылья бабочки на фоне ее бледной кожи привлекли мое внимание и отказывались отпускать.

Тогда это были ее почти белые волосы, напоминающие лед, ее нежное миниатюрное личико и эти огромные голубые глаза, которые, казалось, были готовы поглотить весь мир, прячась от него.

Она была красива, но не в том вызывающем, соблазнительном смысле, к которому я привык. Во всяком случае, временами она казалась наивной, не зная, что ей следует делать, и ожидая инструкций.

Сначала я думал, что невинный поступок был просто актом.

Но чем больше я прикасался к ней, тем больше убеждался, что у нее мало опыта. Это замечалось в мелких деталях — как она находила время, чтобы пососать мой член, или как она часто поглядывала на меня, словно ожидала одобрения ее действий.

Если я ошибаюсь, и она на самом деле была эскортницей, я отзову свою юридическую лицензию. Или украду для нее Оскар.

Тем не менее, никакое актерское мастерство не могло позволить ей непроизвольно содрогнуться или взять меня глубоко и грубо, и даже наслаждаться.

То, что у меня всю жизнь были жестокие вкусы, делает грубый секс само собой разумеющимся, но некоторым девушкам это не нравится, и мне приходится сбавлять обороты, дабы не заходить слишком далеко. Я должен иметь в виду, что не все люди такие же испорченные, как я, поэтому я вынужден обращаться с ними немного мягче.

Но мне не нужно было делать этого с ней.

Она брала все, что я давал, и даже больше.

Она даже испытала оргазм из-за этого и закричала так эротично, что это до сих пор отдается эхом в моих ушах, как песня сирены.

Потом она ушла.

Моя хватка сгибается на бабочке, прежде чем я кладу ее на столик. Именно тогда я замечаю, что мой пиджак исчез, но бумажник лежит на стуле вместе со всем, что в нем.

Если бы она была воровкой, было бы разумнее взять мои наличные, но она выбрала пиджак — стоимостью в несколько тысяч долларов, но все же.

Она не показалась мне бедной. У нее была мягкая, деликатная речь и манеры хорошо образованного человека, но, возможно, все это тоже было притворством.

Качая головой, я направляюсь в ванную, чтобы принять душ.

Мой взгляд падает на презерватив в мусорном ведре, и я останавливаюсь. Я не сосредоточился на этом прошлой ночью, вероятно, из-за тусклого света и сонливости.

Но я вижу это.

Кровь.

На презервативе и полотенце, которым я ее вытирал. Когда я сначала почувствовал небольшое сопротивление внутри, я подумал, что это потому, что она из тех, в кого нужно входить постепенно или неоднократно, прежде чем я найду нужный ритм.

Но это другой случай.

Она солгала мне.

Она была гребаной девственницей.

И теперь я испытываю искушение найти ее и научить, что никто, ни один человек, не лжет мне и не выходит сухим из воды.