К одной подошве прилип сырой дубовый листок. Белла машинально сунула его в карман платья. Через неделю она с недоумением обнаружит высохшие крошки с прожилками.

Они переодели Сарлинга в пижаму и чулки, положили поудобнее на кровать. Рейкс смял подушки и простыню. Тело Сарлинга было все еще мягким, и Рейксу вспомнился разговор с Бернерсом о том, как остывает и коченеет труп, о том, что в первые шесть часов его температура падает на два с половиной градуса в час… Сарлинг окоченеет как раз тогда, когда Бейнс придет его будить. Смерть во сне. Время остановки сердца - около часа ночи. И все естественно. Кроме, пожалуй, самой смерти, хотя и она вполне закономерна для человека, стремившегося управлять людьми, как марионетками в балагане. Горе тому, кто пытается повелевать другими.

Белла складывала и убирала одежду Сарлинга, как это сделал бы он сам, если бы поздно заявился домой.

– Заканчивай побыстрее, - сказал Рейкс. - Прими три таблетки снотворного и ложись спать.

Она стояла с рубашкой Сарлинга в руках и рассеянно вынимала из рукавов запонки. Рейкс обнял Беллу, задел сухими губами сухие губы, ласково потрепал по щеке, повернулся и ушел.

Он спустился в гараж. Бернерс, теперь уже без усов, ждал его, держа под мышкой пачку форматных листов толщиной в фут - досье. Рейкс вынул из машины плетеную корзинку, открыл ее, оглядел осколки на брезентовом дне, а потом проверил, не осталось ли чего на заднем сиденье; вынул пепельницу, высыпал в платок окурки трех сигарет, выкуренных в пути. Разумеется, все это он проделал в перчатках.

Досье положили в корзинку. Любого человека, идущего задними дворами и переулками без четверти три ночи с плетеной корзинкой в руках, могла бы остановить полиция. Но на машине они не вызывали подозрений. И через несколько минут остановились на Маунт-стрит. Бернерс пошел в дом, Рейкс поехал в гараж.

Когда он вернулся (на такси), Бернерс сидел в кресле со стаканом в руке. Рейкс налил себе полстопки чистого виски и расположился напротив. Кивнул Бернерсу и выпил. Они молчали, находясь во власти крепкого союза их интересов, прочной нити той общности, о которой никогда не говорили. Они просто сидели рядом, довольствуясь сознанием того, что они вместе, пока наконец Бернерс не сказал:

– Интересно, сколько он заплатил за стол в Меоне? По фотографиям я принял его за Чиппендейл. Однако это подделка. Хорошая, но подделка.

А в постели на Парк-стрит Белла всматривалась в темноту широко раскрытыми глазами и понимала, что снотворное ей не поможет.

Глава девятая

Воскресенье, восемь утра. Бернерс развалился в удобном кресле, положив ноги на табурет. Спать не хочется, хотя всю ночь он не смыкал глаз. Он доволен собой, он дожидается лишь утреннего поезда в Брайтон. За окном шумит воскресный Лондон, гудит корабль, пробираясь к тесной пристани, стучат каблуки по мостовой - люди возвращаются с заутрени. Кто-то насвистывает песенку, женщина кличет собаку, стучит тележка молочника, в проволочной корзинке тренькают бутылки, звенит звонок велосипеда… Всю неделю эти звуки таились по углам, и вот настало их время.

Еще Бернерс слышит, как в ванной возится Рейкс. Наконец тот вошел в комнату - чисто выбритый, подтянутый, сильный, воплощенная уверенность в себе, но без восторженной гордости или тщеславия. Четырехчасовой сон освежил его, голубые глаза лучатся здоровьем, светлые волосы потемнели от душа. И Рейкс, и Бернерс знают: несмотря на разную внешность, разную кровь, они - братья, понимают, что живут в согласии, более надежном, чем любовь.

– Кофе? - предложил Рейкс. - Как у вас со временем?

– Мой поезд уходит не раньше, чем через час. Да ведь и другой придет следом.

Рейкс пошел в кухню. До Бернерса донесся его голос:

– Старик сказал, что оставляет ей пятьдесят тысяч футов. Как вы думаете, это правда?

– Вряд ли. Что будем с ней делать?

– Пока ничего. Придется выждать. Шеф и следом его секретарша - это уже подозрительно. И еще: она мне нужна, чтобы кое-что подчистить.

– Ладно, когда пробьет ее час, дайте мне знать.

– Я и сам справлюсь.

– Нет. Мы все всегда делали вместе.

– Но то, чего хотел от нас Сарлинг, вам бы не понравилось.

– Лет пять назад, может, и понравилось бы.

Рейкс удивленно выглянул из кухни. Бернерс указал на стол: там лежали две соединенные половинки разорванного кьюнардского проспекта.

– Я нашел его ночью в мусорной корзине. Кое-что меня очень заинтересовало.

– А я не читал. Он хотел похитить с корабля золото в слитках. На миллион фунтов. Говорил, почти без всякой мороки это можно сделать даже вдвоем. Неужели вы и впрямь пошли бы на такое?

– Лет пять назад. Я размышлял об этом, пока вы спали. Кстати, у меня поместье, совсем как у Сарлинга - только во Франции. Знаете, замок с черепичной крышей, хорошая мебель, стены в кабинете покрыты бархатно-коричневой кожей с золотым тиснением, а вокруг сада - высокий забор. Когда-то я видел такой дворец, и с тех пор желание владеть подобным меня не покидало. - Бернерс рассмеялся. - Кажется, мои прихоти громоздятся передо мной, как стена.

Рейкс улыбнулся и пошел на кухню, бросив на ходу:

– Значит, главное для вас - вещи?

– Да, хорошие вещи.

– Вот и разберись в людях!

– Каждый сходит с ума по-своему. Блажен, кто может позволить себе жить в роскошном убежище.

– Выпей-ка лучше кофе.

Рейкс вошел в комнату с подносом, на котором аккуратно расположились сливки, сахар, серебряные ложечки, кофейник, чашки и блюдца.

– Вы бы на такое дело тоже пошли, - заметил Бернерс.

– Никогда. Ни пять, ни десять лет назад. Это не моя стихия.

– А я думаю, пошли бы. Беда в том, что это замыслили не вы. Вас прельщают лишь собственные идеи. Вы не любите ничего получать из чужих рук. Фрэмптону все должно прийти в голову самому.

– Я Рейкс, а не Фрэмптон.

– Нет, Фрзмптон и Бернерс - они настоящие… А ведь сегодня вы в первый раз сварили мне кофе.

– Надеюсь, он удался?

– Не так хорош, как у Энджерс. А все-таки… - Он взял со стола разорванный проспект. - Так вы не станете этим заниматься?

– Нет.

Бернерс бросил половинки в корзину для бумаг.

Через полчаса он ушел, сказав на прощание:

– Позвоните мне насчет мисс Виккерс.

…Белла приехала в шесть вечера. Рейкс помог ей раздеться, подал стакан виски, зажег сигарету - и все с ласковой суетливостью, каждое движение заранее продумано: он понимал ее состояние и, словно врач, старался уберечь от липших волнений.

– Я не хотела звонить… Знаешь, это было бы неразумно. В общем, все оказалось не так уж страшно, - коротко усмехнулась она. - Понимаешь, когда ты во всем виноват, сдается, будто это видно каждому, написано у тебя на лице. Но ведь это не так, правда?

– Если на бутылке наклейка «Джин», ты же не станешь проверять, что там, прямо в магазине. Успокойся и расскажи все по порядку.

Рейкс сел напротив, придвинул поближе стул и положил руку ей на колено. Она подалась вперед, крупинки туши на ресницах казались вблизи грубыми и крупными, словно увеличенные лупой. Он поцеловал Беллу, зная, что сейчас наступил пик ее напряжения.

– Расскажи мне все, - снова попросил Рейкс.

– Ну, нашел его Бейнс. Пришел ко мне. Я, знаешь ли, не спала. Нет, наверно, спала, но… как курица на насесте. Врача у меня все-таки хватило сил вызвать. Это было ужасно - ждать, когда он придет, когда, наконец, выйдет от Сарлинга. Вот он вышел, а я приготовила ему кофе. Боже мой, до сих пор это слышу: он объявил, что старик умер от сердечного приступа. Ничего неожиданного. Несколько лет назад у него уже были нелады с сердцем. Я сказала, что Сарлинг поздно ночью решил вернуться, врач в ответ только кивнул. Заверил, что все уладит, и попросил меня связаться с адвокатом и одним из вице-директоров.

– Не говорил ни об окоченении, ни о чем другом?

– Нет. Написал свидетельство о смерти и велел передать адвокату. Даже о родственниках и наследниках не спросил. Я, наверно, имела право рассердиться: выудил из старика сотни фунтов, но его совсем не тронула смерть Сарлинга, и ему, конечно, казалось, что мне тоже должно быть все равно.