Бернерс положил в карман все двести. Они вместе пообедали, стали Бернерсом и Фрэмптоном и продумали новую совместную операцию. Рейкс так и не спросил, откуда Бернерс узнал о перевыборах на фирме. Они всего лишь работали вместе. И знали друг о друге только то, что было нужно для дела. Но сегодня Рейкс ехал не к Бернерсу, а к Обри Катуэллу.

Брайтон. Солнечные зайчики скакали по синим волнам, разбивавшимся о мол. Голубая дымка на горизонте роднила море и небо. Грязно-зеленый прибой накатывался на сероватый берег, бурлил и пенился, толкая по гладкому песку пластмассовые стаканчики и мертвые водоросли. У кромки моря над посадками тамариска и вероники, венчая пейзаж, высилась Принсесс Террейс, изящная светло-желтая скала. Она изо всех сил тянулась к небу и зимнему солнцу. Окна второго этажа дома № 3 загораживала белый навес с красными полосами, оставляя узкие балконы в тени. Белая дверь, лестница с черными изгибами кованых перил. Отверстие почтового ящика и номер дома окаймлены полированной бронзой. Она прекрасно сочеталась с белым цветом вокруг. Рейкс позвонил. После долгого ожидания дверь открыла женщина. Лет шестидесяти, в глухом черном платье, крепкая, с серыми, тронутыми сединой волосами. Она стояла на пороге словно миссис Гамильтон - вежливая, но непоколебимая, готовая защищать хозяина до конца.

– Если мистер Катуэлл свободен, не будет ли он так любезен уделить несколько минут мистеру Фрэмптону? - спросил Рейкс и протянул одну из старых визитных карточек.

Через несколько минут женщина провела его на второй этаж в гостиную. Как только она закрыла за ним дверь, Бернерс, стоявший у окна, обернулся. За исключением одежды, он остался таким же: знакомая лысина, мягкое и даже сейчас не выражающее волнения лицо, казавшиеся выцветшими серые глаза. Вся внешность излучает почти скорбную добродетель. Но безликий мешковатый пиджак исчез. Его заменил серо-голубой костюм, роскошный бордовый жилет, серебристо-белый галстук. На ногах - коричневые замшевые башмаки… И это у Бернерса, всегда носившего черные туфли на толстой подошве.

– Я только что открыл бутылку рейнвейна, какой пью обычно в это время, если погода хорошая, - сказал Бернерс вместо приветствия. - Энджерс обрадуется, если вы разделите рейнвейн со мной. Она считает, одному целой бутылки слишком много. - И голос не изменился, только манера говорить стала другой.

Он подошел к маленькому столику. Там на серебряном подносе стояли бутылка и высокий бокал венецианского стекла. Увидев, что бокал только один, Бернерс повернулся к лакированному шкафчику на резных позолоченных ножках и открыл его. Внутри сверкнул хрусталь.

– Очень сожалею о причине моего визита, - сказал Рейкс.

Протирая салфеткой взятый из шкафчика бокал, Бернерс, не поворачиваясь, ответил:

– Сначала насладимся вином. И сядьте, прошу вас.

Рейкс знал толк в мебели (он сам заново обставлял Альвертон). Он сел на стул красного дерева с высокой спинкой и мог поспорить, что это Хеппельуайт. Резные центральные стойки на спинке изображали колосья пшеницы. Рядом стоял круглый, тоже красного дерева стол эпохи Регенства. Напротив окна был английский лакированный комод, по форме похожий на шкафчик с хрусталем.

После первого глотка Бернерс качнул головой в сторону комнаты:

– Вам нравятся?

– Такое оценит каждый.

Канделябр, подвешенный к ажурному потолку, был, наверно, от Мюрата, его старинные подвески из разноцветного стекла бросали на стены яркие блики.

– Верно, - кивнул Бернерс. - Я вырос в интернате и жил в обшарпанных меблирашках, пока не встретил вас. Я дал себе слово, что когда-нибудь у меня будет нечто подобное… дом с обстановкой, украшенный мастерами, людьми, которые относятся к своему делу с любовью. Неужели вы пришли сообщить, что я могу все это потерять? Не говорите таких слов.

– Нет, я здесь не поэтому. Но вам придется защищать свой дом. Нам нужно снова поработать вместе. Если бы можно было сделать все одному, я бы вас не потревожил. Но это не в моих силах. Нам придется постоять за себя и, видимо, даже пойти на убийство двоих. Ну что, мои слова не испортили вкус вина?

Без колебаний Бернерс ответил:

– Отчего же? Если в дверь постучит полиция, я покончу с собой. Так же, как и вы. Если я в силах отнять жизнь у себя, то еще проще, вероятно, спуститься на ступеньку и отнять ее у другого. - Он сел у окна.

– Прежде чем ввести вас в курс дела, я готов, если хотите, назвать свое настоящее имя и рассказать о себе.

– Не стоит.

– Вы можете докопаться… Через тех, кто знает меня.

– Тогда я и докопаюсь. Но хватит об этом. Останетесь на обед? Я предупрежу Энджерс.

– Не нужно. Я ненадолго. А кто она такая?

– Я нанял ее через агентство пять лет назад. Она прослужила у людей всю жизнь. Честная, преданная, всегда на моей стороне. Ничего не знает о Бернерсе, только о мистере Катуэлле. Если хотите еще рейнвейна, не стесняйтесь, наливайте сами.

Рейкс рассказал о Сарлинге, о красной точке в каталоге… О «предварительном» деле - нападении на склад, об отношениях с Беллой, ее будущей роли… Словом, все. Бернерс сидел и слушал, не перебивая, совсем как в старые времена, когда Рейкс разворачивал план новой операции, а он внимал, не задавая вопросов.

Рейкс закончил. Бернерс задумался. Наконец произнес:

– Сначала самое главное. Как насчет армейского склада?

– Я уже все продумал. В назначенный день вы приедете ко мне. А пока достаньте кое-что сообразно этому списку. - Рейкс протянул ему свои записи.

Бернерс внимательно прочитал их и сказал:

– Сделаем. А в курс дела меня введете, когда все будет готово. - Он положил список в карман. - Что вы думаете о Сарлинге?

Рейкс встал:

– По-моему, он ненормальный. Я уверен: его главный план - умопомрачительная затея, от которой волосы дыбом встанут, и без малейшей надежды на успех. С ним надо покончить. Но сначала заполучить досье и светокопии.

Рейкс уже ходил по комнате и сейчас остановился перед картиной. Перед ним была спокойная, безмятежная река, баржа под парусом медленно плыла по течению, вдали сквозь летний утренний туман проглядывала часовня. От умиротворяющего пейзажа, от того, что Бернерс снова рядом, Рейксу стало так легко, как не было все последние дни.

– Очаровательно, правда? - спросил Бернерс. - Это Джон Варли. Я купил ее на деревенском аукционе два года назад. - Потом, когда его мысли вернулись к теме разговора, он продолжил: - Согласен, Сарлинга придется устранить. Я начну копать под него, но мне еще многое нужно узнать - с вашей помощью. Сколько времени у нас в запасе?

– Не знаю. Судя по тому, как идут дела, месяца два, по крайней мере. Быстрее крупное дело просто не организовать.

– Насколько вы доверяете мисс Виккерс?

– Она боится Сарлинга и жаждет освободиться от него. Но ей не нравится мысль об убийстве.

– А кому она понравится?

– Мисс Виккерс должна помочь нам, но это уж моя забота. Не беспокойтесь.

– Не буду. Однако основные сведения мы можем получить только через нее.

Он скрупулезно перечислил все, что хотел узнать. Меон Парк. Подробный план дома и поместья. Сколько там слуг, их имена и привычки. Распорядок дня Сарлинга. Меры безопасности, сигнализация, место расположения сейфа. То же самое о доме на Парк-стрит. Еще ему нужен полный список основных предметов гардероба Сарлинга. Какие рубашки, шарфы, галстуки он предпочитает. Что ест. Подробности о его болезнях, приступах недомогания. Причуды. Имена его докторов. Стиль его работы. Имена его секретарей. Развлечения. Отношение к женщинам, и каких он предпочитает. Хорошо или плохо спит. На каких языках говорит, ездит ли за границу, есть ли у него там дома или квартиры… Словом, все. Сарлинг был пока полной загадкой, и Бернерс понимал, что не сможет его убить, не получив ответы на все вопросы. Чтобы уничтожить человека, с ним надо сжиться, почти полюбить его, а потом легонько подтолкнуть к смерти, да так, чтобы на воде не остались предательские круги. Он, Бернерс, испытал все это на собственной шкуре. За год до знакомства с Фрэмптоном он как-то раз подцепил незнакомца в баре Дорчестера. Тот пригласил его к себе, интересуясь, как думал Бернерс, делом. Но незнакомец только напоил его и попытался изнасиловать. Его, Бернерса, который не был ни гомиком, ни нормальным мужчиной - никем, просто бесполым эгоистом.