У нас в комнате всегда тепло. Меня плотно закутывают и закрывают все форточки. Однако вскоре становится душно, и я снова плачу. Но взрослые никак не понимают. Эх, когда же я смогу выговорить слово «форточка»? Лучше бы приоткрыли окно и взяли меня к себе под бок – тогда бы было и тепло, и свежо.

…Пришла весна. На улице многое изменилось. Деревья стали не такими, как прежде. Поменялось и моё транспортное средство. Теперь у меня новая коляска – открытая и ниже предыдущей. В неё я сам могу садиться.

Мама каждый день гуляет со мной во дворе. По крайней мере, когда светит солнышко и не идёт дождь. Однажды на меня попало пару капель, и я осознал: дождь очень мокрый. Я заметил, что дождь идёт из тучки. Так это тучка во всём виновата?

Когда я напьюсь молока, я тоже становлюсь тучкой, и из меня тоже идёт дождь. Всё-таки лучше поливать травку, а не свои штанишки. Теперь я это тоже понял.

Иногда, когда мы сидим на детской площадке, мимо проходит дядя Миша. Мама говорит, что это сантехник, то есть не родной дядя. Но его всё равно следует называть дядей. Не понимаю я чего-то.

Вокруг дяди Миши часто вьётся клуб дыма. В это время он держит какую-то соску во рту. Наверное, он не только сантехник, но и пожарный. Когда я вырасту, я не пойду в пожарные. Уж очень не нравится мне этот дым.

Однажды дядя Миша споткнулся и упал. При этом он успел что-то выкрикнуть. Я ещё не знаю этого слова, но на будущее запомнил. Обязательно поинтересуюсь, когда вырасту. Мама сразу накинулась, дескать, разве можно такое при ребёнке произносить. Наверное, это был секрет. Ну а раз секрет, то его не надо говорить ни при ребёнке, ни при взрослых. Как дядя Миша не понимает элементарного?

Я расту с каждым днём и стал выше, чем прежде. Не такой большой, как папа, конечно, но уж побольше дворовой собаки Тошки. Теперь я его не боюсь. Правда, Тошка низенький, пока стоит на четвереньках. А если он встанет на две ноги, как я, то что тогда будет? Лучше не буду его дразнить лишний раз.

– С животными надо дружить, не стоит их задевать, – поучает меня мама. – Они всё чувствуют, просто сказать не могут. Как малые дети.

Верно, я ведь тоже всё понимаю, только объяснить толком не могу. Интересно, а если я загавкаю, как собака, она меня поймёт?

Мама водит меня за руку и держит, чтобы не упал. Я и так не спотыкаюсь, но всё равно крепко держусь за маму. Так я чувствую себя в безопасности.

Однажды крупный пёс пронёсся мимо нас. «Вдруг меня съедят?» – подумал я тогда и спрятался за мамиными ногами. Бабушка говорила, что я очень вкусный, когда меня целовала. Может, и для собак я вкусный? Вон сколько косточек во мне.

Схожу-ка я покормлю нашего дворового пёсика, чтобы не ходил голодным. Как раз и мама вышла, держит краюшку хлеба в руках. Так, отломлю кусочек, брошу. Эй, Тошка, где же ты? Я тебе покушать принёс!

Только что тут делают эти голуби? Ох, они весь хлеб Тошкин склевали! Надо взять у мамы ещё. Ой, тут и воробьи подлетели, и несколько чёрных грачей. Вы хоть Тошке чуть-чуть оставьте! Не то он будет голодным и меня укусит.

Но тут я понял, что собакам хлеб не нужен, а нужен именно птицам. Это они, бедняжки, рады каждой хлебной корочке, каждой крошке. Что ж, стану регулярно кормить птичек. Лишь бы белого хлеба на всех хватило. А то чёрный, ржаной хлеб они не любят, он им вреден – так сказала мудрая бабушка.

Мне исполнилось три года. Теперь я умею разговаривать и даже выговариваю сложные слова. Например, «эйектричество». Это кое-что невидимое, что живёт в розетках. С одной стороны, оно доброе и помогает лампочке освещать комнату. С другой стороны, оно злое и не любит, когда его тревожат. Может даже убить, по-настоящему. Поэтому от розеток надо держаться подальше. Только сильный папа может с ним справиться, поэтому отцу подходить к розетке разрешается.

Мама меня учит, что жизнь – это самое ценное, что есть у человека, и её надо беречь. Нельзя смотреть вниз с высокого балкона, нельзя подходить к газу и играть со спичками. Нельзя брать в рот то, чего не знаешь, и много ещё чего нельзя. В общем, я понял: следует заботиться о своём здоровье и безопасности. А ещё я буду заботиться о маме, она для меня такая же драгоценная, как жизнь.

У меня остался лишь один вопрос. Бабушка рассказывала, что и звери, и птицы, и деревья вокруг – всё это живая природа, их нельзя обижать. Если на деревце зеленеет ветка, её не стоит ломать. Но если деревья живые, почему они не ходят? Ведь они собрались как-то вместе, в единый лес? Как они пришли? Получается, если предмет не движется, он всё равно живой? Надо тут разобраться. Одно я знаю точно: моя плюшевая мартышка точно живая. Когда я с ней играю, она издаёт такие весёлые звуки! Поэтому я буду её обнимать и оберегать, никому не дам в обиду!

А как же мой медвежонок? Он такой же мягкий, как мартышка, но ничего не произносит. Наверное, он просто маленький и ещё не научился говорить. Я ведь тоже до этого не умел. Выходит, медвежонок тоже живой. Играть с ним надо аккуратно, чтобы не оторвалась лапка, а то он будет плакать. Кстати, папа обещал сводить меня в зоопарк. Там живёт много разных птиц и зверей. Возьму-ка я и медвежонка, пусть посмотрит на своих сородичей!

Как и прежде, меня часто выводят на прогулку. Я люблю дышать свежим воздухом и греться на солнышке.

На детской площадке стоят качели и горка. Мне нравится спускаться по сколькой поверхности горки. Ещё больше мне нравится, когда внизу меня ловит мама. Тогда мне не страшно.

Я обожаю копаться в песочнице. Для этого у меня есть ведро и лопаточка. С песком следует быть аккуратным, чтоб не попал в рот и в глаза. Иначе застрянет, долго не вытащишь.

Вокруг всегда много детей. Большинство из них я знаю в лицо.

Однажды мальчик принёс целую горсть шоколадных конфет. У него и в запасе лакомства были, мы это сразу заметили по оттопыренным карманам. Я попросил одну штуку. Уж очень красивые обёртки были на конфетах. Но мальчик убежал, ни с кем не поделившись. Это выглядело некрасиво. Завтра принесу большую шоколадку и угощу всех детей на площадке! Пусть посмотрит, как надо правильно поступать.

За каждым ребёнком в песочнице смотрит кто-то из взрослых. Пока я маленький, одному на улицу выходить нельзя. Одна из женщин, что сидела рядом, обратилась к моей маме и назвала её Людой. Интересно, почему она так сказала? Неужели не знает, что её на самом деле зовут Мамой? Ладно, наверное, женщина просто ошиблась.

У меня есть грузовая машинка. Я держу её за верёвочку и вожу за собой. Иногда я беру лопатку и загружаю машину песком. Тогда везти её становится труднее. Я катаю её по песочнице, как по пустыне. Завтра принесу пластмассового верблюжонка. Ему должно здесь тоже понравиться.

Как-то раз мы пошли с родителями на аттракционы. Самым восхитительным было прокатиться на карусели. Я сел на ослика, и тут всё закружилось! Ослик вёз меня всё дальше и дальше. Мимо мелькали люди, деревья, а потом я увидел маму, она махала мне рукой. Потом снова всё по кругу: деревья, люди – и снова мама, которая улыбалась. Когда карусель остановилась, я встал и побежал к матери, чтобы обнять. Я понял: куда бы я ни ездил, где бы ни бывал, меня всегда будут ждать родители. Они обнимут и приголубят.

Дома я продолжил ездить на карусели. Только вместо ослика был папа. Он возил меня по комнатам, а я крепко держался за его плечи. Помню, как-то папа говорил, что на работе на нём тоже ездят. Неужели он там тоже всех катает? Весёлая тогда у него работа!

Иногда я замечаю, что мама с кем-то беседует. Но рядом никого нет. При этом она что-то слушает, придерживая возле уха. С кем это она разговаривает? Я тоже приложил бубенчик к уху. Раздалось весёлое побрякивание. Я люблю, когда гремят бубенчики.

Мамина игрушка тоже звонит, но потом замолкает. А она её всё слушает и слушает, иногда что-то отвечает. Сколько можно разговаривать самой с собой? Ведь у неё есть я! Мне в это время очень скучно.

Папа утверждает, что мамину погремушку следует держать подальше от ребёнка. Папа у меня физик, очень умный. Говорит, что мамина игрушка испускает вредные волны. Особенно они опасны для маленьких детей. Мой кораблик, с которым я купаюсь в ванне, тоже гонит волны, плавая по воде. Папа уверяет, что такие волны безвредны. Подарю-ка я маме свой кораблик, пусть лучше с ним играет.

…Наступила зима. На голове у меня надета шапка с большим помпоном из меха. Помпон очень мягкий и пушистый, прямо как живой кролик. Папа утверждает, что это и есть кролик. Где же тогда его уши? Не ускачет ли он с моей головы? Теперь я часто проверяю, на месте ли он. Пока сидит. Буду его гладить, чтобы знал, как я его люблю, и не убегал.

Вокруг напáдало много белого снега. Его можно собрать в комок, получится белый шарик – называется снежок. Мама очень смеялась, когда я попытался бросить в неё снежком. Потом она в меня тоже кидала, но почему-то ни разу не попала. Неужели за столько лет не научилась, как правильно кидать снежки?

Рядом шёл дядя в военной форме. Я попытался бросить в него – и, представляете, попал, прямо по щеке. Дядя почему-то рассердился и сделал маме замечание. Хотя при чём тут мама? Это же я кинул снежок. А за свои ошибки надо отвечать самому. Теперь придётся маме вместо меня в углу стоять. Но ведь это несправедливо!

После игры в снежки мои варежки стали мокрые и холодные. Я не обратил на это внимание, однако потом начал кашлять. Заболело горло, начался насморк. Я слёг в постель. Наверное, варежки надо было снять, как только они намокли. А потом согреть руки под струёй горячей воды. Теперь я это знаю.

Мне нездоровится, и мама даёт мне лекарства. Некоторые микстуры сладкие, некоторые горькие. Я послушно пью и те, и другие. Что поделать, надо лечиться. Ещё мне дают тёплое молоко с малиновым вареньем. Его бабушка сама варила летом.