– Эх! – вздохнула старуха. – Потеряла целый лян серебра и даже не услышала, как оно звенит!

Никто ничего не ел, все корчились от смеха.

– Кому пришло в голову подать эти палочки? – спросила наконец матушка Цзя. – Ведь гостей мы не ждали, пира не устраивали! Это все проделки Фэнцзе! Замени их сейчас же!

Палочки из слоновой кости принесли, разумеется, не служанки, а Фэнцзе с Юаньян, чтобы подсунуть их старухе Лю. Но после слов матушки Цзя быстро убрали их и положили другие – из черного дерева, оправленные серебром – как у всех остальных.

– Убрали золотые, дали серебряные! – заметила старуха Лю. – Но мне они все равно не с руки.

– Если в закусках окажется яд, – сказала Фэнцзе, – с помощью серебра это сразу же обнаружится.

– Уж если в таких кушаньях есть яд, то те, которые едим мы, один мышьяк! – воскликнула старуха Лю. – Пусть лучше я отправлюсь, чем оставлю хоть что-нибудь!

Глядя, с каким аппетитом поглощает старуха Лю все подряд, матушка Цзя приказала отдать ей все блюда со своего стола, а также распорядилась положить в чашку Баньэра все самое вкусное.

После завтрака матушка Цзя, а за ней и все остальные пошли в спальню Таньчунь. Блюда убрали и стол водворили на место.

Обращаясь к Фэнцзе и Ли Вань, сидящим за столом друг против друга, старуха Лю сказала:

– Мне нравится такой обычай в вашем доме! Верно говорят: «Церемонии исходят из больших домов!»

– Не обращайте внимания, – улыбаясь, произнесла Фэнцзе, – мы ведь просто шутили.

– Не сердитесь на нас, бабушка, – добавила Юаньян, – во всем виновата я, простите меня!

– Да что вы такое говорите, барышни? – удивилась гостья. – Почему я должна сердиться? Я рада была немного позабавить старую госпожу. Когда вы сделали мне знак глазами, я сразу смекнула, в чем дело, и постаралась всех насмешить. А если бы я рассердилась, не стала бы разговаривать.

– Почему до сих пор не налили бабушке чаю? – обрушилась Юаньян на служанок.

– Мне только сейчас барышня наливала, я уже выпила, – поспешила сказать старуха Лю. – Не беспокойтесь, лучше сами кушайте, барышня!

– И в самом деле, давай поедим, – сказала Фэнцзе, беря Юаньян за руку, – а то опять будешь жаловаться, что голодна!

Юаньян села к столу. Служанки поставили перед ней чашку и положили палочки.

Когда с едой было покончено, старуха Лю с улыбкой проговорила:

– Гляжу я на вас и удивляюсь: поклевали чуть-чуть, и все! Видно, не приходилось вам голодать. Недаром ветер подует – вы падаете!

– Кушаний сколько осталось! Куда подевались служанки? – спросила Юаньян.

– Все на месте, – последовал ответ. – Ждем, когда вы прикажете, что с ними делать.

– Им не съесть столько. Положите в две чашки закуски и отнесите ко второй госпоже для Пинъэр, – распорядилась Юаньян.

– Не нужно, она утром хорошо поела, – сказала Фэнцзе.

– Не съест сама, накормит кошку, – проговорила Юаньян.

Одна из женщин тотчас поставила в короб две чашки и унесла.

– Где Суюнь? – спросила Юаньян.

– Она тут, ест вместе с другими служанками, – ответила Ли Вань, – зачем она тебе?

– Ладно, пусть ест, – сказала Юаньян.

– Надо бы послать Сижэнь угощение, – заметила Фэнцзе.

Юаньян тотчас распорядилась, а затем снова обратилась к служанкам:

– Вы все приготовили, уложили в короба?

– Успеем, время есть, – отвечали женщины.

– Поторопитесь, – приказала Юаньян.

– Слушаемся!..

Фэнцзе между тем пошла в комнату Таньчунь, где беседовали матушка Цзя и другие женщины.

Таньчунь очень любила чистоту и простор, поэтому в ее доме перегородки убрали и три комнаты соединили в одну. Посредине стоял большой мраморный стол, на нем – листы бумаги с образцами каллиграфии, несколько десятков драгоценных тушечниц, стаканы и подставки для кистей – их был целый лес. Здесь же стояла жучжоуская фарфоровая ваза объемом в целый доу с букетом хризантем, напоминавшим шар. На западной стене – картина Ми из Санъяна [285] «Дымка во время дождя», а по обе стороны от нее – парные надписи кисти Янь Лугуна, которые гласили:

Под картиной стоял на столике треножник, слева от него на подставке из кипариса – большое блюдо, наполненное цитрусами «рука Будды», справа, на лаковой подставке, – ударный музыкальный инструмент бимуцин, сделанный из белой яшмы, и маленький деревянный молоточек для игры.

Баньэр уже не робел, как вначале, и даже попытался взять молоточек, чтобы ударить по бимуцину, но служанки его удержали. Потом ему захотелось отведать цитрус. Таньчунь выбрала один, дала ему и сказала:

– Можешь поиграть, только не ешь, он несъедобен.

У восточной стены стояла широкая кровать, покрытая пологом из зеленого газа с узором из пестрых цветов, травы, бабочек и разных букашек.

Баньэр, вне себя от восторга, подбежал к пологу и, тыча в него пальцем, закричал:

– Вот кузнечики, а это саранча!

– Паршивец! – прикрикнула на него старуха Лю и дала ему затрещину. – Тебя пустили посмотреть, а ты озорничаешь!

Баньэр разревелся, насилу его успокоили.

Матушка Цзя сквозь тонкий шелк окна поглядела во двор и сказала:

– Утуны возле террасы очень красивы, только мелковаты.

В этот момент ветер донес до них звуки музыки и удары барабана.

– Где-то свадьба! – произнесла матушка Цзя. – Ведь улица недалеко.

– Да разве здесь слышно, что делается на улице? – вскричала госпожа Ван. – Это наши девочки-актрисы разучивают пьесы.

– А не позвать ли их? – сказала матушка Цзя. – Сыграют что-нибудь для нас. И сами развлекутся, и мы повеселимся. Что вы на это скажете?

Фэнцзе распорядилась позвать девочек и приказала служанкам поставить посреди зала подмостки и застлать их красным войлоком.

– Пусть лучше играют в павильоне Благоухающего лотоса, – промолвила матушка Цзя, – там, над водой, музыка будет звучать еще красивее. А мы перейдем в покои Узорчатой парчи, где попросторнее, оттуда хорошо будет слышно.