Рисую хризантему
Не беспредельна одержимость кисти,
Стихи творящей с радостью и рвеньем;
А живопись дороже ль стихотворства?
Накладно ли художника творенье?
Дабы зарисовать скопленье листьев,
Для тысячи оттенков тушь нужна нам,
А сколько пятен требует, разливов
Один цветок, подернутый туманом!
Тут густ мазок, там – бледность… Все от ветра,
И свет, и тень – как это необъятно!
А кисть в руке – в покое и в движенье —
Весенним словно дышит ароматом.
Не верь, что у восточной я ограды
Зря ветку хризантемы обломила,
Наклею в день Чунъян ее на ширму, —
И в праздник мне не будет так уныло…
Вопрошаю хризантему
Хотела б узнать я о чувствах осенних…
Кто даст на вопрос мой ответ?
Я знаю: в саду, у восточной ограды,
Тех чувств ты раскроешь секрет…
«Скажи, – я услышала, – кто затаенно,
Сей мир презирая, растет?
Кто, как и другие цветы, раскрываясь,
Все медлит, все ищет и ждет?
В саду, где роса, и у дома, где иней,
Не ты ли объята тоской?
Там гусь полетел, там сверчок занедужил, —
Ты ж скована думой какой?»
Не надо твердить, что во всем этом мире
Нам некому душу излить,
Коль хочешь раскрыться, никто не решится
Тебя откровенья лишить.
Прикалываю к волосам хризантему
Дни шли. Она росла в большом сосуде,
Что у ограды нашего жилья.
Сорвав ее, я в зеркало взглянула:
Красиво! Уж и вправду ль это я?
Чанъаньский княжич сей цветок увидит
И обомлеет, позабыв про сан,
Пэнцзэ правитель[277] , господин почтенный,
Потянется к вину и будет пьян!
На волосах роса трех троп садовых,
А на висках – приятный холодок,
Когда б цветком украсили дерюгу,
Дерюга стала б как осенний шелк.
Пусть от меня отводит взгляд прохожий,
Высоких чувств не принижая зря,
А лучше скромно хлопает в ладоши, —
И будет рад, о ней не говоря.
Тень хризантемы
Осень собирает, умножает
Клад своих немеркнущих красот,
К трем тропам тайком я пробираюсь,
Чтоб не слышно было, кто идет…
От окна мерцающий светильник
То как будто близок, то далек,
За ограду лунный свет пробился,
Яшмой звякнул на вратах замок…
Мерзнет он, цветок мой ароматный,
Но, однако, духом крепок он,
Жизнестоек, если выпал иней,
И непостижим, впадая в сон.
Драгоценность ночью ароматна,
О, не мни ее и не топчи,
Только кто очам хмельным поможет
Различить всю красоту в ночи?
Сон о хризантеме
В разгаре осени хмельна по эту сторону ограды
И, как у осени, чиста моя душа и холодна,
Луна и облако плывут, не отрываясь друг от друга,
И одинаково светлы то облако и та луна.
Пред сном Чжуан-цзы, в коем он кружился бабочкою пестрой,[278]
Я не предамся слепоте, хоть и на небо вознесусь.
Но, думой в прошлое уйдя, ищу и ныне Тао Цяня,
И полагаю: он со мной вошел бы в искренний союз,
Я в сон едва лишь погружусь – и снова, снова устремляюсь
К тем вольным гусям в небесах, которых в край иной влечет,
И вздрогну вдруг, придя в себя, – и вновь доносится до слуха:
Стрекочет в тишине ночной неумолкающий сверчок.
Вот сон развеян… А без грез в душе моей опять досада,
И груз тяжелых тайных дум – их высказать бы, да кому?
…Трава зачахла, и мороз над нашим садом стелет дымку,
И нет границ разливам чувств, привычных сердцу моему!
Увядшая хризантема
Роса застыла, превратившись в иней,
Обвисли стебли, стройные дотоле,
При Малом снеге проводы устроим,
Прощальный пир, обильное застолье!
И золото со временем тускнеет, —
Но все ж благоухаешь ты покуда…
Увы, на стеблях не хватает листьев,
Рассеял ветер гроздья изумруда…
Пал свет луны на половину ложа,
Пронзительно опять сверчок стрекочет,
На десять тысяч ли – мороз и тучи,
А караван гусей спешить не хочет.
Ну, что же, осень? До свиданья, осень!
Прощаемся до будущего года!
Пока же разомкнем рукопожатье, —
Грустить не будем даже в непогоду!