— Нет? — Честно говоря, это звучит довольно мило.

— Черт возьми, нет! — Внедорожник Кипа поворачивает направо у знака «Стоп», прежде чем он спрашивает: — Значит, ни братьев, ни сестер?

— Нет. Всего лишь я. Одна.

— И твоя мама.

— Да, только я и моя мама — всегда были, с тех пор как ну... знаешь... мой отец ушел.

Большинство людей спрашивают, что случилось с моим отцом или донором спермы, как я начала называть его, когда поняла, каким куском дерьма он был на самом деле. Надеюсь, что Кип не из тех, кто любопытствует.

Он такой.

— Ты сказала, что твой отец ушел, что случилось? Неужели он умер?

— Нет, ничего подобного, хотя уверена, что моя мама хотела бы, чтобы это было именно так. Ха.

— Эй, подай на меня в суд за то, что я спрашиваю. Ты, кажется, зациклилась на смерти по какой-то причине, и я подумал, что, может быть, именно поэтому.

Очень хорошая версия.

— Мои биологические отец и мать никогда не были женаты, и он ушел, когда я была маленькой; я не помню, чтобы он был рядом. После того как он уехал, мы некоторое время жили с моими бабушкой и дедушкой.

— А, понятно.

Да.

— Так и чем же занимается твоя мама?

— В смысле, где работает?

— Да.

— Она... — Я прочищаю горло и выпрямляю спину. — Она барменша. А еще официантка.

Я жду неловкой паузы, которая обычно следует за этим заявлением, но она не наступает. Не поймите меня неправильно, меня не смущает, что моя мать — барменша и официантка. Это смущает других людей, которые становятся очень странными и осуждающими.

Особенно женщины ее возраста, у которых есть мужья и семьи, микроавтобусы и автомобили. Этого никогда не было у моей матери, никогда не было у нас. У нас никогда не было денег на такую жизнь — у меня едва хватало денег, чтобы заниматься спортом или вступать в клубы.

Всегда на волоске.

Меня часто оставляли одну. Моя мама не только много работала, когда я росла, но и не могла позволить себе нянек или что-то еще. Беря каждый свободный лишний час, работая сверхурочно, чтобы оплатить аренду и коммунальные услуги, в то же время экономя на своем образовании в колледже.

— Черт, ты наверное редко видишься с ней?

— Не так часто, как хотелось бы... на самом деле. — Если честно, моя мама слишком много работает, и мне редко удается проводить с ней время. — Я... я здесь на частичной стипендии, так что... — Фраза обрывается. — И мне только что присудили грант от инженерного факультета.

— Это твоя специальность? Инженерное дело?

— Да.

— Какого рода?

— Гражданская. — Я делаю паузу. — Звучит скучно?

— Нет, вовсе нет. — Он протягивает руку и убавляет громкость своего радио. — Значит, у тебя есть частичная стипендия и грант, а твоя мама надрывает задницу, чтобы заплатить за все остальное.

— Именно.

— Понятно.

— А у тебя? — Почему-то я в этом сомневаюсь. Я краем глаза смотрю на Кипа, на кожаный и хромированный салон его роскошного автомобиля, фирменный логотип на рукаве его дорогой толстовки, не говоря уже о его маленьком кусочке пригородного рая, спрятанном в элитном районе.

Для пещерного человека у Сасквотч наверняка имеются деньги.

Если он и чувствует, что я пристально смотрю на него, изучая мое окружение, он предпочитает не упоминать об этом.

— Какая у тебя специальность? — спрашиваю я из вежливого любопытства.

— Экономика.

— Вау. Неужели? — Я искренне удивлена.

— Да. Бизнес и экономика, похоже, находятся в моем будущем.

Это очень странная формулировка.

— А почему так?

— Семейный бизнес.

— Понимаю. А у тебя есть выбор?

— Вроде того, но не совсем. — Мастер уклоняться, Кип меняет тему разговора и замедляет скорость, когда мы приближаемся к окраине кампуса.

— Ты когда-нибудь жил в общежитии? — Я приподнимаю бровь.

— Э, нет.

— Почему нет?

Он пожимает плечами.

— Мои родители хотели, чтобы я уехал из кампуса.

В этом нет никакого смысла. По моему опыту, большинство родителей держат своих детей в кампусе как можно дольше — по крайней мере, так хотела моя мама.

— Но почему?

Вместо ответа он пожимает плечами.

Кип взвешивает свои слова.

— Это очень сложно.

— Тогда я не буду спрашивать.

— Спасибо.

Я ловлю улыбку, вспышку его ровных белых зубов.

— Тебе следовало бы больше улыбаться.

— Я много улыбаюсь. — Он морщится, поджимая губы.

— На самом деле нет.

— Конечно, улыбаюсь, но ты просто должна поймать нужный момент. Иногда ты не видишь, как это происходит.

— Из-за всех этих волос на твоем лице?

— Точно.

Неожиданно для себя, я рассматриваю его. Его усы подсвечиваются солнечным светом, льющимся в окно со стороны водителя и через лобовое стекло.

— А разве у девушек не бывает ожогов от усов на твоем лице?

Короткий смешок.

— Нет.

Пффф.

— Ну да, конечно.

— Для этого мне пришлось бы поцеловать одну из них.

— Ты не целовался с девушкой?

Он закатывает глаза.

— Ох. — Ооо... — Теперь все это имеет больше смысла.

— Что это значит?

— Ты увлекаешься парнями.

Он бросает на меня быстрый взгляд, нахмурив брови.

— Я не это имел в виду, и ты это прекрасно знаешь.

Да, я знаю, что это не то, что он имел в виду, но так забавно дразнить его. Он такой серьезный.

Мой смех наполняет кабину его внедорожника.

— Видел бы ты свое лицо. Ты выглядишь как серийный убийца. — Тот, которого это не забавляет.

— Ха-ха.

— Я бы сказала «Снежный человек», но это кажется слишком очевидным.

— Я действительно часто слышу это.

— Догадалась. Вот почему я сказала «серийный убийца», хотя на самом деле ты не похож на одного из них. Ты слишком высокий.

Мой желудок выбирает этот момент, чтобы заурчать, и это так громко, что заполняет внезапную тишину.

— Ты голодна?

Нет смысла отрицать это, когда мой желудок снова урчит.

— Ну, вроде того.

— А почему ты ничего не поела?

— Я вовсе не собиралась рыться в твоих шкафах.

— Почему?

— Потому что я едва знаю тебя. Это было бы невежливо.

— Хочешь остановиться где-нибудь и что-нибудь взять?

— Нет! Нет. Все в порядке, у меня дома есть еда.

— Ты уверена? А как насчет той маленькой забегаловки на углу Южной и Меридиан, там готовят убийственный омлет?

Я мысленно подсчитываю скудную мелочь, лежащую в моем бумажнике. Это всего лишь десять долларов, и единственная наличность, которая у меня есть.

— Да, уверена, но все равно спасибо за предложение.

— Ну же, — настаивает он. — Тебе сейчас нужно быть где-то еще?

— А тебе разве нет? Это ведь у тебя сегодня тренировка по регби, да?

— Позже. В полдень. — Его машина больше не направляется к моей квартире, черт бы его побрал. Он самый дерьмовый слушатель, и мне придется запомнить это с этого момента.

— Кип, все в порядке. Серьезно.

Я не могу тратить свои деньги на еду, когда они нужны мне для аренды, книг и обучения. Легкомысленные траты не входят в мой бюджет на месяц.

Но по какой-то причине Кипу нравится эта идея, и он не везет меня домой.

— Я угощаю.

Что ж. В таком случае.

— Отлично, развязываешь мне руки. — Потому что, честно говоря, я умираю с голоду, а еда из настоящего ресторана звучит как рай. Булочка с корицей? Яйца? Сосиски?

Да, пожалуйста.

Кип

Господи, куда же в неё влезет вся та еда, которую она заказала?

Серьезно, Тэдди совсем крошечная — по сравнению со мной. Думаю, что для девушки она довольно средняя, но рядом со мной? Она карманного размера.

И она запихивает себе в рот вилкой яйца и запивает это шоколадным молоком. Это больше, чем я за раз могу набить себе в рот.

— И тебе этого будет достаточно? Уверена, что не хочешь заказать еще? — поддразниваю я, глядя на ее тарелку с яйцами, картофельными оладьями и на десерт гигантская булочка с корицей. Это количество соперничает с моим заказом, и мы, склонив головы, набиваем рты, как будто не ели уже несколько дней.

Я заплачу за это во время тренировки, накручивая дополнительные круги вокруг поля, но прямо сейчас жирный завтрак стоит того.

Даже если мне придется попотеть позже.

Засовываю в рот полную ложку еды и жую, вытирая рот рукавом толстовки, полностью осознавая тот факт, что если бы моя мать увидела меня прямо сейчас, ее рот открылся бы от ужаса из-за полного отсутствия приличий с моей стороны и полным пренебрежением к манерам, которые она вбивала в меня с самого детства.

— Боже, у тебя в бороде яйца, — говорит Тэдди мелодичным, нежным голосом, наполовину забавляясь, наполовину испытывая отвращение.

— Где? — Я не говорю ей, что в половине случаев, когда я ем, еда оказывается в моей бороде, а это опасно, потому что у меня так много волос свисает с лица. — Покажи.

— Я к нему не притронусь.

Я хихикаю в свою салфетку, когда провожу ею по нижней половине лица, испытывая искушение бросить в нее то, что в ней оказалось, но передумываю, когда она кривит губы и сужает глаза, как будто знает, что я думаю об этом.

Мне даже не нужно этого говорить.

Мило.

— Даже не думай.

Я пожимаю плечами.

— Я и не собирался.

— Но ты же думал об этом.

Я смеюсь, и яйцо вылетает у меня изо рта. Отвращение Тэдди растет, губы теперь полностью скривились под ее дерзким маленьким носом.

— Ага, думал.

— Вытри свое лицо, Киплинг.

Фу, это гребаное имя.

— Эй, я ничего не могу поделать, если еда вываливается у меня изо рта.

— Ты отвратителен. Я никогда больше не буду есть с тобой.

— У меня такое чувство, что ты бы ела со мной каждый вечер на неделе, если бы я за это платил.

Тэдди обдумывает это и наконец кивает.

— Ты прав, но только потому, что мой бюджет так ограничен, что из моего бумажника вылетают мотыльки, когда я его открываю.

— Это печально. — Слова слетают с моих губ прежде, чем я успеваю их остановить. Несмотря на всю их бесчувственность, Тэдди даже не краснеет.

— Бедняжка, я знаю. Накорми меня, Кип!

Смех Тэдди прерывается скрежетом металла о фарфор, когда она вонзает вилку в колбасу на тарелке, и ее стон наполняет воздух между нами, когда она запихивает все это в свой красивый рот.

— Ну и кого здесь отсутствуют манеры? Ты не должна быть свиньей из-за того, что у меня в бороде была еда.

Она чертовски сильно закатывает глаза.

— А еще ты выплевываешь еду.