— Ты мне больше всего нравишься пьяной от водки, — заявил он. Его слова вызвали воспоминание, от которого у меня скрутило живот, не от тошноты, а потому что это было болезненным воспоминанием.

Я не знала, что нашло на меня прошлой ночью.

Это не совсем было правдой, то что я делала.

Я напилась, и мои границы исчезли.

Говорят же, что у пьяного на языке, то у трезвого на уме, это дало мне еще один повод провести день в беспокойстве и злясь на себя. И прошлой ночью, в первый раз, я наслаждалась своим временем с ним перед кормлением, не говоря уже о самом кормлении, которое было, этого отрицать невозможно, невероятным.

К тому времени, как выпила свой последний мартини, я внимательно слушала Эдвину и Стефани, которые рассказывали о Люсьене, какой он великий человек, какой щедрый со своими наложницами до и после соглашения. Понятно, что он не только заботился о них, а периодически виделся с большинством из них, даже с теми, кто сейчас был уже в возрасте, немощные. И в этот момент доказательства его колоссальной щедрости были разбросаны вокруг по гостиной — одежда, сам дом и даже экономка.

Где-то во время показа мод я забыла про свое хранилище «Почему я ненавижу Люсьен Волта», вместо этого вспоминала о нем только хорошее. Как улыбка тронула его губы. Как закрылись его глаза, когда он понял, что я наблюдаю за ним, и мне понравилось то, что я увидела. Как он считал мои худшие черты характера забавными. Как он иногда мог быть нежным и терпеливым. И как он целовался.

Хорошие стороны, которые он проявил вернувшись домой, укрепили в моем пьяном сознании мысль, что я ошибалась на его счет.

Так было до тех пор, пока он не доказал мне мою правоту.

Его лицо отстранилось от меня, вырывая меня из моих мыслей.

Я наблюдала, как он снова бросил взгляд на бар и заказал:

— Два мартини с водкой, оливки.

После этого Люсьен молчал, не двигался, пока не поставили перед ним наши напитки. Как только они это сделали, он отплатил счет бармену. Я взяла свой коктейль, он передвинул нас. Люсьен в основном сидел боком и спиной к бару. Я повернулась к комнате, моя спина все еще плотно прижималась к его груди, тело уютно, собственнически, даже защищающе устроилось в изгибе его руки.

Его губы вернулись к моему уху, ни с того ни с сего, он пробормотал:

— Брид и Уотс — прихлебатели.

Я не спрашивала, но мне было любопытно. Я повернула голову, взглянув ему в лицо, и когда я смотрела ему в лицо, то увидела — выражение его лица было закрытым для сторонних наблюдателей и бдительным.

Да, я зашла слишком далеко.

Черт.

Укладывая волосы на этот вечер (Эдвина хотела сделать это сама, но на этот раз я твердо решила проявить самостоятельность), я придумала свой план.

Он хотел научить меня?

Ну, я тоже собиралась преподать ему несколько уроков.

Но я явно увлеклась.

И решила исправить ситуацию.

— Прихлебатели? — Спросила я.

Он кивнул.

— Что это значит? — Мне было любопытно.

Он оглядел комнату. Этот жест говорил, что я должна была последовать его примеру, что и сделала, повернувшись лицом к комнате, он наклонился к моему уху.

— Они хотят находиться здесь, внизу.

Я смотрела перед собой, почувствовала, что он хочет, чтобы я продолжила разговор, поэтому спросила:

— Они когда-нибудь были здесь внизу?

— Никогда и никогда не будут, — ответил он. — Но они не сдаются. Одержимы вампирами и нашей культурой, особенно Пиром. Одержимы нездоровым образом. Они решили служить нам бесплатно, если только кто-нибудь не даст им чаевых.

Мне было жаль Брида и Уотса, так сильно хотевших попасть сюда, находится так близко от их мечты, и не иметь возможности никогда попасть сюда.

— Откуда они знают о вампирах? — Поинтересовалась я, так как думала, что никто, кроме тех, кто был с ними как-то связан, не знал.

— Они чувствуют нас, — ответил Люсьен. — Понятия не имею, как. Очень немногим смертным это доступно. А те, кто чувствует нас, всегда становятся прихлебателями.

Мне показалось это интересным.

— Люди дают им чаевые? — Спросила я.

— Редко.

— Почему?

— Они грязные, невоспитанные, неопрятные. Большинство вампиров обладают способностью приобретать лучшие существующие вещи, и они делают это в обязательном порядке. Они не терпят напоминания о том, что может быть что-то хуже. — Я почувствовала, как мое тело напряглось, когда он продолжил: — Они подхалимы, Лия. Фанатики. Они заставляют людей чувствовать себя неуютно, вампиров и особенно смертных. Они не только незваные гости, они никому не нужны.

Я оглядела комнату, рассматривая красивых людей, которые могли позволить себе лучшие вещи в жизни, и не терпели не очень красивых людей, у которых почти ничего не было.

Потом вспомнила, как Люсьен бросил свои ключи Уотсу и фанатичное подхалимство Уотса.

— Ты даешь им чаевые? — прошептала я, думая, что он может меня не услышать, голос был таким тихим, но забыла, что он вампир, конечно, он меня слышал.

— Всегда, — ответил Люсьен, и я повернула шею, взглянув на него.

— Правда? — Я вздохнула, не зная, почему его ответ, его хороший ответ, так много значил для меня.

Его глаза блуждали по моему лицу, я заметила, как его настороженность пропала.

— Правда, моя зверушка. Иначе им не на что было бы есть, если бы не мы с Космо.

Без моего разрешения мое тело расслабилось в его руке, и я снова перевела взгляд на комнату.

Его рука крепче обхватила меня за талию, голова снова вернулась к моему уху.

— Однако наши чаевые не делают нас ужасно популярными среди нашего же вида.

— Пошли их к черту, — пробормотала я, прежде чем смогла остановить себя, и почувствовала, как его тело затряслось от смеха, когда услышала, как из его горла вырвался смех.

Автоматически все мое существо настроилось на его смех, который я не слышала со вчерашнего утра. Казалось, что его смех кормил меня, не как шоколад или какое-то другое запрещенное лакомство, а как необходимая еда.

Я почувствовала, как у меня перехватило горло от страха от одной этой мысли.

За все время, что я была с ним, вампиром, который пил человеческую кровь, который был намного сильнее меня (черт возьми, сильнее всех, кого я знала), который причинял мне боль, унижал и играл моим телом, как хотел, в противоположность моему сознанию, я никогда не чувствовала большего страха, чем в этот момент.

Он видно почувствовал мой страх, я поняла это, когда его губы на ухо вопросительно меня позвали:

— Лия?

Тогда-то я это и заметила. Кое-что еще, что крутилось на краю моего сознания с тех пор, как мы сюда приехали.

На самом деле, две вещи.

Первое было не столько реальным, сколько скрытым течением в этой комнате.

Глаза. Уши. Чувства. Внимание. Люди исподтишка наблюдали за нами, возможно, слышали нас, так как некоторые из них были вампирами, слышали наши слова, вдыхали запах моих духов, смешанный с его древесным одеколоном.

Я была не единственным новичком в этой толпе, к которой испытывали любопытство.

К Люсьену тоже. На самом деле, мне показалось, что в основном все внимание было направлено на Люсьена.

Как будто мы были кинозвездами…

Нет.

Как будто он был дико известной кинозвездой, а я была его конфеткой, и мы пришли в обычный клуб среди простых людей.

Второе, что я почувствовала во время Отбора. Странное одурманенное чувство. Чувство, которое объяснила Стефани, как он следил за мной, отмечал меня.

— Ты отмечаешь меня? — прошептала я.

Его рука на моей талии скользнула вверх, его рука остановилась сбоку на моей груди, большой палец погладил область сердца на платье.

Я почувствовала, как он повернул голову, его губы больше не шептали мне на ухо, а находились у моей шеи.

— Да, — ответил он.

Я забыла, что наши зрители, которые подготовились к шоу, слегка повернулись к нам, и он поднял голову.

Я приблизилась к его лицу и спросила:

— Что это такое?

Он ответил без промедления.

— Я настроился на тебя.

Я не понимала, что это означает.

— Что это значит? — Опять спросила я.

— Ты же знаешь, что я слышу твое сердце? — спросил он в ответ.

Я кивнула.

Он поколебался, прежде чем продолжил:

— Ты знаешь, что я могу контролировать твой разум?

Я сглотнула, прежде чем снова кивнуть, спросив:

— Ты читаешь мои мысли?

— Я не могу читать твои мысли, если ты не разговариваешь со мной мысленно.

Вау. Это было большим облегчением.

— Тогда что ты делаешь?

— Я настроил тебя к себе, а себя к тебе. В то же время я настроил свои чувства на тебя, так что каждый твой вдох, каждое легкое движение я уже заранее знаю, почти до того, как ты его сделаешь.

Я не поняла, как он это делает, но что бы это ни было, это сводило меня с ума!

— Что это значит?

— Это значит, что наши сердца бьются в унисон. Это значит, что я предвижу твои действия. Все это сообщает вампирам в этой комнате, которые могут слышать и чувствовать, что ты моя.

— Разве они этого уже не знают?

— Знают.

— Разве это не перебор?

По какой-то причине его лицо стало жестким, прежде чем он ответил:

— Нет.

— Тебе не кажется, если ты обнимаешь меня, именно это им и передает сообщение в значительной степени, что я твоя?

— Обнимаю тебя — это послание я посылаю смертным.

Я была удивлена таким ответом.

— А им какое дело?

— Мне плевать, если им все равно. Мне не все равно. Но так я говорю им, что я здесь не для того, чтобы кормиться. Я здесь не для того, чтобы играть. Я здесь не для того, чтобы трахаться. Я здесь, чтобы быть с тобой.

Боже мой.

Что это значит?

Я не стала спрашивать, потому что не хотела знать.

Но почему мое сердце екнуло, когда он это сказал?

Я даже сама себе не стала отвечать.

Вместо этого решила спросить о чем-то гораздо, гораздо более глупом и определенно более опасном.

— Ты делаешь так со всеми своими наложницами?

Затем получила ответ на свой очень глупый, очень, очень опасный вопрос.

— Я никогда не делал так с другими наложницами.

Я почувствовала, как у меня отвисла челюсть. Понимала, что во все глаза пялюсь на него, разинув рот, и понимала, что имеются зрители. Но я была слишком потрясена, чтобы беспокоиться об этом.