— В ту минуту, когда я увидел тебя двадцать лет назад, я понял, что ты будешь моей.
Да, это совершенно выводило меня из себя.
— Люсьен…
Он прервал меня.
— Лия, я двадцать лет ждал, чтобы ты в эту минуту оказалась прямо здесь. — Он подчеркнул последние два слова крепким пожатием руки.
Не пугай меня. Я не знала, что такое истерика, но похоже у меня скоро действительно начнется истерика.
— Я не знаю, что мне ответить на твои слова, — честно призналась я.
— Тебе и не нужно отвечать. Я знаю, — ответил он.
Мне показалось, что это не может быть ничем хорошим.
— Не хочешь, эм... поделиться со мной?
Он отрицательно покачал головой, затем наклонился, коснувшись своими губами моих.
Отодвинувшись всего на дюйм, он загадочно произнес:
— Ты узнаешь, когда придет время. — Затем его руки сжались крепче, и я оказалась прижатой к нему от груди до колен. Его голос стал грубым, глаза напряженными, когда он спросил: — Ты хочешь поужинать или нам стоит поискать какое-нибудь другое занятие на некоторое время?
Я не думала, что для меня будет полезно найти какое-то другое занятие с Люсьеном на некоторое время.
Жареная курица тоже была мне уже не по вкусу, но я решила, что она гораздо полезнее для моего будущего, чем то, что мог предложить мне Люсьен на некоторое время.
— Я хочу поужинать.
Он ухмыльнулся.
— Я почему-то знал, что ты так и ответишь.
Я решила, что лучше всего промолчать. Поэтому так и сделала.
Он наклонился и поцеловал пульс на моей шее, затем повернулся ко мне, его рука скользнула по моим плечам, и он повел меня на кухню. После того как он доставил меня на кухню, сам исчез.
И сорок пять минут спустя я опустила глаза и обнаружила, что взбиваю картофельное пюре.
Ужин был готов. Ужин, который мне придется разделить с Люсьеном.
Я посмотрела в другой конец комнаты.
Пока готовила, убрала всю грязную посуду и вытерла все поверхности, этому меня научила мама. Кухня была относительно чистой, курица в духовке была теплой, зеленая фасоль в воде, теплое домашнее печенье, завернутое в чистое кухонное полотенце. Я сервировала уголок для нашей трапезы.
Мирна определенно бы накрыла обеденный стол в столовой. Она бы положила дамасскую скатерть, идеально чистую, без единой складки, поставила бы серебряный канделябр и свежесрезанные цветы из сада, за которыми сама ухаживала, да и сад она сама привела в порядок.
Я подумала, если сделаю все как Мирна, то буду не я, и Люсьен это поймет, а если я по-домашнему сервирую маленький уголок на кухне, может это поднимет ему настроение.
Мне нужно было пережить этот ужин, прежде чем я проведу с ним остаток своих долгих лет, стараясь не портить ему настроение. Поэтому я устроила гораздо более непринужденный уголок на кухне.
Однако я оказалась в затруднительном положении. Он должен был сесть за стол и мне нужно было разложить еду.
Старая Лия просто позвала бы его, все громче и громче, крикнув, пока он не появился бы.
Новая Лия считала, что это неприлично.
Мирна обязательно бы отправилась на его поиски, скорее всего, сделала бы низкий реверанс, умоляя его доставить ей удовольствие и составить компанию.
Я рискнула, решив кое-что попробовать.
«Люсьен, если ты меня слышишь, ужин готов», подумала я, мысленно как бы обращаясь к нему, где бы он не находился.
И прислушалась, но не услышала никакого движения по дому, вздохнула, меня это раздражало, что он не услышал меня, когда я мысленно посылаю ему сигналы, а хотелось бы, чтобы услышал. Я накинула еще одно кухонное полотенце на картошку, решив отправиться на его поиски.
Обернулась и увидела входящего Люсьена, он смотрел на меня с совершенно пустым выражением лица, но его поза была странной.
Настороженной.
Я тоже насторожилась.
Он вторгся в мое пространство (снова) и посмотрел на меня сверху вниз, его лицо все еще было пустым.
— Как ты это сделала? — спросил он.
— Что сделала? — спросила я в ответ.
— Мысленно попросила меня, — сказал он мне.
Ура! У меня получилось.
— Ну, мне не хотелось кричать, ты же можешь слышать меня, когда я мысленно разговариваю с тобой, поэтому я решила попробовать и...
Он прервал меня.
— Я не могу слышать тебя постоянно, только когда обращаюсь к тебе.
Вот это новость.
— Правда?
Он подождал мгновение, прежде чем заявить:
— Никто такого никогда не делал.
Я почувствовала, как мои глаза округлились, повторив:
— Правда?
Выражение его лица стало задумчивым. Я подозревала, что и мое тоже. Я хотела узнать, что, черт возьми, происходит.
Затем выражение его лица снова стало настороженным, как будто он что-то скрывал от меня, что мне показалось странным.
В конце концов, он тихо сказал:
— Правда.
Он изучал мое лицо, его глаза смотрели пристально, я снова почувствовала это пульсирующее чувство, будто он пытался проникнуть в мое настроение, вторгнуться в мои мысли.
Я всем сердцем желала бы проделывать с ним то же самое.
Я хотела спросить, как он это делает и что он делает, но решила, что Мирна позволила бы ему делать все, что он хотел, не задавая глупых вопросов, даже если он вторгался бы в ее голову. Поэтому я просто смотрела на него.
Наконец он объявил:
— Давай поедим.
Я положила картофель в сервировочную миску и отнесла всю еду на стол, пока Люсьен открывал вино, наполняя бокалы. И пока мы накрывали на стол, у меня было странное предчувствие по поводу того, что я влезла в его мысли.
Я добавила эту вещь в свой очень длинный мысленный список «Спросить завтра маму».
Мы сели за стол, я намазывала маслом свое слоеное, еще теплое печенье (можно было бы поспорить, что мое печенье было лучше, чем моя жареная курица, или, по крайней мере, мама и Лана спорили об этом, и они делали это все время), Люсьен снова заговорил.
— Нам нужно поговорить о прошлой ночи.
У меня потекли слюнки от желания съесть печенье. Когда он произнес эти слова, слюнки тут же иссякли, и аппетит резко упал.
Несмотря на это, я откусила печенье, прожевала, печенье напоминало мне пыль, посмотрела на него, надеясь, с почтительным любопытством.
Он поймал мой взгляд, и его губы сжались.
— И вчера, — продолжил он.
Я решила прервать разговор, поспешно объявив:
— Я была неправа насчет вчерашнего.
Его глаза встретились с моими.
— Да, ты была неправа.
Мой разум закипел.
Но губы мягко напомнили ему:
— Я же уже извинилась.
— Ты извинилась за другое, но не за все.
Я сжала губы.
Люсьен продолжал говорить.
— Мы с Катриной были друзьями пятьдесят лет, Лия, но знаком я с ней семьдесят пять лет. На этой неделе я подал заявление о разделение с ней. Ты знаешь, что значит это заявление?
Я кивнула.
Он посмотрел, как я кивнула, продолжил:
— Наше предстоящее разделение не имеет никакого отношения к тебе и все, что связано с тобой.
Я вообще не хотела говорить об этом. Но, как обычно, у меня не было выбора. Люсьен продолжал говорить:
— Я знал, что с Риной что-то не так, а ты олицетворяешь все, что в ней не так. Пребывание с тобой побудило меня, наконец, принять это решение.
Его слова не проникли внутрь.
Это было неправдой, один раз хотя бы. Он назвал ее Риной.
Я слышала, как он сказал накануне, но теперь я почувствовала, как он произнес ее имя.
Мой желудок скрутило.
— Она любит тебя, — прошептала я, не обращая внимания на боль в животе.
— Она не знает, что такое любовь, — коротко ответил он. — У вампиров нет таких же ожиданий, когда они спариваются, Лия. Вечность — это очень долгое время. Нет ничего неслыханного в том, чтобы расходиться иногда на года, даже десятилетия. И верность определенно не является обязательным требованием для спаривания вампиров.
У меня было ощущение, что он что-то пытается мне объяснить о своих отношениях с Риной, но у меня также было ощущение, что он что-то хочет объяснить конкретно мне, типа, чтобы я не питала иллюзий на его счет, но я и не питала.
У меня пересохло во рту.
Поскольку в моем контракте говорилось, что он может свободно пользоваться моей кровью и моим телом, я не ожидала, что он будет верен своей паре, а тем более уж мне.
Так же очевидно, поскольку у него была пара, развод, другими словами, или нет, мне не стоит ожидать, что он будет верен мне. Ни моей крови, ни моему телу.
И тогда что-то ударило по мне. Что-то настолько всепоглощающее, что желудок скрутило, более острой болью, пронзившей меня насквозь.
У меня было достаточно опыта общения с неподходящими мужчинами, чтобы точно понять, о чем он говорил. И оргазм, который он наконец-то мне предоставил прошлой ночью и этим утром, был связан не с тем, что он хотел мне что-то дать.
Это был акт раскаяния Люсьена.
Несмотря на их правило неверности вампиров, он все равно чувствовал себя виноватым.
Я молча положила печенье на тарелку.
Затем прошептала:
— У тебя был секс прошлой ночью.
Мои слова прозвучали как обвинение, мне захотелось пнуть себя под зад. Мирна никогда бы не стала выдвигать обвинения, никогда за миллион лет. И у меня не было никакого права выдвигать обвинения вампиру. Вообще никакого.
Но я уже не могла забрать свои слова обратно.
Его лицо стало жестким.
— Лия...
Я взмахнула рукой, пытаясь исправить ущерб от своих слов, но нож в моем животе прорезал болезненную линию прямо до пищевода.
— Это не мое дело. — Беззаботно выдавила я, но мне показалось, что я потерпела неудачу.
— Лия... — начал он снова, но я начала разрезать свою жареную куриную грудку, заговорив.
— Ты просто будь собой, делай то, что хочешь, живи своей жизнью, как сделал бы любой вампир. А я буду собой и буду выполнять свою работу, без проблем для тебя и без всяких ожиданий от тебя. Обещаю.
Я смотрела в свою тарелку, удивившись, даже самой себе, что вышла из игры и призналась ему в своем плане.
Это было ошибкой. Мне следовало не смотреть в свою тарелку, а смотреть на него.
— Свою работу? — спросил он шелковым голосом, которого я никогда раньше не слышала. Голосом, который был более чем пугающим. Страшным, отчего мои глаза метнулись к его лицу.