— В ту минуту, когда я увидел тебя двадцать лет назад, я понял, что ты будешь моей.

Да, это совершенно выводило меня из себя.

— Люсьен…

Он прервал меня.

— Лия, я двадцать лет ждал, чтобы ты в эту минуту оказалась прямо здесь. — Он подчеркнул последние два слова крепким пожатием руки.

Не пугай меня. Я не знала, что такое истерика, но похоже у меня скоро действительно начнется истерика.

— Я не знаю, что мне ответить на твои слова, — честно призналась я.

— Тебе и не нужно отвечать. Я знаю, — ответил он.

Мне показалось, что это не может быть ничем хорошим.

— Не хочешь, эм... поделиться со мной?

Он отрицательно покачал головой, затем наклонился, коснувшись своими губами моих.

Отодвинувшись всего на дюйм, он загадочно произнес:

— Ты узнаешь, когда придет время. — Затем его руки сжались крепче, и я оказалась прижатой к нему от груди до колен. Его голос стал грубым, глаза напряженными, когда он спросил: — Ты хочешь поужинать или нам стоит поискать какое-нибудь другое занятие на некоторое время?

Я не думала, что для меня будет полезно найти какое-то другое занятие с Люсьеном на некоторое время.

Жареная курица тоже была мне уже не по вкусу, но я решила, что она гораздо полезнее для моего будущего, чем то, что мог предложить мне Люсьен на некоторое время.

— Я хочу поужинать.

Он ухмыльнулся.

— Я почему-то знал, что ты так и ответишь.

Я решила, что лучше всего промолчать. Поэтому так и сделала.

Он наклонился и поцеловал пульс на моей шее, затем повернулся ко мне, его рука скользнула по моим плечам, и он повел меня на кухню. После того как он доставил меня на кухню, сам исчез.

И сорок пять минут спустя я опустила глаза и обнаружила, что взбиваю картофельное пюре.

Ужин был готов. Ужин, который мне придется разделить с Люсьеном.

Я посмотрела в другой конец комнаты.

Пока готовила, убрала всю грязную посуду и вытерла все поверхности, этому меня научила мама. Кухня была относительно чистой, курица в духовке была теплой, зеленая фасоль в воде, теплое домашнее печенье, завернутое в чистое кухонное полотенце. Я сервировала уголок для нашей трапезы.

Мирна определенно бы накрыла обеденный стол в столовой. Она бы положила дамасскую скатерть, идеально чистую, без единой складки, поставила бы серебряный канделябр и свежесрезанные цветы из сада, за которыми сама ухаживала, да и сад она сама привела в порядок.

Я подумала, если сделаю все как Мирна, то буду не я, и Люсьен это поймет, а если я по-домашнему сервирую маленький уголок на кухне, может это поднимет ему настроение.

Мне нужно было пережить этот ужин, прежде чем я проведу с ним остаток своих долгих лет, стараясь не портить ему настроение. Поэтому я устроила гораздо более непринужденный уголок на кухне.

Однако я оказалась в затруднительном положении. Он должен был сесть за стол и мне нужно было разложить еду.

Старая Лия просто позвала бы его, все громче и громче, крикнув, пока он не появился бы.

Новая Лия считала, что это неприлично.

Мирна обязательно бы отправилась на его поиски, скорее всего, сделала бы низкий реверанс, умоляя его доставить ей удовольствие и составить компанию.

Я рискнула, решив кое-что попробовать.

«Люсьен, если ты меня слышишь, ужин готов», подумала я, мысленно как бы обращаясь к нему, где бы он не находился.

И прислушалась, но не услышала никакого движения по дому, вздохнула, меня это раздражало, что он не услышал меня, когда я мысленно посылаю ему сигналы, а хотелось бы, чтобы услышал. Я накинула еще одно кухонное полотенце на картошку, решив отправиться на его поиски.

Обернулась и увидела входящего Люсьена, он смотрел на меня с совершенно пустым выражением лица, но его поза была странной.

Настороженной.

Я тоже насторожилась.

Он вторгся в мое пространство (снова) и посмотрел на меня сверху вниз, его лицо все еще было пустым.

— Как ты это сделала? — спросил он.

— Что сделала? — спросила я в ответ.

— Мысленно попросила меня, — сказал он мне.

Ура! У меня получилось.

— Ну, мне не хотелось кричать, ты же можешь слышать меня, когда я мысленно разговариваю с тобой, поэтому я решила попробовать и...

Он прервал меня.

— Я не могу слышать тебя постоянно, только когда обращаюсь к тебе.

Вот это новость.

— Правда?

Он подождал мгновение, прежде чем заявить:

— Никто такого никогда не делал.

Я почувствовала, как мои глаза округлились, повторив:

— Правда?

Выражение его лица стало задумчивым. Я подозревала, что и мое тоже. Я хотела узнать, что, черт возьми, происходит.

Затем выражение его лица снова стало настороженным, как будто он что-то скрывал от меня, что мне показалось странным.

В конце концов, он тихо сказал:

— Правда.

Он изучал мое лицо, его глаза смотрели пристально, я снова почувствовала это пульсирующее чувство, будто он пытался проникнуть в мое настроение, вторгнуться в мои мысли.

Я всем сердцем желала бы проделывать с ним то же самое.

Я хотела спросить, как он это делает и что он делает, но решила, что Мирна позволила бы ему делать все, что он хотел, не задавая глупых вопросов, даже если он вторгался бы в ее голову. Поэтому я просто смотрела на него.

Наконец он объявил:

— Давай поедим.

Я положила картофель в сервировочную миску и отнесла всю еду на стол, пока Люсьен открывал вино, наполняя бокалы. И пока мы накрывали на стол, у меня было странное предчувствие по поводу того, что я влезла в его мысли.

Я добавила эту вещь в свой очень длинный мысленный список «Спросить завтра маму».

Мы сели за стол, я намазывала маслом свое слоеное, еще теплое печенье (можно было бы поспорить, что мое печенье было лучше, чем моя жареная курица, или, по крайней мере, мама и Лана спорили об этом, и они делали это все время), Люсьен снова заговорил.

— Нам нужно поговорить о прошлой ночи.

У меня потекли слюнки от желания съесть печенье. Когда он произнес эти слова, слюнки тут же иссякли, и аппетит резко упал.

Несмотря на это, я откусила печенье, прожевала, печенье напоминало мне пыль, посмотрела на него, надеясь, с почтительным любопытством.

Он поймал мой взгляд, и его губы сжались.

— И вчера, — продолжил он.

Я решила прервать разговор, поспешно объявив:

— Я была неправа насчет вчерашнего.

Его глаза встретились с моими.

— Да, ты была неправа.

Мой разум закипел.

Но губы мягко напомнили ему:

— Я же уже извинилась.

— Ты извинилась за другое, но не за все.

Я сжала губы.

Люсьен продолжал говорить.

— Мы с Катриной были друзьями пятьдесят лет, Лия, но знаком я с ней семьдесят пять лет. На этой неделе я подал заявление о разделение с ней. Ты знаешь, что значит это заявление?

Я кивнула.

Он посмотрел, как я кивнула, продолжил:

— Наше предстоящее разделение не имеет никакого отношения к тебе и все, что связано с тобой.

Я вообще не хотела говорить об этом. Но, как обычно, у меня не было выбора. Люсьен продолжал говорить:

— Я знал, что с Риной что-то не так, а ты олицетворяешь все, что в ней не так. Пребывание с тобой побудило меня, наконец, принять это решение.

Его слова не проникли внутрь.

Это было неправдой, один раз хотя бы. Он назвал ее Риной.

Я слышала, как он сказал накануне, но теперь я почувствовала, как он произнес ее имя.

Мой желудок скрутило.

— Она любит тебя, — прошептала я, не обращая внимания на боль в животе.

— Она не знает, что такое любовь, — коротко ответил он. — У вампиров нет таких же ожиданий, когда они спариваются, Лия. Вечность — это очень долгое время. Нет ничего неслыханного в том, чтобы расходиться иногда на года, даже десятилетия. И верность определенно не является обязательным требованием для спаривания вампиров.

У меня было ощущение, что он что-то пытается мне объяснить о своих отношениях с Риной, но у меня также было ощущение, что он что-то хочет объяснить конкретно мне, типа, чтобы я не питала иллюзий на его счет, но я и не питала.

У меня пересохло во рту.

Поскольку в моем контракте говорилось, что он может свободно пользоваться моей кровью и моим телом, я не ожидала, что он будет верен своей паре, а тем более уж мне.

Так же очевидно, поскольку у него была пара, развод, другими словами, или нет, мне не стоит ожидать, что он будет верен мне. Ни моей крови, ни моему телу.

И тогда что-то ударило по мне. Что-то настолько всепоглощающее, что желудок скрутило, более острой болью, пронзившей меня насквозь.

У меня было достаточно опыта общения с неподходящими мужчинами, чтобы точно понять, о чем он говорил. И оргазм, который он наконец-то мне предоставил прошлой ночью и этим утром, был связан не с тем, что он хотел мне что-то дать.

Это был акт раскаяния Люсьена.

Несмотря на их правило неверности вампиров, он все равно чувствовал себя виноватым.

Я молча положила печенье на тарелку.

Затем прошептала:

— У тебя был секс прошлой ночью.

Мои слова прозвучали как обвинение, мне захотелось пнуть себя под зад. Мирна никогда бы не стала выдвигать обвинения, никогда за миллион лет. И у меня не было никакого права выдвигать обвинения вампиру. Вообще никакого.

Но я уже не могла забрать свои слова обратно.

Его лицо стало жестким.

— Лия...

Я взмахнула рукой, пытаясь исправить ущерб от своих слов, но нож в моем животе прорезал болезненную линию прямо до пищевода.

— Это не мое дело. — Беззаботно выдавила я, но мне показалось, что я потерпела неудачу.

— Лия... — начал он снова, но я начала разрезать свою жареную куриную грудку, заговорив.

— Ты просто будь собой, делай то, что хочешь, живи своей жизнью, как сделал бы любой вампир. А я буду собой и буду выполнять свою работу, без проблем для тебя и без всяких ожиданий от тебя. Обещаю.

Я смотрела в свою тарелку, удивившись, даже самой себе, что вышла из игры и призналась ему в своем плане.

Это было ошибкой. Мне следовало не смотреть в свою тарелку, а смотреть на него.

— Свою работу? — спросил он шелковым голосом, которого я никогда раньше не слышала. Голосом, который был более чем пугающим. Страшным, отчего мои глаза метнулись к его лицу.