– Нет. Мой отец был затворником. Он встречался с очень немногими людьми, особенно в доме. Когда я была ребенком, единственным человеком, который приходил регулярно, был какой–то медицинский исследователь, доктор… Асланов, думаю.

Калли нахмурилась.

– Но он перестал приходить, когда мне было десять или около того.

Шон нашел листок бумаги и сделал несколько заметок.

– Да, я знаю, кто он такой. Доктор Асланов исследовал рак. Я знаю, что твой отец финансировал довольно большую часть работы в течение пяти лет.

– Да. Как будто он думал, что это вернет мою мать.

Торп подошел ближе и обнял ее.

– Мне очень жаль, зверушка.

Ее мать? Да, она тоже была такой. Казалось, он также очень сожалел о Холдене и Шарлотте. Они оба это делали. Она черпала в них сочувствие.

Калли обмякла в его объятиях, и Шон присоединился к ним. Они окутали ее теплом и приятием. Любовью. Она коротко поцеловала их обоих, затем отступила. У них все еще была работа, которую нужно сделать.

– Думаю, будет справедливо сказать, что человек, который пришел к тебе домой в форме, зашел к твоему отцу не за политическим пожертвованием, – сказал Шон. – Есть какие-нибудь предположения о том, почему он на самом деле был там?

– Нет. Я не вмешивалась в папины дела. Я была типичным подростком, слишком погруженным в свои собственные проблемы.

– Итак… если мы не знаем, кто посетил твой дом в форме, и мы не знаем, чего он хотел, давайте поговорим о том, что полиция обнаружила на месте преступления после убийств.

– Ты сказал, что в моем доме был обыск? – Калли нахмурилась и обхватила себя руками. – Я помню тот большой, великолепный дом, как будто это было вчера. Двойные парадные лестницы с белым мрамором, перилами из кованого железа и таким количеством естественного света. Дом всегда казался… нетронутым. Он был отражением моей матери, и папа никогда не менял его. Я не могу представить, чтобы он был разрушен.

– Я видел фотографии, – тихо сказал Шон. – У них не было времени в доме до прибытия полиции, но они обыскали каждый угол, каждый ящик, шкаф и нишу.

Это шокировало Калли.

– Они должны были работать быстро на площади более шестнадцати тысяч квадратных футов.

– Похоже, они знали планировку дома, – предположил Торп.

Она пожала плечами.

– Была публичная запись. «Архитектурный дайджест» сделал обзор дома примерно за год до этого. Там был показан поэтажный план.

Шон вздохнул.

– Я ищу логику. Зачем кому-то входить, убивать обитателей дома, а затем разрушать дом, чтобы забрать один предмет?

– Не думаю, что что-то было украдено. Что они на самом деле взяли?

Она порылась в памяти в поисках всех сокровищ, которыми владел ее отец. Как человек, обладавший огромным богатством и талантом его приумножать, он обладал бесценными сокровищами. Но если убийцы не забрали ни произведений искусства, ни денег, то что они искали?

– Императорское яйцо Фаберже. Оно стоит около… восемнадцати миллионов долларов, плюс-минус. Я не могу представить, чтобы кто-то украл его с целью наживы, но мы никогда не видели яйцо на продаже, даже по самым незаконным каналам. Маловероятно, что закоренелые преступники ворвутся и убьют просто для того, чтобы обчистить каминную полку.

Калли покраснела.

– Они его не брали. Я забрала. Оно у меня в рюкзаке. Мой рюкзак! Где он? Я оставила его в гостиничном номере в Вегасе и…

– Мы привезли его с собой, милая. Сделай вдох. Расслабься, – посоветовал Шон. – Зачем ты взяла яйцо?

– Оно принадлежало матери. Это все, что у меня было от нее.

– Это невероятно дорогая и редкая вещь. Ты возила его с собой девять лет, живя в трущобах?

Она вздохнула.

– Знаю. Но это не значит, что я могла арендовать сейф или что-то в этом роде. Моим утешением было то, что, если бы кто-нибудь когда-нибудь подумал о том, чтобы стащить его, в тех районах, они, вероятно, не имели бы понятия, что это такое. В конце концов, оно одно из шести десятков, переживших большевистскую революцию.

Глаза Торпа расширились.

– Ты хранила яйцо в моем клубе четыре года?

Калли кивнула.

– Это было своего рода облегчением. Никто не собирался красть его оттуда. Они не посмели войти в мою комнату, иначе ты бы оторвал их головы самым неприятным из возможных способов.

– Это правда, – согласился Торп, улыбаясь, довольный собой.

Это было… мило.

– Я и представить себе не мог, что ты взяла яйцо, – признался Шон. – Одним из путей, которым бюро отслеживало тебя, была привычка оставлять все позади. О тебе сообщали как о пропавшей без вести примерно с полдюжины раз, так что мы узнали твой почерк. Ты никогда не брала с собой личные сувениры, когда переезжала из одного места в другое.

– Ну, у моего отца было много спрятанных фотографий моей матери, как будто он не мог смотреть на них без того, чтобы снова не горевать. Но мама сказала мне перед самой смертью, что яйцо было моим. Наверное, мне следовало оставить его, но я не могла.

– Есть ли вероятность, что тот, кто убил твою семью, хотел это яйцо? – вслух поинтересовался Шон.

– Не знаю, зачем им оно нужно. Оно ценно, но если им не нужны были произведения искусства или деньги, зачем охотиться за реликвией? Для меня это было просто сентиментально. Это яйцо было ее гордостью и радостью.

– Они открываются. Может, внутри что-то есть? – спросил Шон.

– Не знаю, – она пожала плечами. – Я неоднократно пыталась взломать его. Однажды я даже приложила к нему отвертку, поранилась и мне наложили два шва и сделали прививку от столбняка.

Шон схватился за подбородок и выдохнул.

– В этой головоломке много кусочков. Мы кое-что выяснили. Я пока не могу в этом разобраться. Почему бы нам не позавтракать? Я приму душ. После этого мы сядем и еще немного подумаем.

– Хорошее решение.

Торп оглядел камбуз.

– Я надеюсь, что хлопья в порядке. Ты же знаешь, что мы с Калли не готовим.

– Ради всего святого, я отправлю вас двоих в кулинарную школу, когда мы выберемся из этой передряги.

– Звучит забавно. Я всегда хотела учиться.

Калли улыбнулась, затем повернулась к Торпу.

– Не рассчитывай на меня, – огрызнулся он. – Мне и так нормально.

Значит, он не хотел видеть ее после того, как опасность минует? Она отвернулась, закусив губу.

Воцарилось неловкое молчание, и Шон послал ей сочувственный взгляд. Может, ей стоит просто попытаться затормозить свои чувства к Торпу, смириться с тем, что он в основном хотел от нее секса, и перестать надеяться на большее. Если Торп не нуждается в ней, то она сделает все возможное, чтобы не нуждаться в нем.

Калли открыла рот, чтобы сказать, что она попробует приготовить завтрак и пригласит Торпа, но зазвонил телефон. Парни посмотрели друг на друга. Это могло означать только неприятности. Их выражение лица говорило об этом.

Затем Торп побежал в спальню, следуя за звуком звонка. Шон последовал за ним, будто это был забег на скорость. Калли шла за ними, ненавидя ледяное скольжение страха по ее венам.

– Аксель? – крикнул Торп в дешевый пластиковый телефон.

Пауза, за которой последовало ворчливое подтверждение. Затем последовала гораздо более долгая пауза. Затем шок преобразил лицо Торпа.

– Ты, блять, издеваешься надо мной? – рявкнул он в трубку.

Аксель ответил так, что Торп только еще больше разозлился. Его щеки пылали румянцем. Он сжал кулаки и выглядел так, словно вот-вот сотрет зубы в пыль. Черт возьми, она никогда не видела Торпа таким взбешенным.

– Держи меня в курсе.

Он ткнул пальцем в клавиатуру, чтобы завершить вызов, затем поднял на Шона мрачный взгляд.

– Что? – рявкнул Шон, обнимая ее за плечи, уже пытаясь подготовить к новостям, которые, как он ожидал, расстроят ее.

– Посреди ночи кто-то ворвался в «Доминион». Они разгромили комнату Калли и мой кабинет. У Акселя было предчувствие, поэтому он проехал мимо твоей квартиры. Её тоже обыскали и разгромили. Кто бы ни охотился за тобой, Калли, он знает, что мы все в бегах. Они что-то ищут, возможно, то, чего не нашли, когда убили твою семью. Теперь они идут за нами.