Данте откинул голову назад, разразившись смехом, и этот прекрасный звук пронесся через все его тело в мое. Я не могла сдержать маленькую улыбку восхищения, которая завладела моим ртом, когда я наблюдала, как его лицо скривилось от смеха, а глаза зажмурились от силы. Когда он наконец наклонил голову, смотря на меня, в его глазах все еще отражалась искрометность его юмора.

— Очевидно, мне нужно больше работать над тем, чтобы оставлять тебя в коме после оргазма, если у тебя все еще есть способность ругать меня за мою глупость после того, как я заставил тебя кончить себе на язык.

Я притворно фыркнула.

— Я бы не стала задерживать дыхание.

Он снова засмеялся, простым смехом, который каким-то образом был еще более интимным, потому что он нежно прижал меня к себе.

— Мой боец, — признал он, но это не было упреком, как могло бы быть.

Это был комплимент, который согрел мою грудь, как бренди.

Я позволила себе прижаться ближе, пальцы играли в волосах на его груди, обнажая расстегнутые пуговицы рубашки. Тишина между нами была теплой и знакомой. До Данте я никогда не знала, что между двумя телами может существовать такой язык. То, как он держал меня, говорило о том, что он доволен тем, что я с ним в этом новом приключении, что я его женщина. Я почти отчаянно надеялась, что он чувствует, что я испытываю к нему, как я трусь носом о впадину его горла, как слегка провожу пальцами по его стеганой груди.

— Будет нелегко, — сказал он наконец, но в его голосе не было страха. — Мы не сможем спрятаться на вилле в сельской местности незаметно.

— Почему тогда ты решил вернуться в Италию? — спросила я. — Я бы подумала, что это первое место, где тебя будет искать полиция, и у них есть договор об экстрадиции со Штатами.

Данте фыркнул, рассеянно играя с прядью моих волос, пока говорил.

— Правительство Италии может иметь соглашение с США, но страной действительно управляет le mafie (пер. с итал. «мафия»). Не волнуйся, Елена, мои собственные люди не выдадут меня властям. Но не потому, что это опасно для нас всех.

Я нахмурилась, пытаясь понять, какие могут быть риски.

— Конечно, Каморра Неаполя поддержит тебя. Ты дон самой успешной их группировки в Америке.

— Как много ты знаешь о структуре Каморры? — спросил он меня. — Это не похоже на Коза Ностру или на американские фильмы. Каморра это совокупность «семей» или групп со своей внутренней иерархией. Капо, консильери, подчиненные и солдаты. Каждый капо глава подразделения. — он сделал паузу, его голос упал так низко, что я скорее почувствовала его кожей, чем услышала. — Всегда есть capo dei capi, Елена, но как ты думаешь, что произойдет, если собрать капо каждой семьи в одной комнате? Мы как волки на новой территории и порвем друг друга в клочья за шанс претендовать на эту землю, понимаешь?

— Слишком много альф в одной комнате, — предположила я, слегка вздрогнув при мысли о десяти Данте в одной комнате. — Как тебе удалось добиться чего-то в организации?

Он рассмеялся.

— Это очень хороший вопрос. Он привел к возникновению множества проблем, прежде чем технология дала нам лучшее решение. В прежние времена нам приходилось встречаться лицом к лицу. Сейчас мы редко встречаемся лично. Это рискованно. Федералы или полицейские в Италии постоянно следят за известными или подозреваемыми членами мафии. У нас есть... цифровые каналы, благодаря которым все гораздо сложнее разнюхать.

— Итак, почему ты возвращаешься в Неаполь? — повторила я, ощущая тревогу. — Амадео больше не главный. А местный capo dei capi хотя бы дружелюбно к тебе относится?

Пухлые губы Данте сжались в ровную линию.

— Не совсем.

Я подмигнула ему.

— Хорошо... Есть ли способ развернуть самолет?

Он усмехнулся, наклонился ближе, проводя носом по моему носу в жесте, который был до боли милым.

— Теперь ты со мной, да? Ты моя, как и я твой. Я уже говорил тебе однажды, что я самый честный человек, которого ты когда-либо встречала, поэтому не задавай вопросов, на которые не хочешь получить ответы. — он сделал паузу, его черные глаза были всепоглощающими. — Так что, я спрашиваю тебя, как много ты хочешь знать?

Неосознанно я ковыряла заусеницу, обдумывая его вопрос.

Я физически ощущала конфликт внутри, острые грани сталкивающихся мечей и агонию пронзаемой плоти. Мое тело было зоной битвы для мыслей, бушующих в голове.

Я не хотела быть плохим человеком. Я никогда им не была, что не означало, что я в этом преуспела.

Я была плохой.

Но у меня всегда был сказочный идеал хорошего и плохого, чистого и злого. Я полагала, что всегда буду на «правильной» стороне закона и морали. Но когда одно противоречило другому, я оказывалась на распутье.

И Данте просил меня выбрать один путь и идти по его тенистым коридорам вместе с ним. Я не была настолько наивна, чтобы думать, что смогу быть с Данте в романтических отношениях и не оказаться втянутой в его преступные дела.

Правда заключалась в том, что это уже произошло.

Я невольно стала правой рукой его консильери, когда взялась за его дело по закону РИКО. Я подружилась с его ближайшими помощниками и мимоходом подслушала информацию, которая могла бы стать основанием для обвинения меня в соучастии в преступной деятельности.

Я застрелила человека.

Симус Мур был мертв из-за меня.

Но тогда... разве я уже не была втянута в мафию и преступность из-за того же человека? Отец, который продал мою младшую сестру в сексуальное рабство в возрасте восемнадцати лет, чтобы расплатиться с игровыми долгами? Тот самый отец, который привел Кристофера в нашу жизнь и, соответственно, в мою постель.

Это было иронично, думать, что я отвергала все морально серое и, конечно, преступное, потому что мой отец был прискорбным человеком, и встретить человека, который был и тем, и другим, и в то же время самым лучшим человеком, которого я когда-либо знала.

Это было умопомрачительно, и я не могла достаточно хорошо распутать нити мыслей, чтобы дать Данте красноречивый ответ.

— Я хочу быть с тобой, — торжественно пообещала я, обхватив его челюсть, проводя большим пальцем по выступающей кости и острой щетине. — Я просто не знаю, что это значит для меня. Если я встану рядом с тобой так, как ты, возможно, хочешь, это будет означать, что я никогда больше не смогу быть адвокатом. Ты должен понять, мечта быть адвокатом сопровождала меня всю жизнь. Было бы трудно от нее отказаться.

Трудно, но, возможно, не невозможно.

Мне нужно было переосмыслить, почему я стала адвокатом и могу ли я принести пользу в другом качестве.

Смех Данте был жестким и полым, как щелчок отлетевшей гильзы об пол.

— Мы отправляемся в логово зверя, Лена. Я сделаю все возможное, чтобы оградить тебя от главного, но не могу дать никаких гарантий. Если люди узнают, что ты моя женщина, они будут считать, что ты на моей стороне.

— Разве жены и девушки большинства мафиози не держатся на шаг позади них? — неубедительно спросила я, пытаясь уловить хмурый взгляд из-под его густых бровей.

Он торжествующе подмигнул мне, длинные ресницы нелепо густели над бездонными глазами.

— Я не большинство мафиози. Думал, мы это уже выяснили.

Настала моя очередь напряженно моргать, на этот раз вздрогнув.

Я не хотела продолжать осуждать его, но жизнь, проведенная в тщательном выстраивании собственного морального кодекса, затруднила сдерживание моих импульсивных реакций.

Его вздох прошелся по моему лбу, взволновав мои волосы.

— Ты здесь, со мной, когда я никогда не думал, что ты пойдешь на такой риск. На данный момент этого более чем достаточно.

— Я не хочу тебя подводить, — призналась я, хотя это было больно, слова рвались прямо из ткани сердца. — Я всю жизнь подводила своих близких, и мне невыносима мысль о том, чтобы сделать то же самое с тобой.

— Тогда не надо, — просто сказал он, накрывая ладонью мое горло и опускаясь ниже, целуя мой лоб. — Но Елена, ты должна знать, что я никогда не встречал женщину с такой coraggio (пер.с итал. «смелостью»). И не сомневаюсь, что тот, кого ты считала, что подвела в своем прошлом, подвел и тебя, да?

Я подумала о Даниэле и Жизель, но кислый привкус горечи и раскаяния не разлился по моему языку, как это обычно бывает.

— Ты слишком много мне доверяешь, — пробормотала я, избегая этого пронизывающего взгляда, который, казалось, был способен просветить рентгеном не только мои кости.

Его пальцы скользнули в волосы над моим ухом, наклонив мою голову, чтобы он мог поцеловать синяк под глазом, оставленный моим отцом, когда он ударил меня. Отстранившись, его глаза были мягкими, как бархат.

— Нет, ты недостаточно себя ценишь.

И так же легко Данте еще раз убедил меня, что отказ от всего, что я знала, только чтобы быть с ним, был лучшим выбором в моей жизни.