Наконец заговорил стражник:

— Он ожидает.

Мы прервали объятия, и я последовала за стражником. Но что-то показалось мне необычным, странным. Я обернулась. Моя мать всё ещё стояла там и смотрела мне вслед. Её щеки были мокрыми. Она грустно улыбнулась, подняла руку и проговорила одними губами:

— Прощай.

— Пойдём, — сказал стражник.

Я помахала своей матери и последовала за стражником из зала, беспокойство перемешалось с алкоголем у меня в желудке. Мне надо было сделать так, чтобы моя семья мной гордилась. В эту ночь я намеревалась выйти замуж, поэтому я напрочь отказалась от своего желания другой жизни в пользу отца. Пусть оно развеется словно пепел на ветру. Не говоря ни слова, я повесила медальон матери себе на шею.

Когда мы проходили по узкому коридору, всё вокруг неожиданно смолкло, ткань застыла. Воздух перестал двигаться. И если бы я не смотрела на стражника, идущего впереди меня, я бы врезалась прямо ему в спину. Он замер на месте, словно камень.

Боги, не сейчас.

— Прости, я задержался, — сказал Саалим непринужденно. — Хотя ещё не поздно. Я всё ещё могу изменить его решение.

Я задержала взгляд на стражнике. Я не хотела поворачиваться и смотреть на Саалима. У меня была цель, и я намеревалась добиться её. Я не могла позволить страсти и призрачной мечте помешать мне. Желание свободы было слишком сложным и неизведанным. Что мог сделать для меня Саалим? Чем могли закончиться наши отношения? Любви было недостаточно. Тем более, когда она была запретной. Мне надо было выбирать более простые решения, судьбу, в которой я была уверена: то есть — спину стражника, который вёл меня в постель к жениху.

— Не сегодня, Саалим.

Он ничего не сказал, но в его молчании я почувствовала замешательство.

Пошатываясь, я медленно повернулась к нему.

— Я должна это сделать. Я должна защитить свою семью, — мои слова прозвучали резко.

— Мы уже говорили об этом, Эмель. В тебе говорят заблуждения твоего отца. Твоя семья защищена и без твоей помощи... я защищаю её. Тебе не надо этого делать.

— Заблуждения? А что насчёт наших отношений? Разве это не просто сон? Какой выбор правильный, Саалим? — мои слова прозвучали слишком резко, и под воздействием алкоголя я метнула их в него, словно мечи.

— Сон? Для меня всё иначе, — мягко сказал он, шагнув в мою сторону. — Правильный выбор это тот, который кажется правильным для тебя.

Его слова в точности повторяли слова моей матери.

Я показала себе за спину, где меня ждал жених.

— Это кажется мне правильным.

Вдруг к нему пришло понимание, и джинн, который был таким уверенным, и который не сомневался во мне, превратился в побитого, жалкого раба, которого я наблюдала в тот день, когда выпустила его из сосуда. Я — нож, он — деревянный брусок.

— Прошу тебя, не сегодня, — он сжал руки. — Я не могу видеть, как ты уходишь. Не с ним, — он застонал. — Не отдавай ему свое тело. Я могу дать тебе другого жениха, или следующего, если ты этого пожелаешь. Но не этого. Кого угодно, только не его.

Я не слушала, я не слышала его. Арак шумел у меня в ушах. Бурак сдавил мне грудь.

— Ты сказал, что наблюдал за мной все эти годы. Разве ты не видел этого раньше? Разве никто меня раньше не выбирал, Саалим? Я не могу отказать своему единственному жениху.

Расстояние между нами сократилось, он упал на колени, его плечи подались вперёд, а лицо исказилось в отчаянной мольбе. Он схватил мои руки, поднёс к своим губам и нежно поцеловал мою ладонь, щекоча мою кожу грубыми волосками своей бороды. Он тихо заговорил, смотря куда-то сквозь меня и видя то, чего я не могла видеть. Я могла чувствовать жар, исходящий от его лица, и его дыхание на своей ладони.

— Он монстр, Эмель. Его грязные взгляды и отвратительные руки на тебе... — он ещё сильнее сжал мои руки и перешёл на шепот. — Твои пальцы на его коже, твои губы на его губах. Я этого не вынесу. Это не для тебя.

Его янтарные глаза сверкали, но в них была тяжелая темнота, знакомая темнота. Чувство вины.

Не понимая, я высвободила свои руки.

— Ты не можешь об этом думать, — я почти задыхалась. — Это сведёт тебя с ума! Я ахира, Саалим. У меня есть обязательства.

Он выглядел так, словно я дала ему пощечину.

Я уставилась на него, расстроившись из-за того, как он всё усложнил и, разозлившись на себя из-за того, что я была верна ему даже больше, чем своей семье, хотя знала его так недолго. Он относился ко мне лучше, чем многие, но я всё равно не могла выбрать его. С ним я не смогла бы жить той жизнью, которую желала. Мы не могли быть вместе. Моя закипающая ярость начала переливаться через край. Моя мать была права. Саалим был фантазией, неправдой. Я была дочерью Соляного Короля — это была моя реальность.

— Я не могу выбрать тебя, — сказала я. — Потому что тогда мне придётся снова вернуться в тот затхлый шатер к своим сёстрам, и так будет продолжаться день за днём. Неужели я должна буду отказывать каждому мухами, пока меня не выбросят на улицу, как скоро выбросят Сабру? А что если тебя заберут алтамаруки, или ты достанешься кому-то ещё? Ты исчезнешь, как и Ашик, а я останусь здесь, — я яростно жестикулировала, бросая ему под ноги слова, в которые мне не хотелось верить. — Ты джинн. А я ахира. Наши жизни в руках моего отца или того, кто станет нашим хозяином. Между нами ничего не может быть. У нас нет будущего.

Мы уставились друг на друга, наши груди вздымались от боли, гнева и бешено стучащих сердец.

— Уходи, Саалим, — сказала я ровным голосом, надеясь, что боль, которую доставили мои слова, потопит желание, которое я испытывала только к нему.
Боги, пусть он почувствует только то, что я отвергаю его. Так будет лучше.

Он бросил на меня последний затухающий взгляд, после чего опустил его на землю.

— Как пожелаешь.

После этих слов он исчез.

В коридоре стало неожиданно холодно, и я содрогнулась. Воздух вокруг снова пришёл в движение, и звуки ночного дворца окутали меня. Я быстро повернулась к стражнику, который продолжал идти вперёд, ни о чём не подозревая. Я последовала за ним к своему мухáми.

— Здравствуй, Эмель, — сказал Омар елейным голосом.

— Мой принц, — я поклонилась и крепко зажмурилась, пытаясь подавить в себе чувство печали. — Как насчет вина? — проворковала я и налила нам по бокалу.
Я быстро выпила свое вино и начала наливать себе второй стакан.

— Сядь, — сказал Омар, убрав мою руку с графина.

Я послушалась.

— Твой отец сказал мне, что ты самая красивая из его дочерей, но ты отчаянно нуждаешься в том, чтобы тебя сломали. Я и подумал... — продолжил он. — Это может быть весело. Возможно, сегодня мы смогли бы продвинуться в этом направлении. А завтра попробуем снова. И если после третьей ночи меня удовлетворит твоя покорность, возможно, — он сделал паузу и отпил вина, — возможно, мы поженимся.
От его слов холодок побежал по моей спине. Я заёрзала на тюфяке.

— О, я надеюсь доставить тебе удовольствие, — промурлыкала я, понимая, чего он хотел от меня.

Я отклонилась назад и упёрлась на локти. Ухмыльнувшись, Омар подошёл ко мне и встал у меня между ног. Он наклонился и грубо сдёрнул хиджаб с моего лица.

— Так-то лучше, — сказал он. — А теперь на колени.

Я повиновалась. Омар нащупал пояс своих штанов и спустил их вниз, обнажив ту часть тела, которую я должна была обслужить. Он подался вперёд, подставив свои бёдра к моему лицу. Я поблагодарила Эйкаба за то, что уже ничего не чувствовала из-за алкоголя и бурака, и взяла его в рот.

Я закрыла глаза и представила огромное безоблачное небо, по которому я плыла. Спокойное небо, где я не чувствовала ничего. Я представляла только это и больше ничего.

— Да, — зашипел он, его голос был хриплым от желания.

Он схватил меня за плечи и с силой опустил на песок. Его глаза остекленели, пот сверкал у него на лбу. Я уставилась на его грудь, которую покрывали белые одежды, и представила пушистые облака. Он схватил руками моё лицо и заставил меня посмотреть на него. Наши взгляды встретились, и в его глазах я увидела желание, которое так отличалось от того, что я видела в глазах Саалима.

Я слегка покачала головой, чтобы избавиться от мыслей о джинне.

— Сними свою одежду, — скомандовал он.

Я сделала, как он просил. Он окинул моё обнажённое тело оценивающим взглядом, задержавшись на груди и ногах. После этого он тоже разделся и прижался ко мне своим телом.

— А это приятно, не так ли?

Я пробормотала что-то, соглашаясь с ним. Я закрыла глаза и снова представила небо. Если бы я была птицей, я бы воспарила высоко-высоко, и никто не смог бы поймать меня.

Он схватил меня сзади за голову, двигая меня словно куклу, и его губы припали к моим. Я ничего не почувствовала, я всё выше взлетала в небо.

Он засунул мне руку между ног.

Я снова подумала про Саалима. Знал ли он о намерениях Омара? Может, он поэтому умолял меня не ходить к нему сегодня? Я была для него лишь средством, помогающим ему кончить и выпустить наружу ненасытную страсть. Его заботила не я, а пространство у меня между ног.

Он развернул меня так, чтобы я не смотрела на него, и бросил меня на кровать. Мои волосы упали с моих плеч. Шрамы на моей спине засияли точно сигнальные огни в ночи.

Он зарычал и снова перевернул меня на спину.

— Я не хочу это видеть.

Он забрался на меня, и сквозь пелену я увидела, что выражение его лица стало безумным. Он резко вошёл в меня, а я закрыла глаза и застонала, как меня и учили. Он сжал моё тело так сильно, что на нём должны были остаться синяки, и начал проникать в меня снова и снова.

Я попыталась снова подумать о небе, о птице, вырвавшейся из клетки, которой я хотела быть, но мне ничего не приходило в голову, кроме мыслей о Саалиме, и слёзы полились по моим щекам.

В деревне раздался полуночный горн. Через несколько минут появилась прислужница.

— Эмель.

Омар снова попросил меня.

— Хорошая девочка, — промурлыкал отец, погладив свой стеклянный сосуд, в котором не было густого золотого дыма.