Вот спит себе наш мужик и сон видит. А снится мужику, что стоит он на облаках перед Богом. И жалуется.

– Так и так, говорит, Господи! Такая непруха, что спасу нет. Нельзя ли, как-нибудь – говорит, – это всё изменить в лучшую сторону?

Вот наш мужик Чеся смотрит свой сон. А тем временем в гробовую заваливают четверо здоровых мужиков. И пятый, самый здоровенный, ими командует:

– Вот этот берите, – говорит, и показывает на тот самый гроб, в котором мужик Чеся свой сон досыпает.

– Берите вот этот – командует этот мордатый мужик – я сразу вижу, что этот моему покойному брательнику в самый раз будет.

Ну, если размер подходящий, чего же не взять? Вот мужики и взяли. И на выход к машине понесли. Только несут они этот гроб, а сами ругаются почём зря:

– Это же надо, – ругаются они, – какой гроб тяжёлый. Прям не верится, что пустой. Вот до чего свобода довела – из сырого дерева гробы для простых людей делать начали.

И с такими горькими словами грохают эти мужики гроб передними ножками на кузов своего грузовика. И надо же тебе, какая непруха выходит! Выпадает из этого гроба дно. И наш мужик Чеся, а с ним и доски, стружки и прочие гробовые потроха вываливаются на землю.

Мужики тоже чуть было с перепугу рядом не рухнули. Но удержались на ногах. Хоть и с трудом. А удержавшись, схватили что попало с недвумысленными намерениями. Только мужика Чесю догнать не могли. Чеся сразу сообразил, что чем пахнет, и бросился бежать на ближнее кладбище прям через забор.

И что интересно, мужики этого бедолагу Чесю так и не нашли. Хотя искали. Всё кладбище обшарили, обещая убить, как только поймают. Но не нашли. Потому что Чеся на бегу в свежую могилу прыгнул. Лёг там, и еловым лапником, что на дне могилки был для красоты настелен, накрылся.

Вот, подождал наш мужик Чеся, пока поиски закончатся. Полежал. А потом встал и захотел на волю вылезти. Но куда там! Никак. Вот, скребётся наш Чеся в чужой могилке, как жук в коробке, а тут оркестр жалобно заиграл. Покойника несут. И прямо к той могиле, где Чеся напрасно старается.

Ну, тут этот Чеся испугался немного и опять в лапничек зарылся. Смотрит одним глазом: гроб на доски прямо над могилкой поставили. Речи говорят. И слышно, как вдова покойного убивается. Прямо криком кричит.

– Ах, – кричит, – заройте меня живьём вместе с моим дорогим и ненаглядным.

И с таким нечеловеческим криком опирается эта вдова прямо на гроб. Тут доски – то, на которых гроб стоял, и подломились. И вдова, и всё, что было, падают в могилку прямо на Чесю.

Сначала вдова. Потом покойник. А гроб уже следом.

Как они этого Чесю не убили, ума не приложу. В одной вдове пудов десять было.

Но как бы то ни было, а закончилось всё хорошо. И мужика Чесю даже на поминки взяли. Подумали, что он в сутолоке и панике один только вёл себя геройски и первым в могилу прыгнул, чтоб вдову спасти.

И чтобы вы думали? Время прошло, и взяла эта вдовушка мужика Чесю к себе жить. И холит его и лелеет. И даже любовь между ними произошла.

Правда, Чесю по-прежнему в вытрезвиловку гребут из-за евоного выражения лица. Но вдову это не пугает нисколько.

– Хороший мужик – говорит она подругам – должен только самую малость красивше чёрта быть. А мой такой и есть.

Вот, братцы, как жизня, бывает, поворачивается.

– Да уж, братцы – подвёл иток Николай, – жизнь – это штука такая…

– Как ни крутись у неё трахалка больше – помог Никодимыч закончить ценную мысль. А потом закурил и продолжил…

Жил – был один мужик. И до того был этот мужик вдумчивый – спасу нет.

Вроде, и работал на хлебном месте: он в похоронке надписи на памятниках выбивал. Что по казёнке зарабатывал, а что клиенты натурой приносили. Словом, мог этот мужик пить, когда захочет, а не только в аванс да в получку. Кажется, живи и радуйся. А он – нет. Не такой это мужик был. Непростой был этот мужик, короче. Во всё, что попало, вдумывался. Поэтому и жил один, как сыч. Сами мозгами пораскиньте – какой бабе такой хмырь вдумчивый нужен?

Ну и вот. Не знаю, сколько лет подряд бил этот мужик надписи на памятничках. Не знаю точно, а врать неохота. Но в один день на него озарение нашло. Осенило мужика, так сказать. Заметил он, что народишко в основном рядом со своим днём рождения помирает. Прям, как нарочно. С поправкой на неделю туды-сюды. Не все, конечно. Но основная масса.

Тут мужик и открыл свой закон Вечной жизни.

– Блин! – думает он себе – а ведь если бы не эти дни рождения, так никто бы и не помирал. Жили бы мы себе да жили и горя не знали. Вот, сделал себе мужик такое открытие, и тут же начал думать, как бы ему свой лдень рождения переиначить на чужой.

– А что? – думает, – придёт моё время, станут меня забирать – и раз! Другого мужика заберут ровно в мой день рождения. А я вроде, и ни при чём буду.

Вот, мужик и так прикидывал, и эак. Ничего не придумывалось подходящего. А тут как раз ему случай выпал. Познакомился этот мужик в пивнушке с бомжом. Разговорились. А бомж этот тоже Иван Иванычем Ивановым оказался. Точно, как наш мужик. Вот мужик и стал этого бомжа уговаривать паспортами поменяться. Слово за слово – на второй бутылке и уговорил. Поменялись.

И стал наш мужик жить, да радоваться. И на радостях даже решил новый день рождения по-человечески отметить.

Ну, понятно, собрался народ. Посидели. Отметили, как положено. И так хорошо сидели, что только к утру внезапно обнаружили, что именинник–то помер. Упился, видать, на радостях.

Ну, что ты тут делать будешь? Раз помер – закопали, как положено. Помянули и забыли.

Они – то все забыли, а мужик такую обиду не забыл. Вот он на том свете к начальству:

– Так и так, говорит, – не могу стерпеть несправедливости. Потому что день рождения вовсе и не мой, в натуре. Тамошнее начальство и спохватилось:

– Действительно, – говорят, административная ошибочка вышла. Надо было бомжа того прибрать по-сути, а работнички наши подошли формально, и прибрали по паспорту. Извините. Виновные будут наказаны…

Так вот ихнее начальство извинялось. Да толку что? Назад уже ходу нету. Да… А ведь, ребята, сама идея-то у мужика правильная была. Кому помирать, раз никто не рождается? Эх! Если бы не бюрократы, жили бы вечно…

И не жизнь была бы, а сладкий сон, как у младенца!

Тут вот так вышло.

Один мужик умаялся за день, да лёг спать. И снится ему, что он рыба карась. И что случайно наткнулся он в своём озерке на обалденное место. Полянка такая между водорослей. А на полянке и червячки тебе и шитики, и улиточки всякие ползают. И никого. Вот мужик и давай тех червячков жрать. И так ему вкусно, что и не рассказать. Вот наелся наш мужик, как дурак на свадьбе. Присел на камушек. Закурил. Глядь-поглядь, а из водорослей линь выплывает. Вроде, как официант. И счёт мужику подаёт. Глянул мужик на счёт, и глаза выпучил:

– Ты что же, рыбья твоя голова, тут мне подаёшь? – у линя этого спрашивает – какой же это счёт, ёлы-палы, ежели на нём общая сумма обозначена, а за что конкретно – не прописано? Может тебе этим счётом по твоим толстым губам надавать?

А линь только глазами моргает:

– У нас завсегда так, сэр. Так и говорит сволочь наглая: «Сэр».

– У нас, – говорит – завсегда только общий счёт подают, чтоб со счёту не сбиться. Улиточек французских кушали? Кушали. Червячков в собственном соку, да салатик из тины, да коньячок… Так что извольте платить. Мужик и тут нашёлся:

– А коньяк – кричит, – у вас ваще водой разбавленный! Кровь из простого народа пьёте, сволочи!

А тут и щука подплывает.

– Ну что? – говорит, – платить не желаешь за потреблённый продукт? Тогда будешь ты не карасём, а золотой рыбкой. Желания мои будешь выполнять. Понял?

Мужик в ответ:

– Как же я могу быть золотой рыбкой, когда я карась? И желаний я ваших знать не знаю и ведать не ведаю. Щука резонно так говорит: