— Когда мы вели себя… плохо. Наказывали за то, что мы пытались давать отпор. Наверное, это было не очень выгодно для их бизнеса. Им не за это платили. А Жаклин много сопротивлялась. По крайней мере, поначалу. Однако у них были способы усмирения. Жестокие способы. Они…

Она замолчала, вспомнив всю боль и приспособления, которые они использовали на них. Орион вдруг осознала, что тоже не рассказывала об этом детективам. Пыталась ли она избавить их от ужаса правды? А зачем им было это знать? Все, что им нужно было выяснить — это как поймать преступников. Или она просто была слишком слаба, чтобы говорить об этом.

— Я никогда раньше не видела предметы, которыми они пользовались, — продолжила она. — Но в интернете можно многое найти. Я вспомнила подробные детали и выяснила, что это были за предметы и для чего они были нужны, — она посмотрела на него пустыми глазами, ею овладел холод. Она почувствовала перемену внутри себя, когда на нее нахлынули воспоминания. — Ты же слышал об испанской инквизиции*, да?

Он сглотнул, затем кивнул.

— Ну, этим парням нравилось подобное дерьмо. Очень сильно. Металл, плети, цепи. И еще кое-что. Нечто, под названием «Уздечка Ругани»*. Конечно, я не знала, что это, когда они использовали ее на нас. Тогда это была просто металлическая маска. Напомнила мне ту, из фильма с Леонардо Ди Каприо «Человек в железной маске», — она сделала паузу, вздохнула, сосредоточившись на том металле и отчаянии, которое тогда ощущала. — В ней невозможно было есть, спать… едва удавалось дышать. Она застегивалась сзади и всегда цеплялась за волосы, вырывая их.

— Боже мой, Орион, — сказал он дрожащим голосом.

Она проигнорировала его, продолжая:

— Да, им нравилось это средневековое дерьмо. Время, когда наказание было искусством, когда одних клеток было недостаточно. Пытки удерживали крестьян от восстания против тех, кто стоял у власти. То же самое происходило и с нами. Останавливало нас от борьбы, от веры в то, что нашу судьбу можно изменить.

Она замолчала, вспоминая тот день, когда Жаклин бросили обратно в Клетку с повязкой на лице, запачканной кровью. Металлическая застежка маски оставила широкую рану на ее затылке.

— Этой уздечкой или… кнутами и цепями они нас контролировали. Мучили. И Жаклин… Жаклин досталось больше всех.

Эту рану следовало зашить. Она была глубокой и уродливой. Она также могла заразиться без надлежащего ухода или антисептиков. Было бы очень забавно умереть от инфекции.

Костяшки пальцев Мэддокса побелели от того, как сильно он сжимал руль. Орион беззаботно смотрела на него, а не прямо перед собой — вперед, в свое будущее. Мэддокс был ее прошлым.

Но он заставлял себя вернуться в ее настоящее. Заставлял себя выполнить то детское обещание Ри, которая все еще чувствовала вкус его поцелуя на своих губах.

— Черт возьми, Орион, — сказал он хриплым голосом. — Я даже не знаю, что сказать. Я так… так зол, и мне больно, и… — его голос сорвался. Ей показалось, что она увидела, как заблестели его глаза. — Просто так чертовски жаль, что тебе пришлось пройти через это.

Она была удивлена, что её потрясли эти эмоции и неприкрытая боль в его голосе. Это потрясло то место ее души, где лето было идеальным, и его губы на вкус были как жвачка «Juicy Fruit». Место, которое она похоронит сразу же после того как сдержит обещание.

— Мне тоже жаль, — произнесла она шепотом.

***

— Вот здесь, — сказал Мэддокс, наклоняясь вперед, чтобы посмотреть на дом, перед которым они остановились.

Это было первое слово, которое он произнес с тех пор, как она рассказала ему о маске и пытках. Она догадалась, что это его разозлило. При обыске на месте преступления они должны были найти эти предметы. Но, скорее всего, увидеть и услышать о том, как их использовали — две разные вещи.

Орион привыкла к пыткам, насколько вообще было возможно привыкнуть к подобным вещам. Хотя сидеть в машине с Мэддоксом было совсем другого вида пыткой. Небольшое пространство было пропитано его запахом, резким лосьоном после бритья, который должен был раздражать Орион, но это было не так, потому что это был запах Мэддокса. Ее злило то, что тем вечером она пришла на его задний двор, к его сильным, обнимающим ее рукам, к его глазам, таким искренним, каких она никогда не видела у мужчин.

Это успокаивало ее, и она ненавидела это. Но большой дом с ухоженной лужайкой и безукоризненным садом пугал ее еще больше. Это был мир, которого она не знала, не хотела знать.

Она подозревала, что Мэри Лу родилась в обеспеченной семье, и оказалась права. Это был не просто высший средний класс, это были настоящие богачи.

На Орион была дорогая, приличная одежда, как она предполагала. Накануне вечером она примерила десять разных нарядов, чтобы подобрать подходящий образ. Черные брюки, которые облегали ее тело до невозможности. Шелковая блузка, которая не морщилась при движении, выглядела презентабельно. Бриллианты на шее, потому что у нее были деньги, чтобы их купить. И потому что ей нравилось, как холодная, сильная, красивая вещь прикасается к ее коже. Она чувствовала себя сильной, как эти бриллианты, когда одевалась этим утром, но сейчас, глядя на раскинувшееся перед ней поместье, Орион сжалась внутри. Она чувствовала себя маленькой, слабой.

Она сделала глубокий вдох, прежде чем выйти из «Камаро», чтобы успокоиться. Она была на каблуках. Только после нескольких недель практики в своей квартире она научилась нормально на них ходить, не выглядя при этом, как маленький жираф. Ее туфли стоили сотни долларов и были самой неудобной вещью, которую она когда-либо носила, не считая собственной кожи. Но на каблуках она ощущала себя важной, стильной. Не сводя с них глаз, она взяла себя в руки, перевела дыхание и мысленно представила лицо Мэри Лу.

Она позволила дорогим туфлям вести себя, притворяясь, как делала это в своей квартире, когда училась ходить, как будто она генеральный директор или юрист, высокая, сильная и уверенная в себе. Они были некомфортными, конечно, но еще они были жесткими. И ей нравилась эта боль. Нравилось, что каждый шаг был рассчитанной агонией. Если бы она не выросла в Клетке, без цепей на лодыжках, вряд ли бы разгуливала в туфлях за шестьсот долларов.

Это ей тоже нравилось.

— Хочешь, чтобы я пошел с тобой? — спросил Мэддокс после того, как Орион пять минут пялилась на дом, не двигаясь.

— Нет, — сказала она тихо, целеустремленно.

Он не стал с ней спорить, и она была благодарна ему за это.

— Я подожду здесь, — сказал он.

Она стиснула зубы при этих словах. Орион не хотела, чтобы он был здесь, стоя на обочине, словно в первом ряду, наблюдая за катастрофой. Но у нее не было другой альтернативы, потому что, честно говоря, она никогда бы не пережила три часа в автобусе с незнакомыми людьми.

— Хорошо.

Он поколебался, прежде чем сесть обратно в «Камаро».

Она глубоко вздохнула и пересекла лужайку, ее каблуки опускались с каждым шагом. Она намеренно не пошла по мощеной дорожке. Она хотела что-то испортить в этом месте. Абсолютное совершенство всего этого приводило ее в ярость. Она не знала почему, как будто у них должно было быть гребаное надгробие для дочери рядом с почтовым ящиком. Было также что-то прекрасное в том, чтобы испачкать свои новые туфли, прекрасно зная, что она может зайти в интернет и купить другую пару на обратном пути. Разрушение чего-то прекрасного казалось ей могущественным.

У семьи Донован была терраса. Дорогая на вид плетеная мебель. Махровый коврик у двери с надписью: «Добро пожаловать».

Рука Орион дрожала, когда она нажимала на дверной звонок.

Она могла бы развернуться и убежать прямо сейчас, и она почувствовала, как ее ноги пытаются это сделать, как что-то тянет ее обратно к машине. Если бы она приехала сюда одна, у нее не было никаких сомнений в том, что она бы убежала отсюда и вытеснила Мэри Лу из своей памяти. Но Мэддокс стоял там, наблюдал. Она не позволит ему увидеть ее слабость.

Итак, она ждала, застыв, ее лодыжки протестовали, душа кричала. Не потребовалось много времени, чтобы дверь открылась.

— Чем могу вам помочь? — спросила пожилая женщина с толстым жемчугом на шее. Ее подбородок задрался вверх, как будто она каким-то образом могла почувствовать запах трейлерного парка Орион.

У нее были туго завитые светло-рыжие волосы, покрытые лаком в целый дюйм. Блузка аккуратно отглажена, без единой складки или пятнышка. То же самое с брюками. Она была безукоризненно накрашена и пахла дорогим парфюмом.

Женщина не выказывала никаких признаков усталости или горя, как это было с родителями Шелби.

Она не узнала Орион. Что, возможно, было из-за макияжа, одежды, маски, которую она придумала, как безупречно выглядеть на публике. Но сила, с которой женщина насмехалась над Орион, была такой сосредоточенной, она должна была узнать ее. Это женщина, которая замечает детали. Она бы узнала Орион, если бы смотрела репортаж по телевизору, и хотела бы знать каждую зловещую деталь.

— Меня зовут Орион Дарби, — сказала она, гордясь своим голосом и тем, как ее собственный подбородок тоже вздернулся вверх. В знак неповиновения.

Что-то промелькнуло в глазах женщины. Ее тело напряглось, а взгляд стал откровенно враждебным.

— Я знаю, кто ты, — прошипела женщина. — Чего ты хочешь?

Орион не должна была удивляться такому ответу. Мэри Лу достаточно рассказала ей о своей строгой и непреклонной матери. Но она удивилась. Она предугадывала, как себя поведет мать, столкнувшись с последним человеком, который видел ее дочь живой.

— Я здесь из-за Мэри Лу, — теперь голос Орион был не таким сильным — он был сухим и хриплым.

— Моя дочь мертва, — в ее тоне даже не было запинки.

Орион втянула воздух, приветствуя гнев, кипящий в ее животе.

— Я знаю это, потому что видела, как они ее забрали. Я была последней, кто видел ее, говорил с ней, и я дала ей обещание: проверить, как поживает ее дочь.