– Хорошо вы тут устроились. А это что? – спросил я про жестяной таз с трубками.

– А это действующая модель мироздания, – скромно отвечал хозяин.

Очевидно, Фоменко ждал вопроса и предвидел ответ. Он смотрел на меня с интересом – ну-ка, чем я отвечу на подобный маразм? Хватит у меня мужества и интеллекта дослушать до конца?

А я проклял тот день и час, когда ввязался во всю эту историю. День и час были давно – когда я заполучил в руки стопку документов по безумному проекту «Янус». Вот и нужно было гнобить эту пакость на корню!

– Включить? – безмятежно спросил Вовчик.

Я опять вспомнил французского актера, опять напряг мозги – и опять имя куда-то проскользнуло и спряталось.

– Немного потом.

– Хорошо. Так вот, Аркан сказал, что тебе нужно про мою теорию времени и пространства… Садись, я все сейчас быстренько объясню!

Я сел. Хорошо, что на диван. Мог и мимо.

– Вот ученые пишут, пишут, нагородят такого, что без поллитры не поймешь, а я сел как-то и по-простому все придумал, – сказал, шлепаясь рядом, бывший бармен. – Хотя – нет! Я одну статью в газете прочитал, она меня надоумила. Знаешь, в субботнем приложении, в «Прогрессоре», там про все пишут, и про религию, и про привидения. Смысл был такой: мы все думаем, будто есть только три измерения, длина, ширина и высота, а четвертое – время, а один ученый высчитал, что у времени тоже есть несколько измерений, тоже вроде бы четыре. Я прочитал и стал воображать – как это?…

Я угукнул – тут четвертое измерение непонятно как вообразить, а этот красавец, стоя за стойкой, представлял себе пятое и шестое!

– И я начал их рисовать.

– А посмотреть можно?

– Сейчас!

Он полез в стопку распечаток и вытащил действительно странную картину.

– Это мне сын сделал, – объяснил бывший бармен. – Олежке моему шестнадцать, от компьютера за уши не оттянешь, когда я его попросил, он даже обрадовался! Ну, вот. Это – пространство.

Пространство на мой дурацкий взгляд выглядело как рулон обоев, который сам собой начал разворачиваться.

– Я для понятливости представил пространство двухмерным, – объяснил изобретатель. – Вот тут, скажем, наша Солнечная система…

Он показал пятнышко.

– Очень похожа, – согласился я.

– Можно вывести на монитор с максимальным увеличением!

– Не надо!

Обменявшись этими воплями (его – восторженный, мой – исполненный ужаса), мы продолжали изучать теорию времени и пространства, разработанную бывшим барменом.

– Сперва был Большой Взрыв – слыхал про такой?

– Слыхал.

– До Большого Взрыва не было ни времени, ни пространства, а в результате они появились, – уверенно сообщил он. Информация была, надо полагать, тоже из «Прогрессора».

– И про это слыхал.

– А ты вот о чем подумай. Пространство – оно стабильно, ни прибавить, ни убавить, она замкнуто на себя. Если где-то отнимется, в другом месте столько же прибавится. Пространству дай волю – оно будет сидеть на месте, как валун при дороге, и никуда не двинется. Ну разве что энтропия… – с явным огорчением и чувством неловкости за ленивое пространство, сказал бывший бармен.

– Да, энтропия – это серьезно, – согласился я, чтобы подвигнуть его к дальнейшим откровениям.

– Ну а время – оно же движется!

Тут он был совершенно прав! Достаточно взглянуть на любые часы, чтобы в этом убедиться… Вот мои недвусмысленно сообщали: хозяин, ты уже полчаса торчишь без толку на этом чердаке.

– Время движется, – повторил он, я бы сказал – с удовольствием. – Но время четырехмерно. У него есть длина – есть?

– Есть.

– Ширина и высота! А что внутри?

– То есть как?…

– Внутри – плотность! Время имеет плотность, это я тоже где-то читал. В разных местах – разную.

Я твердо решил, когда вся эта хренотень закончится, добраться до бездельников из «Прогрессора» и устроить им райскую жизнь.

– И вот представь… Тут – эпицентр Большого Взрыва… – он показал на кривую многоконечную звезду внизу другой картинки. – Родилось пространство и родилось время. Пространство – как ком материи, а время – как поток другой материи. И время стало пихать пространство вперед, продвигая его по временной оси от Большого Взрыва к полной победе энтропии. Вот – первичный поток времени и первичное пространство.

От звезды шли толстые стрелки, упираясь в очень туго скрученный рулон.

– А потом началась энтропия. Пространство, подпихиваемое временем, стало расползаться, в нем появились дырки, то есть, менее плотные участки, а поток времени стал… ну…

– Ветвиться, что ли?

– Вроде того, – он вернулся к тому рисунку, который достал первым. – Время все еще продвигает пространство, но кое-где проскакивает в дырки…

– В проколы, – поправил Фоменко. Я даже и забыл, что он тоже присутствует.

– И эти маленькие временные потоки соединяют разные точки пространства. Скажем, входишь ты в прокол на Семеновском болоте, а выходишь в Версале! В каком-нибудь там древнем веке…

Дался им этот Версаль, подумал я, зациклились на нем! Однако бывший бармен до такой степени похож на французскую кинозвезду, что он-то как раз имеет право мечтать о Версале…

– Погоди! – тут до меня дошла нелогичность объяснения. – Если меня в месте прокола подхватывает временной поток, то он меня затащит в тридцатый век! Или в тридцать пятый. И там я и останусь. Какой же смысл?…

– Ты не с того конца начал, Володя, – вмешался Фоменко. – Покажи ему обратное движение.

Бывший бармен встал и подошел к кровеносной системе на бельевых прищепках.

– Вот как кровь течет – видел? – проникновенно спросил он. – Сперва – по артериям, видишь, вот эти, толстые, потом разветвляется…

Слово он выговорил с удовольствием – очевидно, оно ему понравилось новизной.

– …потом – совсем тоненькие сосудики – капилляры?

– Допустим.

– А потом кровь доходит до кожи, упирается в нее и возвращается обратно! Понял? Она повторяет все то же самое, только наоборот! Сперва – маленькие сосудики… – он водил пальцем по плакату, как мне показалось, с неизъяснимой нежностью. – Потом – вот эти, толстенькие, потом большие вены. Точно так же и время! Понял?

Я кивнул. Понял я одно – отсюда нужно бежать без оглядки.

– Погоди, ты неправильно объясняешь, – Фоменко тоже подошел к плакату. – Есть определенный предел, за которым кончаются время и пространство. Но это не полное торжество энтропии. Время доходит до него, настолько изменив по дороге свои свойства, что в какой-то миг становится своей противоположностью. И начинает двигаться обратно – к эпицентру Большого Взрыва. Естественно, возникают другие проколы. Через одни можно попасть в Гренландию двадцать пятого века нашей эры, а через другие – в Австралию двадцать пятого века до нашей эры.

Вот теперь я окончательно понял картинку. Одного не понял – значит, в пространстве есть миллион одновременно действующих Солнечных систем, что ли, и проколы наугад соединяют их?

Но мне не позволили разобраться с этим сомнением до конца.

– А теперь самое интересное! – заявил бывший бармен. – Если сразу после Большого Взрыва поток времени был направлен на… на…

– На бесконечное множество точек пространства, – подсказал из-за компьютера Леша.

– На него с равной силой, то потом, когда пространство стало расползаться, а время – ветвиться, получилось, что на одни части пространства давит более толстый, ну, мощный поток, а на другие вообще никакого давления нет. И пространство стало поворачиваться…

Бывший бармен достал еще один лист – там толстый поток приподнимал край рулона обоев, другой же край, лишенный подпорки, свисал.

– И в результате проколы дрейфуют!

– То есть, допустим, вы входите в прокол, который замкнут на южном берегу Австралии, но если вы войдете в него через год – то вам придется выныривать из вод Тихого океана, – вразумительно объяснил Фоменко.

– Только и делов? – удивился я. – Ну уж как-нибудь вынырну. А во времени они не дрейфуют?