Глава 12

Ворота открылись, словно в ожидании нашего приезда, около четырех сорока пяти минут утра, солнце еще не встало, и я просила его вернуться.

Ночь, которую я считала невероятно мирной и красивой, теперь чувствовалась невыносимо мрачной, словно решительная безнадежность окружила нас. Когда мы проехали, Кейт и Мерси были на другой стороне, закрыв ворота и побежав к нам. Динган устремился и резко остановился рядом со школьным домом, фары освещали баобаб, когда мы проехали мимо. Он побежал к моей стороне и взял мальчика из моих рук, забегая с ним внутрь. Я подняла одну девочку, которая не осознавала ничего во время поездки обратно в Масего, и занесла ее сразу за ним. Он прошел мимо меня снова, оставив мальчика, и взял оставшихся впереди девочек.

Чарльз и Соломон несли тех, кто сам не мог идти и через минуту мы все были внутри, вертясь над детьми.

— Софи, дай мне ту сумку! — приказала Карина, указывая на сумку на скрипучем деревянном полу.

Я принесла ей сумку и открыла ее. Она обрабатывала первую девочку, которой помогли мы с Динганом, покрытую дырами в грудной клетке. Она была в обмороке.

Карина быстро поднялась и побежала к ящику металлического шкафа. По всей комнате стояли импровизированные кровати и на каждой лежали дети, истекающие кровью.

Она вернулась, разрывая бумагу и пластиковый пакет, содержащий четвертую группу крови.

— Мне нужна твоя помощь, чтобы удалить шрапнель, — сказала Карина сухо.

Я обернулась, чтобы посмотреть с кем она говорит, но там никого не было, каждый был занят рядом с кроватью одного из детей. Я посмотрела назад и увидела ее глаза, направленные на меня.

— Я не могу, — сказала я ей.

— Мой свои руки с хлоргексидином. Вставай вот там, — сказала она, указывая на угол комнаты.

Комната была наполнена светом от свечей, так как там не было электричества, и я едва могла разглядеть вещи. Им необходим генератор для таких ситуаций!

— Разве Чарльз не должен помочь тебе с этим? Он обучен! — я паниковала.

— Он с другим ребенком, Софи. Доверься мне. Она истекает кровью, пока мы с тобой разговариваем.

Я побежала в угол и вымыла свои руки, одна из старших сирот стояла рядом со мной, готовая в ожидании ополоснуть меня из миски. Она протянула мне коробку с выглядевшими старыми латексными перчатками, и я взяла две, натягивая их, как только вернулась назад в сторону Карины.

— Что мне делать?

— Расширь эту рану, открой для меня. Я не в состоянии достать металл изнутри.

О, Боже. О, Боже.

Я наклонилась над девочкой и неохотно растянула рану так широко, как смогла. Пинцет Карины был готов и погрузился без колебаний, копаясь взад и вперед, заставляя съёжиться.

Она вытащила большой осколок металла, и он зазвенел в фарфоровой чаше на маленьком столике рядом с кроватью. Один за другим она вытаскивала металл, застрявший в крошечной груди девочки.

— Там еще один. — Она указала на следующую глубокую рану рядом с сердцем.

— Что, если слишком глубоко?

— Расширяй рану.

Я послушалась и почти отвела взгляд на льющуюся кровь, но сдержалась. После, казалось бы, вечности Карина выловила маленький, но существенный кусочек металла, и он громко звякнул рядом с другими осколками.

Карина работала уверенно, зашивая каждую рану, в то время как я отрезала полоски марли и держала наготове раствор йода.

Она налила на швы раствор, намазала антибактериальной мазью и забинтовали их. В конце мы завернули девочку в одеяло точно так же, как с Динганом в деревне.

Когда мы закончили, Карина дала ей еще одну дозу снотворного. Я встала, сняла кровавые перчатки, швырнула их в мусорное ведро и вышла на свежий воздух.

Рассвет наступит еще не скоро. Мысленно я просила солнце появиться, чтобы наступил новый день, который бы стер воспоминания ночи. Всю мою жизнь я буду помнить эти крики.

Пот струился по моему лицу и шее, и моя рубашка промокла, прилипнув к телу. Приступ адреналина остался в толпе, и теперь мои руки дрожали от облегчения.

Позади себя я услышала шаги. Это был Динган. Три пуговицы на его льняной рубашке были расстегнуты и обычно аккуратно закатанные рукава были в беспорядке.

— Как она? — спросил он о нашей маленькой девочке.

— С ней все хорошо. — Я остановилась. — Вообще-то, я не знаю. Я не спрашивала. Не хочу знать.

Динган облокотился на столб, к которому был прикреплен алюминиевый навес, и кивнул.

— Как часто это происходит? — спросила я его, пялясь на темное очертание баобаба.

— Слишком часто.

— Почему их не могут остановить?

— Они как призраки, и получают защиту от Северного Судана.

— Почему?

— Не знаю. Они зло?

— Несомненно. — Я повернулась и посмотрела на школьный домик. — Как остальные?

— Надеюсь, что сегодня больше никто не умрет, — сказал он мрачно.

Заметив, что я задержала дыхание, я выдохнула. Я начала плакать.

— Мне так их жаль.

До того, как я произнесла это, сироты начали исполнять свои красивые песни, и от этого я заплакала еще сильнее.

Я понятия не имела, что они пели, но их невинные голоса звучали по всему лагерю. Невольно я находила в них утешение. Некоторое время я вслушивалась, пока текли слезы.

— Я думала, что они будут спать. Почти шесть утра, — произнесла я, повернувшись к Дингану.

— Я же говорил, что они не смогут заснуть.

— Разумеется, — сказала я, смотря на их окна.

После того, как красивая песня сменилась симфонией стрекочущих насекомых и ночных животных, я повернулась к Дингану.

— Зачем они делают это?

— Потому что это приносит им радость.

— Чему тут радоваться? — честно спросила я, думая над образами мертвых детишек в деревне.

Снова потекли слезы.

— Жизни, Софи. Они все еще живы. Они дышат, любят друг друга, они находят радость в мире вокруг, только потому что они дети. Они жизнерадостные. Они всегда идут дальше. Всегда.

— Я бы никогда не поверила в это, если бы не увидела собственными глазами. Цинизм появляется с грубостью мира и только, когда ты взрослеешь. Я бы все отдала, чтобы они снова стали счастливыми.

Динган повернулся ко мне, а я к нему, облокотившись на столб около него. Некоторое время мы смотрели друг на друга и чувство понимания прошло между нами.

Я не верила в то, что я ему нравилась, но думала, что он будет терпимее ко мне после этой ночи.

— Вам обоим необходимо поспать, — сказал Чарльз, разрывая транс между мной и Динганом.

— Вам с Кариной нужно поспать. А я могу остаться с ними. Они тоже будут спать, — сказал ему Динган.

— Я могу помочь, — добавила я, и Динган слегка кивнул.

— Мы отменим завтрашние занятия, — произнес Чарльз, когда Карина подошла к нему. — Софи и Динган присмотрят за детьми несколько часов. После завтрака их подменят Руф и Соломон.

Карина кивнула, и они пошли к своему домику. Динган уселся в дверном проеме, и я последовала его примеру, садясь напротив него. Я скрестила ноги в лодыжках.

— Я буду проверять их каждые несколько минут, — объяснил он.

— Хорошо, что у Карины есть успокоительное.

— Это наши последние запасы. Я не уверен, как мы сможем пополнить их.

— У вас нет постоянного поставщика? — спросила я.

Динган мягко улыбнулся, отчего у меня запорхали бабочки в животе.

— У нас нет ничего наподобие этого, хотя мне бы этого хотелось.

Я просто не могла представить, что это место, доведенное до отчаяния, не могло получить помощь с запада.

— Уганда заброшенное место, не так ли?

— Уганда, Южный Судан, Кения, Африка в целом.

— Почему? — спросила я тихо.

— Две причины. Люди считают наше затруднительное положение преувеличением или они совсем его отрицают. Делая вид, что его не существует, они испытывают небольшие муки совести.

Я ухмыльнулась в недоверии, но затем подумала об этом.

Я никогда раньше не слышала об этих местах, что они просили или умоляли о помощи. Пристыженная, я отвернулась.

— А другая?

— Они полагают, что об этом кто-то заботится, их правительство, но им нужно только взять проблему в свои руки. На правительство нельзя положиться, они продажны. Это может быть решено только с помощью народа. Тысячи мелких галек, огромный всплеск и все.

На мгновение стало тихо и в ночном воздухе слышался стрекот насекомых.

— Когда-то я брала уроки социального исследования, — рассказала я ему. — Мы прочли историю о женщине, на которую напали в переулке в Нью-Йорке. — Я покачала головой. — Я не помню подробности. Во всяком случае, суть в том, что люди наблюдали из окна за тем, как избивали женщину и думали, что кто-нибудь вызвал полицию. Женщина умерла, ожидая помощи.

Динган поднял плечи в понимании, его красивые, загорелые руки поднялись, словно в объяснении.

Я снова вспомнила мертвых детей и отвернулась, чтобы Динган не видел моих слез. Я вздрогнула, когда он подтолкнул мои ноги своими.

— Это не слабость, — просто заявил он, его руки крепко скрещены на груди.

— Что не слабость? — спросила я, вытирая лицо грязными руками.

— Страх, печаль. Это не слабость. Они определяют твои эмоции. Делают тебя человеком, Софи.

— Они показывают тебя, — я снова стала грубой Софи.

— Кто говорит?

— Я.

— Почему?

— Потому что я... потому что...

— Дай подумать. Потому что ты не гордишься собой? Потому что ты презираешь себя? Потому что, если ты проявишь эмоции, они отразят те мысли?

Я молчала, по крайней мере, минут пять.

— Да, — призналась я, нарушив молчание.

— Сделай что-нибудь с этим.

— Нечего делать. Я потеряна.

— Ерунда. Ты совсем в это не веришь. Ты хочешь придерживаться того, что легче. Ты предвидишь количество работы, которое потребуется для изменения, и слишком напугана, чтобы принять вызов. Вот это, Софи Прайс, настоящая слабость.

Динган встал, и я смотрела, как он проверял каждую кровать, тихо переходя от одной к другой, и я ненавидела то, насколько он был прав.