Глава 23.

РЭН

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ УТРО.

Рэн Джейкоби, нежный шестилетний мальчик, сидел рядом со своей сестрой-близнецом и нетерпеливо ждал, когда он откроет свои подарки. В семь, восемь, девять и десять лет он делал то же самое, и сердце его бешено колотилось, не в силах сдержать восторга от того, какие прелести он мог бы найти среди груды красочно завернутых и украшенных лентами подарков, ожидавших его.

Все эти рождественские праздники вместе взятые даже близко не подходят к тому волнению, которое я испытываю сейчас, когда тяну Элоди по матрасу к себе. Я больше не наивный маленький мальчик, наполненный юношеским предвкушением из-за коробки Лего. Нет, теперь я гораздо больше заинтересован в том, чтобы разрушить вещи, чем собрать их вместе, и Элоди обещает быть самым ценным подарком из всех.

Та часть меня, которая взяла ее фотографию со стола Харкорт — та самая часть меня, которая наслаждалась перспективой разбить ее сердце и заставить плакать — поднимает свою уродливую голову, отдавая всевозможные мерзкие приказы. Мой член напрягается сильнее, и кровь с ревом бежит по венам, неудержимая, смертельная приливная волна... но я сжимаю кулак вокруг этой темной тени, прогоняя ее из своего сознания. Рэн, живший три недели назад, наверняка уже спланировал бы, какие жестокие, холодные слова он собирался сказать Элоди, как только насытился ею сегодня вечером, но теперь я перестал бороться, все перевернулось с ног на голову, и я не знаю, что, черт возьми, буду делать, когда все закончится.

Но я точно не стану разбивать ее вдребезги. Я заставлю ее развалиться на куски в моих объятиях, и буду смотреть, как она раскалывается на части, когда достигнет оргазма. После этого, кто знает, что, черт возьми, будет дальше. Любая догадка имеет место быть.

Ее ресницы трепещут, как крылья бабочки, когда она смотрит на меня, ее зимние голубые глаза полны желания и возбуждения. Ее язык высовывается, смачивая нижнюю губу, и я сдерживаю рык при виде этого.

— Ответь мне, Эль, чего ты хочешь? Как далеко ты хочешь, чтобы это зашло?

Миссис Хопкинс, наша незадачливая учительница статистики, вытянувшая короткую соломинку в тот день, когда студентам Вульф-Холла предстояло произнести целую лекцию о согласии, могла бы чертовски гордиться мной сейчас.

— Мальчики, я знаю, что вы все еще слишком молоды, чтобы думать о сексе (ха-ха-ха, черт возьми), но вы всегда должны быть уверены, что ваша партнерша согласна на ваши ухаживания. Если вы не услышите от нее ясного «да», то всегда лучше предположить, что это «нет».

Но ее гордость была бы неуместна. Я не спрашиваю согласия Элоди. Она уже сделала это, как только объявила, что идет в мою гребаную комнату перед Паксом и Дэшем. Нет, я просто хочу знать, насколько развратным моя драгоценная маленькая Эль позволит мне быть.

Она извивается, ее грудь быстро поднимается и опускается, пальцы ног прижимаются к моему плоскому животу. Господи, как же мне хочется ее укусить! Я хочу, бл*дь, поглотить ее. Я хочу взять все эти красивые светлые волосы и обернуть их вокруг моего кулака, пока я вгоняю свой член в ее рот так глубоко, как только возможно. Ее глаза закрываются, как будто у нее есть окно в мой порочный, развращенный ум, и то, что она видит там, делает её распущенной.

— Ты знаешь, чего я хочу, — говорит она.

Ух, бедняжке Эль нужно развязать свой язычок. У меня есть несколько трюков в рукаве, которые должны смазать эти шестеренки. Но только шаг за шагом. Все еще держа ее за обе лодыжки, я развожу ее ноги в стороны, держа ее ступни по обе стороны от моих бедер. Тугой шнур внутри меня — тот, что считается моим терпением — натягивается еще сильнее, угрожая лопнуть, когда я вижу влажное пятно шелка между ее ног. Ее киска уже достаточно влажная, чтобы насквозь промочить трусики.

— Ох, Эль.

Два одинаковых цветных пятна горят высоко на ее скулах. Она извивается, пытаясь сомкнуть ноги в коленях, но я резко дергаю ее за лодыжки, медленно качая головой.

— Не надо, черт возьми, ты пришла сюда не для того, чтобы прятаться от меня. Разве ты не хочешь, чтобы я попробовал твою киску на вкус? — Я говорю прямо. По сути. Ее щеки пылают еще сильнее, и эта искривленная, порочная часть меня кричит от восторга.

— Да, — тихо говорит она. — Хочу.

— Хорошо. Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя своими пальцами?

— Да.

— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя этим? — спрашиваю я, хватаясь за свой член.

Элоди вздрагивает, под моими ладонями образуются мурашки, покрывающие ее ноги и плоский, подтянутый живот, который она прятала под этими массивными, дурацкими гребаными футболками, которые она носит. Я смотрю, совершенно очарованный, как она кивает.

— Да.

— Ты хочешь, чтобы я вошел в тебя? Хочешь почувствовать, как мой член становится все тверже, когда я подхожу все ближе и ближе?

— Да.

Теперь, когда она призналась, что хочет мой член, это слово звучит немного легче; бедная девочка, вероятно, думает, что это самое трудное, в чем я заставлю ее признаться. Я еще даже не начинал.

— Сними лифчик, — приказываю я. — И трусики тоже. Положи их на тумбочку.

Она на секунду замирает, делая глубокий вдох через нос.

— Ну же, Элоди.

Огонь и сера кипят в ее глазах, немного этого дерзкого духа, наконец, прорывается сквозь ее нервы. На ее лице ясно, как божий день, написано послание для меня, когда она садится и тянется за спину, чтобы расстегнуть лифчик: «Осторожно, Джейкоби. Еще раз так со мной заговоришь, и я откушу твой гребаный член».

Я бы, наверное, и разрешил ей, если бы это означало, что она первым делом сунула его в свой хорошенький ротик.

Она не сводит с меня глаз, стягивая бретельки лифчика с плеч, и материал падает, оставляя ее грудь обнаженной. Она чертовски идеальна, как я и предполагал. Не большие и не маленькие, ее сиськи — идеальный гребаный размер. Ее кожа похожа на свежие сливки, абсолютно безупречная. Ее соски нежнейшего розового оттенка, такие бледные и красивые, что я не могу удержаться от стона. У меня уже слюнки текут от перспективы пососать эти соски. Мои руки болят, умоляя наполнить их ею. Элоди улыбается, мучительно медленно стягивая трусики по бедрам вниз.

Шнур внутри меня обрывается.

Я хватаю черную прозрачную ткань, отрывая ее от ее тела одной рукой, обнажая зубы в подобии улыбки, когда протягиваю их ей.

— На тумбочку, — повторяю я. — Затем ложись на спину для меня, малышка Эль. Я хочу хорошенько на тебя посмотреть.

Она кладет лифчик и трусики на маленький столик рядом с кроватью, как я ей и велел, а затем выполняет вторую часть моей команды, ложась на кровать. Ее руки лежат по бокам, но пальцы судорожно подергиваются, давая мне понять, что она отчаянно хочет прикрыться.

Безжалостно медленно я забираюсь на кровать и ползу вверх по матрасу, снова раздвигая ее ноги, так что я становлюсь на колени между ними. Она на секунду закрывает глаза, зная, что сейчас произойдет.

— Раздвинь ноги, — приказываю я. — Шире. Я хочу видеть всю тебя. Твой клитор. Твою киску. Твою задницу. Шире, Элоди. — Я рычу, когда она всего лишь на несколько дюймов раздвигает ноги. — Ещё шире.

Ее ноги дрожат, когда она дает мне то, что я хочу. Я кусаю внутреннюю сторону своей щеки, глядя на нее сверху вниз, теряя свой гребаный разум, когда изучаю каждую мельчайшую деталь ее самых тайных, самых священных частей. Ее клитор набух и блестит, влажный, как жемчужина. Ее плоть скользкая, покрасневшая темнее вокруг отверстия, но бледная, бледно-розовая, как и ее соски. Я никогда по-настоящему не заботился об анале раньше, но моя потребность осмотреть задницу Элоди равносильна гребаному преступлению. Она так хороша, так чиста, что, наблюдая за самой запретной частью ее ангельского тела, мой член становится таким твердым, что кажется, я кончу, если она хотя бы просто вздохнет в мою сторону.

Я не сдерживаюсь.

Протягиваю руку и касаюсь ее так, словно она уже принадлежит мне, словно она всегда была моей. Ее влажный жар покрывает мои пальцы, покрывая их в ее соках, и я не могу, бл*дь, отвести взгляд. Она напрягается, так сильно, что пальцы впиваются в простыни, сжимая материал в кулаки. Когда я поднимаю на нее глаза, она крепко зажмуривается.

— Дыши, — говорю я ей. — Если только ты не любитель аутоэротической асфиксии. В таком случае продолжай.

Элоди делает глубокий вдох, ее ребра просвечивают сквозь кожу, грудь вздымается, соски набухают — самая потрясающе красивая вещь, которую я когда-либо видел — и когда она выдыхает, я толкаю свои пальцы внутрь нее. Внутрь ее киски и задницы.

Ее глаза распахиваются.

— Твою мать, — шипит она. Бог знает, как ей это удается, но она еще крепче сжимает ноги. Давление вокруг моих пальцев, вплоть до второго сустава внутри нее, достигает интенсивного уровня, когда она борется, чтобы приспособиться к чужеродному ощущению. Боже, это просто чертовски невероятно…

— Я знал, что тебя уже трахали, — рычу я. — Но ты все время удивляешь меня, малышка Эль. У тебя девственная задница, не так ли?

Она делает долгий, ровный, успокаивающий вдох, кивая головой на подушке.

— Я... да, — шепчет она.

— Ты позволишь мне трахнуть тебя там? — грохочу я.

Элоди тяжело дышит, делая резкие, неглубокие вдохи.

— Да, — говорит она. – Я… я… о боже мой!

Слишком довольный, чтобы мыслить здраво, я убираю руку, и она тает прямо на матрасе. Мне будет очень весело с этой девушкой. Если мои подозрения верны, она будет самой веселой из всех, кого я когда-либо имел. Прежде чем она успевает открыть глаза, я падаю на живот, мой член горько жалуется на недостаток внимания, и я опускаюсь между ее ног, зарываясь в ее киску.

— Твою мать! Ооо… Боже… РЭН!

Используя свои передние зубы, я свирепо кусаю ее за внутреннюю сторону бедра.

— Нет. — Я упрекаю ее, как непослушного ребенка. — Что я тебе говорил? Пакс и Дэш не должны этого слышать.