Глава 17

Я бродила по улицам вплоть до самого вечера. Без какой либо цели и лишних мыслей. Просто гуляла. Домой идти не хотелось, как и стоять на месте, поэтому я ходила по улочкам Лондона, позволяя городу захватить меня своим ритмом.

Бродила по солнечному Челси в черном стеганом пальто — сезон был прохладным — а когда солнце село, пересекла пугающую в темноте Темзу и через некоторое время оказалась в Баттерси-парк. Окружающие меня деревья, казалось, жили своей жизнью. Прогулялась по влажной траве, промочив ноги. Несколько людей четко отложились в моей памяти, хотя я видела множество силуэтов и теней — спешащего мужчину, смотрящего себе под ноги, и его надутого ребенка.

В какой-то момент я покинула парк и пошла вдоль набережной Темзы. Оставляя за спиной Лондон. Мой Лондон. Городские огни яркими бликами отражались от воды. Мне встречалось все больше людей, но я избегала их взглядов, а они моих.

Гуляла я так долго. По мостам, улицам, через мост Ватерлоо, через самое сердце Лондона, переполненное туристами, огнями и красотой. Гуляла, пока не заныли ноги и немного больше. Я устала, но домой идти не хотелось.

Каким-то образом ноги привели меня к самому неожиданному месту, к Уайтвейл-тауэр.

Здесь все еще работали полицейские, однако пожарные и спасатели уехали. Труп Генри тоже увезли, хотя несколько офицеров ходили вокруг места его падения. Полиция рыскала по зданию — это было видно через окна. Провал на месте выбитого на двадцать девятом этаже окна странно выделялся на фоне остальных, но вовсе не из-за того, что из него выбросили человека. Словно какая-то аномалия; но издалека, как и многое, это не пугало.

На мгновение, на чистом инстинкте, я задумалась, нет ли среди кучи полицейских в этом здании Алекса, и как по заказу наткнулась на него. Он стоял возле входа, но в сторонке от тихо переговаривающихся офицеров. Он кусал подушечку большого пальца и выглядел каким-то постаревшим. В руке, в пластиковом пакете, он держал письмо с приговором Генри Моррисона — я узнала его по сгибам. Растрепанные волосы волнами спадали на глаза. Ему бы не помешало постричься. Серый костюм, чем-то напоминающий по стилю Генри Моррисона, явно давно не бывал в химчистке, а на штанине еще и красовалось пятно.

Внутри меня что-то шевельнулось — сожаление, поняла я через мгновение, — не раскаяние, а сожаление, потому что это из-за меня он выглядел таким уставшим и побитым. Целиком и полностью из-за меня. Это сожаление граничило с отчаянной и эгоистичной молитвой какому-нибудь безымянному богу — пожалуйста, только бы он никогда не узнал, что это я, только бы не узнал; если он узнает, то возненавидит меня, а я не хочу, чтобы он меня ненавидел; пожалуйста, я не хочу этого больше всего на свете, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Его взгляд казался темным, глубоким и задумчивым. Он не замечал ничего перед собой.

Совершенно ничего.

Ох! Алекс даже не представлял, какие тени сгустились у него за спиной. Единственный источник света в поглощающей темноте. Алекс, всегда такой чистый и справедливый. Но он не замечал притаившихся теней, сколько бы ни пытался, и это было это главным недостатком.

Я стояла прямо за фонарным столбом, но свет на меня не падал.

На безумный момент я представила, как подхожу к нему. Просто перехожу улицу и встречаю его. Разговариваю. Привлекаю. Я была бы рада услышать его голос, постоять рядышком. Могла бы даже попытаться немного осветить его тени. Бедный Алекс, иногда мне так стыдно перед ним. Как бы мне хотелось помочь ему, поговорить, быть рядом...

Но, конечно же, делать этого было нельзя. Сколько сейчас времени? Полночь? Два часа ночи? Если я подойду, то у него возникнет множество вопросов, к примеру, почему я не дома, почему нахожусь здесь, а не где-то еще, и вопросы эти довольно опасные. Нет, подходить нельзя. Ночь была диким зверем этого города, и даже я не могла осмелиться потревожить его.

В кармане тихо завибрировал телефон. Отвернувшись от Алекса, чтобы он меня не заметил, если решит взглянуть в эту сторону, я, даже не глядя кто звонит, ответила на звонок.

— Алло.

— Где ты? — резкий голос матери донесся с того конца линии.

— Гуляю.

— Какого черта? Где ты? Четыре часа утра, Кит.

Четыре, серьезно? Вот это я погуляла.

— Мне хотелось пройтись.

— А теперь возвращайся домой.

— Зачем?

— Как это «зачем»? Я — твоя мать. Сейчас четыре утра. Что за глупый вопрос. Я понимаю твои чувства, правда, но ты не можешь ходить и тихо злорадствовать.

Я прислонилась к фонарному столбу, позволяя тому осветить мою спину.

— Я не хочу возвращаться домой.

Последовал вздох и минута молчания.

— Кит, прошу тебя, — попросила она, но как всегда это прозвучало на грани крика.

Она пыталась ухватиться за ускользающие соломинки контроля.

Развернувшись, я снова посмотрела на Алекса. Он не сдвинулся ни на дюйм. Стоял как статуя. Стоявшие неподалеку полицейские поглядывали на него, но он ни на что не обращал внимания.

— Ладно, скоро буду, — ответила я. Сделаю ей одолжение. Она хочет, чтобы я слушалась. Только и всего, а на такую мелкую уступку я могу пойти.

Я сбросила звонок.

До Уайтвейл-тауэр меня словно магия вела, однако дорога до дома была слишком унылой и скучной. Блики в воде были лишь отражениями, Баттерси-парк больше не представал передо мной лесом с танцующими тенями. Дойдя до дома, я поднялась к себе в спальню. Внизу же мама слушала песни Черри Роуз. Красные шторы и темное небо за ними, блеклые тени в комнате — все напоминало выцветшую картину.

— Господи, да мы же промокнем насквозь! — Мэгги веселилась, прячась рядом со мной под навесом продуктового магазина, на чьем окне красовались нарисованные незабудки. Мы обе закутались в мой черный плащ. Но он не спас бы нас от дождя, реши мы выглянуть из-под навеса. Мы обе не ожидали такого ливня и не взяли с собой зонты.

Дождь сплошным потоком стучал по асфальту, проникал в приоткрытые стекла автомобилей и стекал вниз по желобам навеса, под которым мы прятались. Становилось зябко.

Я тоже засмеялась. Да, мы точно промокнем. У нас обеих были планы, и мы не могли себе позволить дожидаться окончания дождя. Пора выходить. Пора готовиться продрогнуть.

— Надо было брать этот дурацкий зонт. Хотела же взять, но так и не взяла, вот дура, — пробурчала Мэгги, проводя пальцами по волосам.

— Дура, — согласилась я, отрешенно поглядывая на нависшие над головой облака. Сплошная серая завеса. В ближайшее время дождь не закончится.

— Может, купим его?

Я покачала головой.

— Нет, мне надо как можно скорее попасть домой. Но ты можешь сходить за ним сама.

— Нет, я с тобой останусь, — отозвалась Мэгги. — Господи, как же я не хочу промокать!

— Ну, выбора у нас особого нет?

Она рассмеялась.

— Похоже на то.

Я потянулась вперед и еще раз взглянула на небо, несколько капель сразу же опустились мне на нос.

— Зима близко. — Я пожала плечами.

— Думаешь, снег пойдет?

— Надеюсь. Люблю снег. Ну, должно же выпасть его хоть немного.

— Было бы здорово. Тоже надеюсь, — хихикнула Мэгги. — Когда снежно, так и хочется гулять, хочется посетить каждую туристическую точку и вообще. Хочу стать туристом в родном городе, понимаешь? Потому что в снегу все выглядит иначе. — Она словно погрузилась в собственные слова; взгляд стал мечтательным. Я разделяла ее желания. Как поэтично.

— Но это будет потом, — сказала я.

Она застонала.

— Ох, Боже. А может, не надо?

Я засмеялась и подхватила ее под руку, затягивая при этом плащ потуже. Она тоже придвинулась ближе.

— Надо, — подбодрила я.

— Ой-нет.

— Ой-да.

— Но я не хочу...

Смеясь, я вытянула ее под дождь, и конечно мы моментально промокли; волосы, руки, ноги, плащ ничуть нас не спас, но мы так и не стянули его. Мы хохотали как дети, пока бежали под ливнем по тротуарам, мимо витрин магазинов, мимо проезжающих такси, автобусов и людей под зонтами. Перепрыгивали лужи. Мы вели себя как настоящие лучшие подружки.

Но, тем не менее, какой бы подругой я ее ни считала, Мэгги была врагом. Я держала этот факт как можно ближе к сердцу, не давая себе забыться, не давая забыть, что она заставила меня совершить и кто она на самом деле. Она — жертва. И умрет она от моей руки — я решила убить ее, значит, так и будет. И этого забывать нельзя. Наоборот, я буду взращивать это желание, и когда оно станет нестерпимым, настанет тот момент.

Мэгги взвизгнула, попав ногой в лужу, а я засмеялась громче.