Но мой отец всегда дремал, с двенадцати тридцати до двух каждый день. Он вытаскивал слуховые аппараты, включал по телевизору канал для гольфа и начинал противно громко храпеть. Он звучал как неуправляемый поезд, скрежещущий по рельсам. Я почти представляю, как моя мама возвращается после своих дел, заводит машину в гараж и нажимает кнопку, чтобы закрыть дверь гаража. Она входит в дом, случайно оставив дверь, соединяющую гараж с домом, открытой, с работающей машиной. Она услышала бы храп моего отца, доносящийся из спальни, но по какой-то причине в тот день она решила присоединиться к нему в постели. Может быть, она слишком много съела за обедом и у нее болел живот, может быть, поэтому она решила вздремнуть? Следователи нашли на ее прикроватном столике упаковку таблеток от изжоги.

Меня утешает то, что они оба легко умерли, как при анестезии во время операции. Медсестра вставляет капельницу тебе в руку, и прежде чем ты успеваешь сосчитать от одного до десяти, ты засыпаешь. Но в их случае они так и не проснулись. Бесшумный убийца, вот как называют угарный газ. Я позаботился о том, чтобы установить детекторы в нашем доме после того, как это произошло, хотя только около четырехсот человек в год умирают от бесцветного, без запаха токсичного газа. Тем не менее, вы должны быть осторожны, учитывать каждую угрозу. Будьте на шаг впереди всего, всех. Вот как устроена вселенная в наши дни.

Но до трагедии, когда я был ребенком, мои родители иногда водили нас в самый модный ресторан в городе. Это случалось только тогда, когда мой отец был в хорошем настроении, когда он получал премию и еще не потратил ее на выпивку или что-то в этом роде. Мы наряжались в свои маленькие костюмчики и галстучки, мама сияла и говорила, что мы самые красивые мужчины на свете, а потом мы ехали в ресторан «Старая часовня». Весь персонал пребывал без ума от нас с братом. Именно там я впервые попробовал прекрасно приготовленную зеленую фасоль, нарезанную тонкими ломтиками и окрашенную маслянистым горчичным соусом. Я помню, как бобы блестели в свете свечи на столе. Я все еще чувствую вкус того первого кусочка, улыбку, которую он вызвал на моем лице. Эти бобы совсем не походили на те, что были у нас дома.

У нас с Мией нет ресторана, куда мы регулярно водим мальчиков. По крайней мере, не с мерцающими свечами и хрустящими белыми скатертями. Нам удается довольно регулярно садиться вместе за кухонный стол. Но не за обеденный, пока. Мальчики слишком неаккуратны, чтобы обедать над нашим прекрасным тебризским ковром. Подарок от родителей Мии, сувенир из одного из их экзотических путешествий, конечно. Однажды я проверил в Интернете. Ковер стоит почти семьдесят тысяч долларов. Поэтому мы придерживаемся кухни для семейных обедов, хотя ни Миа, ни я не считались бы хорошими поварами, ни в коем случае.

Иногда я помогаю приготовить что-нибудь, но, по правде говоря, обычно за еду отвечает Миа. Очевидно, это имеет смысл: она домохозяйка. Я не понимаю, почему тогда, после всех наших лет вместе, она не выросла и не развила свои кулинарные навыки. Знаю, что она тратила деньги на кулинарные книги и даже на кулинарные курсы, но все же ее лучшие усилия могут быть отмечены только на троечку. Ее еда едва съедобна, на самом деле, по сравнению с изысканной кухней. Каждую неделю по итальянским вторникам мы с мальчиками с трудом пробиваемся через «Лазанью мамы Мии». Каждый раз она сырая и почти безвкусная. Это действительно позор.

В тех редких случаях, когда я отвечаю за прием пищи, мне нравится водить мальчиков в «Панеру». Это не совсем то же самое, что пойти в «Макдоналдс» или «Венди» на ужин — хотя, конечно, я, как известно, это делаю. Только, пожалуйста, не говорите Мии. Нет, «Панера» — это почти сидячее заведение, на ступеньку выше, скажем, пиццерии или фаст-фуда.

Иногда я пытаюсь уговорить мальчиков есть там зеленую фасоль, знаете ли, ради традиции. Хотя им она не особо нравится. Майки на самом деле хватает себя за горло и издает сдавленные, рвотные звуки. Миа говорит, что он не ест ничего зеленого цвета. Она говорит, что он подрастет и его вкусовые рецепторы созреют. В мое время у этих вкусовых рецепторов не было бы выбора, благодаря дорогому старому папе. Вы ели то, что вам подавали. Но я люблю своих детей. Этих маленьких ребят. Несмотря на семейное сходство, иногда мне нравится вслух задаваться вопросом, в меня ли они такие идеальные.

— Зеленые бобы, — эхом отзывается Миа, отрывая меня от мыслей о родителях, потомстве и крошках на дорогих коврах. Она сидит ко мне спиной. Она кажется зацикленной, полностью сосредоточенной на фермерских угодьях, катящихся за окном. Хотя я не могу видеть ее лица, я улавливаю тон ее голоса, что-то похожее на чувство, которое возникает, когда ты не можешь понять шутку. Как будто ты — шутка, как будто ты идиот. Только тот, кого ты любишь, может заставить тебя чувствовать себя так. — Я могу спросить Бака, возможно ли это летом. — Замечаю, что она кивает, пейзаж катится, и общий эффект головокружителен. Я снова перевожу взгляд на дорогу.

С каких это пор мы консультируемся со старым добрым Баком по всем вопросам, связанным с садом? Я удивлен. А что еще обсуждают Бак и Миа: погоду, плюсы и минусы удобрений, наш брак? Скоро дорога сузится, и она сократится до одной полосы в каждом направлении. Вот тогда мне действительно нужно будет сосредоточиться. Вот тогда-то и становится опасно. Если вы совершите ошибку, вам не будет прощения на двухполосной проселочной дороге.