Глава 13.

За сутки до полнолуния в стае всегда устраивали большой праздник. На дневной ярмарке можно было приобрести разнообразные вещи: яркие ткани местной выделки, блестящие украшения из ракушек и жемчуга, расписную глиняную посуду, резную мебель из лучших пород дерева – в общем все, что угодно, от боевых щитов и мечей до детских свистелок и сладостей из меда и орехов. Женщины выставляли на всеобщее обозрение свое рукоделие и угощали всех разнообразными блюдами. Мужчины могли посоревноваться в меткости, силе и скорости, а некоторые даже в силе своей смекалки. К вечеру разжигалось множество костров, и местные музыканты зазывали людей в круг танцующих веселой музыкой. Кто постарше, неспешно прогуливался между костров, общаясь и наблюдая за теми, кто помладше. Всеобщее веселье и предвкушение всегда царило в этот день, ведь уже завтра оборотни начнут серьезные приготовления к полнолунию, чтобы провести самую главную ночь в месяце на четырех лапах.

Утром в день праздника Кэйтлин застегивала пуговицы на сорочке, когда услышала слова мужа:

– Дэрин сказала, что ты закончила шить платье. Надень его сегодня.

Девушка кивнула и подошла к сундуку, куда аккуратно сложила новое платье. Бартон помог застегнуть маленькие пуговки на рукавах и осмотрел жену. Она была красивой и без дорогой ткани, но в новом платье стала еще красивее. Он достал из кармана небольшой кожаный мешочек и протянул ей:

– Подарок, в честь полнолуния, которое мы проведем как семья.

Кэйтлин медленно взяла мешочек и перевернула, ей на ладошку упала цепочка с кулоном из большой жемчужины, символизирующей собою полную луну.

– Спасибо, очень красиво.

Бартон забрал из её рук цепочку и застегнул на шее жены:

– Это ты очень красивая.

Девушка опустила голову, не в силах глядеть ему в глаза, столько нежности было в его словах. Мужчина приподнял её подбородок и пытливо всмотрелся в лицо:

– У тебя все хорошо? Никто не обижает? В последнее время ты ходишь такая тихая. Что беспокоит тебя?  

Кэйтлин напряглась, боясь дышать, вдруг что-то на её лице выдаст её секрет. Он прав, в последние две недели, после разговора с теткой, Кэйтлин стала тихой и послушной, она всем своим видом показывала, что смирилась с браком. А в тайне вместе с Эйлой усердно готовила побег, продумывая всё до мелочей. И сейчас её очень напугал пытливый взгляд мужа. Девушка заставила себя чуть улыбнуться и провести пальцами по щеке мужчины:

– Все хорошо. Просто немного волнуюсь.

– Из-за чего?

– Из-за полнолуния и сегодняшнего праздника. Не знаю, как меня примет стая. Не хочу, чтобы Милли расстраивалась, если все станут шептаться и воротить глаза от нас.

Бартон обнял жену и нежно прижал к себе:

– Не волнуйся, никто не станет. Альфа ясно дал понять на сходе стаи, что это в прошлом. Тем более я же буду с тобой, чего тебе бояться? Я никому не позволю тебя обидеть.

У Кэйтлин запершило в горле от его слов, он заботился о ней и утешал, а она подло его обманывала. Но девушка запретила себе об этом думать, в очередной раз мысленно сказав, это все это ради него и его семьи. Она повторяла себе эти слова всякий раз, когда чувство вины накатывало на неё, как волны на берег. Все две недели только это и спасало её от слез и мук совести. Всякий раз, когда Бартон был нежен, предусмотрителен, когда проявлял заботу, смешил её или расспрашивал о детстве; всякий раз, когда Дэрин бранила её по пустякам, учила уму разуму, а в тайне давала работу полегче, когда рассказывала о детстве внучки и племянника, когда делилась секретами ведения домашних дел; всякий раз, когда Милли хмурилась и смеялась, плакала и болтала без умолку, когда просила рассказать волшебную историю или взять с собою на пляж – всякий раз Кэйтлин повторяла себе: «Это все ради них!». Но ночью, после нежности и страсти Бартона, когда он засыпал, продолжая крепко обнимать её, эти слова уже не помогали, и чувство вины доводило Кэйтлин до горьких беззвучных рыданий. Она ужасно измучилась за эти две недели и была рада, что они наконец подходят к концу, и скоро все закончится. Так или иначе, но её ложь скоро прекратится.

Бартон отстранился и посмотрел на жену:

– Так что не думай о плохом. Заканчивай одеваться и спускайся, я подожду внизу, – мужчина нежно поцеловал Кэйтлин в губы и направился к двери, а у самого выхода обернулся: – И, пожалуйста, не заплетай волосы, оставь их распущенными, как мне нравится. 

Девушка кивнула и улыбнулась. Мужчина вышел, а Кейтлин опустилась на кровать. Его нежность медленно убивала её, но она не станет об этом думать. Осталось так мало времени до решающего момента, и надо быть собранной и внимательной.

Девушка заканчивала прическу, убирая пряди с лица назад, закручивая их в тугие жгуты, тогда как остальные волосы оставались распущенными и легкой волной покрывали плечи и спину. Дверь без стука открылась, и в комнату быстро вошла Милли с небольшой плетеной корзинкой в руках. Девочка направилась к кровати и, забравшись на неё, объявила цель своего вторжения:

– Дэрин занята, складывает пироги. Она сказала, чтобы ты заплела мне косы.

– Доброе утро, Милли, – поздоровалась Кэйтлин, закрепив последнюю прядь  своих волос.

Девочка мгновенно опустила глаза, и легкий румянец покрыл её щеки:

– Прости. Доброе утро, Кэйтлин. Как ты спала?

– Спасибо, хорошо. А ты как, что тебе снилось? – спросила девушка и взяла у девочки из рук корзину, в которой та хранила все ленты, заколки и гребешки для волос.

– Снилось озеро, я плавала вместе с желтыми рыбами, а потом взлетела и стала прыгать с облака на облако.

– И ты не боялась упасть? – спросила Кэйтлин, принимаясь за работу.

– Нет, это же сон, – сказала девочка таким тоном, как будто объясняла очевидное младенцу.

– Да. Но ведь когда ты спала, ты же этого не знала.

Милли пожала плечами и согласилась:

– Да, не знала, но я все равно не боялась. А что снилось тебе?

В последние две недели, если Кэйтлин и удавалось забыться тревожным сном, то он был без сновидений, и она была этому рада.

– Ничего. Спала и ничего не снилось.

– Дэрин тоже не часто снятся сны. Наверное, все взрослые такие.

– Наверное.

Милли чуть помолчала, а потом тихо сказала:

– Я больше не хочу, чтобы ты уходила. Больше не стану тебе прогонять. Хочу, чтобы ты осталась. Теперь ты – мой друг. Ты хорошая.

Кэйтлин замерла и прикрыла глаза, а следующие слова девочки выбили почву у неё из-под ног:

– Ты ведь не уйдешь? Не бросишь нас, как мама?

Девушка присела рядом с Милли:

– Мама не бросила тебя. Она ушла на небо, она просто не могла остаться.

– А ты тоже уйдешь на небо? Я не хочу!

– Как же я пойду на небо, я же не умею прыгать по облакам, – улыбнулась Кэйтлин.

– Значит, ты не уйдешь? Останешься?

– Я не могу ничего обещать тебе, Милли. Я не могу видеть будущего. В жизни всякое бывает.

Девочка серьезно смотрела на женщину, а потом кивнула:

– Ладно. Но ты все равно знай, я больше не хочу, чтобы ты уходила.

– Хорошо, я буду знать это, –- ответила Кэйтлин и, не контролируя свой порыв, обняла ребенка и беззвучно прошептала в её волосы: – Прости меня…

Девочка тоже крепко обняла женщину.  

Через несколько мгновений Кэйтлин возобновила работу над прической, и скоро она была готова. Они вместе спустились вниз. Бартон улыбнулся, увидев жену и дочь:

– Какие вы красивые. На празднике я буду в окружении трех самых красивых женщин в деревне.

  Дэрин заворачивала последний пирог, аккуратно укладывала его в корзину и улыбнулась:

– Ага! Смотри не загордись.

– Гордиться нехорошо, – тут же сказала Милли и добавила: – Папа не будет загордиться.

– Гордиться, папа не будет гордиться, – поправила её Дэрин.

Милли кивнула и покружилась вокруг себя:

– Я тоже не буду, хотя у меня очень красивое платье и прическа!

Взрослые рассмеялись. Бартон посмотрел на тетку и на четыре большие корзины, что стояли на столе:

– Все сложила?

– Кажется да. Можно идти.

Нынешний праздник был славный. Ряды ярмарки растянулись вдоль всей поляны за деревней. Они пестрели разнообразием вещей, которые можно было купить за иноземные монеты или просто обменять. Женщины тоже потрудились на славу: их вышитые ручники и скатерти, тканые коврики и подушки, изящные украшения из кожи, ракушек и камня и еще много-много другого радовало глаз. А вкусные пирожки и пироги, настойки и квасы, колбасы, печеная и вяленая рыба, медовые сладости и другие вкусности порадовали не один живот, особенно животики маленьких сластен. Радостные возгласы и голоса торгующихся, смех детей и песни женщин были слышны со всех сторон. Атмосфера радости и праздника была повсюду.

Только не на душе у Кэйтлин.

Муж был прав, она не поймала ни одного осуждающего взгляда, все были приветливыми и милыми. Хотя, возможно, все дело было в Бартоне, который не отходил от жены ни на шаг, он держал её за руку, как малого ребенка, которого боялся потерять в толпе. А если оставлял, чтобы поучаствовать в каком-нибудь мужском состязании, то за её руку тут же цеплялась ладошка Милли, которая, казалось, появлялась прямо из ниоткуда. Еще секунду назад девочки не было видно, она радостно бегала по празднику с подружками, и вот уже стоит подле Кэйтлин, крепко держит её руку и поддерживает папу радостными выкриками и советами. К концу ярмарки Кэйтлин решила, что Бартон провел с ребенком серьезный разговор и договорился, что они не станут оставлять девушку одну ни на секунду. Даже когда Кэйтлин нужно было ненадолго уединиться в лесу, Милли радостно кивала и тащила её к кустикам, уверяя, что ей тоже очень-очень надо. Их забота должна была радовать, но она только вгоняла Кэйтлин в еще большую горечь. Совесть кричала и била в сердце, сковывая тело, а лицо должно было играть счастливую улыбку.

К середине дня, когда Бартон получал призы от еще одного выигранного соревнования, Кэйтлин услышала родной голос: